Суперстранные дети - Петра Соукупова

Я вижу, что Катка украдкой плачет, но делаю вид, что не замечаю.

K Когда мы возвращаемся, а наших спальников и след простыл, я чувствую себя самой тупой на свете. Как я могла подумать, что эти парни хотели со мной просто пообщаться, что, если я надену платье и распущу волосы, а это, кстати, дико неудобно, если водитель автобуса называет меня «девушкой», а эти двое – а у одного из них такие красивые глаза, синие как море, – зовут пить лимонад, это означает что-то хорошее. Но это ничего не означает, а я гадко обошлась с Петром, и теперь у нас украли спальники только потому, что я была такой дурой и стала с ними разговаривать. Теперь Петр может меня попрекать, что это я во всем виновата. Но он ничего такого не говорит, только предлагает перекусить, у него в рюкзаке есть завтрак на сегодня, мол, его мама делает потрясающие сэндвичи с ветчиной.

– Да?

– Да, такого вкусного сэндвича с ветчиной ты в жизни не пробовала.

Не понимаю, что в этом может быть такого чудесного: булка, масло, ветчина, и всё тут, но с удовольствием беру половинку, и это, оказывается, реально лучший сэндвич с ветчиной, который я когда-либо ела.

Я спрашиваю, как она их делает, но Петр только пожимает плечами.

– Не знаю, никогда у мамы не спрашивал.

Мы сидим и едим, делая вид, что ничего не произошло, я рада, что Петр не сказал мне ничего про спальники, но мне хочется извиниться.

– Слушай, Петя, с этими парнями… – начинаю я. Но он перебивает:

– У меня еще есть целая шоколадка с орешками, будешь?

Я отвечаю: конечно, – и вздыхаю с облегчением, что больше не придется об этом говорить.

И когда мы потом идем через лес на остановку и уже начинает смеркаться, я чувствую, что Петру страшно, и беру его за руку, хотя и сама побаиваюсь: а что, если нас там в кустах подстерегает убийца?

П – Не бойся, – говорит мне Катка, а я чувствую, что ей тоже страшно, и боюсь еще сильнее, но, к счастью, лес скоро заканчивается и впереди уже маячат какие-то дома. Судя по плану, мы уже близко.

Совиная гора

Ф Всю оставшуюся дорогу мы, как ни странно, ни разу не сбиваемся с пути, как будто хорошо знаем эти места, и вскоре приходим к цели. Ноги у меня уже болят нереально, а Мила на меня вообще не смотрит, она идет на несколько шагов впереди и время от времени поджидает, но не смотрит, а я и рад, потому что сам не знаю, что ей еще сказать, мне уже не терпится встретиться с остальными, и они бы как-нибудь ее утешили, потому что я утешать не умею. В первый момент я как-то понял, что делать, но теперь уже не знаю, а главное, мне нужно сесть, а еще лучше лечь.

Когда лагерь виднеется издалека, мне кажется, что он норм, но потом мы подходим ближе и видим три больших здания и штук двадцать домиков, которые стоят полукругом, а в центре – флагшток. На нем развевается какая-то рваная тряпка, видимо, обрывки флага, некоторые окна выбиты, где-то колышутся на ветру занавески, перед одним из домов навалена мебель: груда стульев и несколько столов.

Я смотрю на Милу: неужели она серьезно считает, что мы здесь можем ночевать? Она, конечно, сказала «заброшенный лагерь», но по ее словам выходило, что тут здорово… Это по-разному можно назвать, но точно не здорово. Я бы даже сказал, что все это довольно жутко.

– Мы будем ночевать в этом жутком месте? – спрашиваю я, но Мила не смотрит на меня, тогда я подхожу к одному из домиков и заглядываю внутрь. В нем правда есть двухъярусные кровати и на них матрасы, в домике сухо и не так много мусора, я вышвыриваю несколько пустых бутылок и сажусь, мне надо вытянуть ноги и отдохнуть. Мила стоит в дверях нашего домика, а потом ложится на другой матрас, поворачивается лицом к стене и сворачивается калачиком, тогда я вытаскиваю телефон и играю в «Сабвей сёрферс» – скучища, но офлайн почти всё скучно.

Так я играю, пока не слышу голоса.

– Они пришли, – говорю я, но Мила даже не шелохнулась, тогда я встаю и выхожу наружу.

– Это что, шутка? – сердится Катка. – Это смахивает на какой-то отвратительный лагерь призраков.

Тут дунул ветер и раздался какой-то грохот – мы сначала пугаемся, но потом понимаем, что это на сквозняке хлопают двери домиков.

– Я здесь спать не буду ни за что, – говорит Петр.

За моей спиной наконец-то появляется Мила.

– Мила, ты реально с дуба рухнула! – набрасывается на нее Катка. – Почему ты нам сразу не сказала, что тут все так мерзко?

Мила молчит.

– Что такое? – спрашивает Катка.

– Мне кажется, что тут норм, – говорю я тогда. – В домиках сухо. И вообще.

– Эй, с вами что-то случилось по дороге?

Сначала я хочу посмотреть на Милу, как она отреагирует, но тут же понимаю, что не стоит этого делать, и говорю:

– Нет, ничего, а с вами?

Только тогда я смотрю на Милу, а она смотрит на меня и, кажется, рада, что я ничего не сказал.

– Нет, – говорит Петр.

– У нас случилось. Украли спальники, – говорит Катка. – Это я во всем виновата.

Я бы с радостью уступил бы ей свой, ведь она девочка, но не могу, из-за ног. Я даже Миле бы свой спальник не уступил. Ну, или Миле, может, и уступил бы.

Мила возвращается в домик, а Катка идет за ней.

Снова дует ветер и раздается хлопанье дверей.

– Я здесь не буду спать, – говорит Петр. – Я ухожу.

– Да? И как же? Через этот лес или вон тот?

Вокруг лагеря сплошные леса.

– Успокойся, мы будем в домике все вчетвером, подставим стул под дверь или что-то в этом роде, чтобы никто не мог войти.

– Но я не людей боюсь. То, чего я боюсь, точно не остановится перед запертой дверью, – говорит Петр.

Мне почему-то вспоминается тот его рисунок с женщиной с растекшимся глазом. Двери хлопают на ветру, я смотрю на Петра, он выглядит как девчонка и, похоже, вот-вот заплачет. Вся эта история затевалась из-за него, а сам он, видимо, предпочел бы сейчас убежать домой.

– Давайте разведем костер, пошли за хворостом, – предлагаю я, и мы отправляемся на опушку леса собирать хворост. Петр все время оглядывается по сторонам, если бы не это, я бы в жизни до такого