Мальчик и его деревянный меч - Александр Давидович Давыдов

часто играл: барабаны ухали, медные тарелки звякали. Теперь месяц за месяцем – и ни одних похорон. Кладбище рядом было, так на его месте детскую площадку устроили. Находят дети в земле черепушки, косточки и с ними в салки носятся. Не все ж дети такие умные, как ты, юный мой друг. Перестали люди умирать, но пришла другая напасть. О том в следующей главе.

Глава 4

Папа пропал

Люди теперь не умирают, но вдруг пропадать стали. Днём человек здоров, вечером – бледный сидит, дрожит весь. Утром – нет его, как льдинка растаял. И куда подевался? А спросит Мальчик – ему в ответ: «Тс-с, тс-с, ты ещё маленький».

В квартире, где Мальчик жил, чуть не все истаяли. Бывало, за стол садились – тарелок не хватало. Теперь вон мама сидит – слёзы в суп роняет. Папа сидит – в задумчивости медалькой поигрывает. Няня за стенкой шаркает. А больше и нет никого. Как ветром всех сдуло – и дядей, и тётей, и братьев двоюродных, и даже племянника. А потом и бабушку, добрую старушку. Ветры в ту пору сильные в городе дули, с ног сшибали, фонари раскачивали, на разные голоса стонали.

У няни в её закутке теперь всегда лампадка теплилась, маленький такой огонёк. А Мальчику все ночи один и тот же сон снился. Дева к нему приходила, красоты дивной, в венке из розовых цветочков. Смотрела на него печально, а потом в фортку улетала.

Однажды как-то особенно грустно она на него взглянула. Проснулся Мальчик, видит: пожар, вся квартира пылает. Испугался, к маме побежал. Присмотрелся – нет никакого пожара, только свет везде горит. Люстра большая сияет, огоньки во всех хрусталиках искрятся, лампы настольные, торшеры светят. И лампадка нянина теплится. Под ней няня сидит, толстую книгу читает, губами шевелит. А рядом с ней – мама. Коса её длинная распущена, в тёмных глазах свет переливается. Мама молчит, няня тихонько бормочет. Из-под шкафов и диванов холодом веет. И сидит у стола на кресле папин костюм, рукава до пола свесил, брючины одну на другую закинул, а на лацкане медаль блестит. Нет в нём папы.

Тут няня к костюму подходит. Медальку с него отстегивает, достаёт деревянные плечики и костюм в шкаф убирает.

С тех пор совсем пустая стала квартира. Хоть бегай, хоть в прятки играй – никто не заругает. Но играть не с кем и ругать некому: мама из угла в угол бродит в халате и шлёпанцах, няня что-то шамкает. Тихо в квартире стало, только часы время отбивают: блямс! блямс! А часы старинные, бьют когда вздумается и по сколько хотят.

В скверик Мальчик больше не ходит, да там и невесело. Ни ребятишек, ни детей с бабками. Только одна ведьма старая сидит, колдовские значки клюкой на земле вычерчивает. Вся расфуфыренная, на каждом пальце по перстню рубиновому. А может, так, стекляшки. На шее ожерелье из зубов человеческих.

Ты спросишь: откуда у неё такое ожерелье? Отвечу: её сынок из Африки прислал. Он там в диком племени зубным техником трудился. Голова у ведьмы трясётся, зубы клацают. И чёрные машины по улицам туда-сюда носятся.

Совсем опустел дом-ларчик. Квартиры стоят пустые, в них ветер свищет. А ночами ведьма по дому ходит, сургучные блямбы к дверям прикладывает и своим волшебным перстнем запечатывает. Ух как страшно, юный друг. Но моя быль только для смелых. Ты смелый, потому слушай дальше.

Глава 5

Нянина деревня

Прошла зима, весна наступила. Когда зацвели маки в скверике, стали мама с няней в дорогу собираться и Мальчика собирать. Сами надели пальто драповые, Мальчика потеплее одели. Котомочку ему завязали, там сухари и пшена кулёк. Потом сели в поезд и вдаль поехали.

Сперва поля за окнами летели, потом мелькали пригорки, потом леса дремучие. Ёлки белёсые стоят, словно в инее все. Как заехал поезд в самые дебри, няня машинисту говорит: «Стой, милок, прибыли». Сперва няня на землю спрыгнула, потом – мама и подхватила Мальчика. Машинист дал свисток, и поезд уехал.

А перед ними лес стоит стеной, не видно ни тропы, ни прогалинки. Взмахнула няня рукой – расступился лес, просека пролегла. А может, Мальчик её просто раньше не заметил. Пошли они по тропинке и до деревеньки добрели. Деревенька маленькая, в лесах затерянная, домов десятка два. Там няня прежде жила, пока в город не переехала.

Ведёт их няня к самой развалюхе и дверь ключом отпирает. А в избушке – пылища с паутиной. Пауки – во какие! На спинах кресты. Взяла няня веник, паутину обмела. Разогнала всех пауков. Потом растопила печку, кашу сварила. Поел Мальчик каши и спать улёгся.

Живёт Мальчик с тех пор в деревне, а там не как в городе. Петухи кукарекают, птицы поют, лягушки квакают. По утрам он пьёт молоко парное. А в нём, мой юный друг, ты знаешь, – самые витамины.

Речонка в лугах вьётся. Вода в ней прозрачная, но коварная: ключи, омуты. Говорили, там русалка прежде жила. По ночам на берег вылезала, песенки мурлыкала, золотые свои волосы пятернёй расчёсывала. Но это давно было. Сказывают, как-то мужики приехали городские. Русалку сачком выудили, в большую банку посадили и в город увезли, в цирке показывать. Это они жестоко с ней поступили. Оттого и невзлюбила речка людей – тоскует по своей русалочке.

А деревенские-то чем виноваты? Люди они в большинстве ласковые, вежливые, всегда «здрасте» скажут. Встречаются, мой друг, и такие деревни. Прежде там одна ведьма жила, да померла давно. А теперь словно бы все про деревеньку забыли, даже людское зло её до поры обходило. А про ведьму вот что няня рассказывала.

Тогда няня молодая была. Они с её бабкой ведьму к себе домой заманили. Сама няня будто на двор пошла, а бабка с ведьмой чай пить остались. Вышла няня за порог и ножницы в дверь снаружи вонзила – не любят этого ведьмы. И ещё иголок в дверь напыряла. Заходит обратно в горницу. Ведьма чай не пьёт и руками по себе шарит, словно у неё внутри печёт. Бежать хочет, да никак дверь не откроет. Тогда подпрыгнула как лягушка и – в окно.

Пошла няня наутро её проведать, а та под одеялом драным лежит. Просит: «Кинь меня, голубушка». Няня опрометью домой. Недели не прошло, как померла ведьма.

– А куда кинь? – Мальчик няню спрашивает.