Одинокое дерево - Мария Папаянни

с охапкой цветов. Дойдя до могилы родителей, она перекрестилась, поцеловала две фотографии и засучила рукава. Взяла ведро, наполнила водой и начала оттирать мрамор.

Чуть подальше она увидела Деспину, Фото и даже недавно родившую Ангелу. Где же она ребенка оставила, задумалась Георгия. Как правило, тем, кто только-только разрешился от бремени, на кладбище ходить не позволяли, но Ангела потеряла мать за несколько дней до родов, и это ей тяжело далось. Георгия помахала ей, потом посмотрела на мрамор, который только что терла: белоснежный. Вокруг росло множество цветов. Осторожно, чтобы не повредить маргаритки и цикламены, она попыталась прополоть сорняки; затем присела на краешек могилы и устремила взгляд на фотографию матери. На отца Георгия не смотрела: каждый раз, сталкиваясь с ним взглядом, видела в его глазах боль, к которой не могла привыкнуть.

В последние годы, потеряв жену, он отвернулся от мира и заперся в своей горной хижине. Каждый раз, когда отец спускался повидать семью, Георгия бранила его. «Да что ты там делаешь в одиночестве? – твердила она. – Еще накличешь на нас беду».

– Какую беду? – удивлялся тот. – И хорошо бы смерть пришла за мной туда, в тишину и покой. Для меня одно – беда, для тебя – другое. Потому и хочу, чтобы ты дала мне слово, что встанешь против всех и сделаешь, как я прошу. Похорони меня там, наверху, рядом с моим камнем. Не слушай никого, кто будет тебя отговаривать.

Все вышло так, как он и боялся. В день, когда отец спустился повидаться с семьей, ему стало нехорошо. Он хотел было уйти, но его не отпустили. Он испустил дух, еще и врач прийти не успел. И все смотрел Георгии в глаза, напоминая об обещании. Когда начали сговариваться про похороны, Георгия не решилась рассказать священнику о его последней просьбе. Знала: церковь с таким ни за что не согласится, да еще накануне увидела во сне мать в подвенечном уборе, а та сказала, что ждет мужа. Георгия знала, как мать его любила и сколько натерпелась при жизни. Чтобы хоть немного унять чувство вины перед отцом, Георгия подумала о том, что пусть хоть разок он пойдет матери навстречу. Только вот с тех пор не могла она смотреть на его фотографию. И даже во сны свои отца не пускала.

О нарушенном обещании вспоминала она всякий раз, видя, как вспыхивают яростью глаза Маркоса – точь-в-точь глаза ее отца. Потому и не водила сына на вершину горы, никогда со дня, как умер отец. И пусть при жизни он повторял, что все это принадлежит Маркосу. Боялась Георгия, как бы не прицепилось к малышу то же безумие, что терзало ее отца. Как бы ему это не понравилось – вот чего она боялась.

Как во сне Георгия обернулась, услышав чей-то вопль «Пожар! Пожар!».

Над деревней поднимался дым.

– Сыночек мой! – вскрикнула Георгия, словно кто-то принес ей дурные известия о Маркосе. Она посмотрела на других женщин, но те, кажется, ничего не услышали. Она снова перекрестилась и побежала к ним. – Ах, Господи, сделай так, чтобы ничего дурного не случилось!

Женщины по глазам ее поняли, что пришла беда, и обернулись к деревне.

– Дитятко мое! – заплакала Ангела. – Что же я наделала! Я оставила Матулу, младшенькую Ламприниса, посидеть с моей дочкой. Я во всем виновата, я это знаю.

Остальные даже сказать ей ничего не успели. Как обезумевшая, бросилась Ангела к дому. Неслись за ней по пятам Георгия, Фото и Деспина, неслись, не говоря ни слова. Они торопились, а мысли Георгии все сбивались на беды – Ангелы, их детей, всех остальных.

Ангела верно все почувствовала: из ее дома валил дым. В деревне никого не было: все разошлись по полям и на кладбище. Как ветер, пролетела Ангела по пустым проулкам, добралась раньше всех, увидела во дворе плачущую Матулу и ворвалась в дом.

В языках пламени маячило привидение – оно держало в руках венок из цветов, а на венке покоилась ее дочь. Почудилось Ангеле, что это сам Харон пришел забрать ее малышку. Силой вырвала она ребенка из его рук, а потом услышала, что девочка плачет.

Ангела выбралась на улицу, положила дочь на землю и начала осматривать. Пальчики девочки крепко вцепились в виоловый венок, и сама она походила на маленького ангелочка. Расплела Ангела все цветы и начала покрывать дочь поцелуями; та же, похоже, почувствовала, что мать рядом, и стала просить грудь. Только в этот момент вспомнила Ангела про свекровь.

Она вскочила с ребенком на руках и крикнула женщинам, которые заулыбались девочке:

– Мать, мать осталась в доме!

Женщины переглянулись. В суматохе они тоже позабыли о матери Николаса, прикованной к постели.

– Василия! – в ужасе прошептала Деспина и побежала к дому, но тут раздался треск, и крыша начала проваливаться внутрь. Все принялись креститься.

– Призрак! – вскрикнула Ангела. Она, захлебываясь от рыданий, указывала наверх, на окно комнаты, где жила Василия.

Все обернулись и увидели седую женщину, пытавшуюся вскарабкаться на подоконник. Кто-то словно подталкивал ее в спину, но она крепко за этого кого-то цеплялась. Все кинулись на помощь – и только тогда разглядели в дыму Василию и Виолету. Виолета поддерживала подругу и умоляла ее прыгнуть первой, чтобы спастись. С оглушительным грохотом рухнула крыша. Но за миг до этого Виолета, не выпуская Василию из объятий, сама ринулась вниз.

Подбежав к дому, Николас нашел на его месте дымящееся пепелище. Но он только засмеялся, когда увидел, как в одном углу двора Ангела кормит их дочь, а в другом Виолета и его мать, держась за руки, плачут и смеются. Он улыбнулся жене и бросился к матери. Та подняла на него взгляд.

– Сынок, помнишь, я тебе говорила, что однажды Виолета вернется? На этот раз, Виолета, я тебя не бросила.

С этими словами Василия лишилась чувств.

Старое обещание

Очнувшись, Василия обнаружила, что она дома у Виолеты. Та тушила на керосинке мясо с ксинохондро[7], и ароматы разносились по всему дому.

– Прости меня, – прошептала Василия ей в спину.

Виолета обернулась и взглянула на нее, только-только раскрывшую глаза.

– Прости за тогда, прости, что ничего не сделала, прости, что пальцем не пошевелила за столько-то лет, чтобы найти тебя. Дня не было, чтобы я не вспоминала, как тебя увозят из деревни. Вдова, мать Деспины, обвинила тебя в том, что ты