Конец света, 13 - Катажина Рырых

сказала она и повела Сабину на кухню, а за ними покатился радостно посапывающий Текила.

– Преступление? – оживилась Сабина.

Тётя вытащила из буфета два блюдца и на каждое положила по пирожному с кремом, а потом в две маленькие фарфоровые чашечки насыпала растворимый шоколад и залила водой из ещё тёплого чайника.

– Если бы это увидела Баба Грошенька… – начала Сабина, но Тётя Мотя приложила палец к губам.

– Голос совести в это время спит, – сказала она и воткнула вилки в пирожные.

Сабина вернулась в свою комнату. Её сердце колотилось. Она залезла под одеяло и посмотрела на тени деревьев на потолке. На тонкой, словно прорисованной тушью ветке спала съёжившаяся птичка.

– Спокойной ночи, Птаха, – сказала Сабина и заснула со счастливой улыбкой на губах.

Глава 17, в которой Сабина соглашается на «Птаху», а Бобик окончательно завоёвывает сердце Бабы Грошеньки

Первый луч солнца пробился в комнату и ударил Сабине прямо в глаза.

Крысик Борисик зашуршал в клетке опилками, а этажом ниже зазвучало радио.

Сабина села в кровати и потянулась. А потом совершила нечто, удивившее её саму. Она приложила указательный палец к носу и громко произнесла:

– Доброе утро, Птаха…

Но ей показалось, что это не прозвучало достаточно убедительно, и она повторила:

– Доброе утро, Птаха!!!

Она встала и вышла на балкон. Было ещё совсем рано. На бульваре гавкали собаки, выведенные на первую прогулку, пронзительно кричали чайки и время от времени постукивали колёса далёкого трамвая.

Город медленно просыпался.

Сабина выпустила из клетки Крысика Борисика и некоторое время играла с ним в «что-прячется-под-крышечкой», а когда Крысик Борисик уже отыскал все дынные семечки, села за стол – который вдруг показался ей не таким огромным, как всегда.

Она машинально выдвинула ящик. Под кипой тетрадей, блокнотов и отдельных листочков лежал альбом для рисования, подаренный когда-то Мастером-Ломастером.

Альбом она взяла с собой в кухню и, пока закипал чайник, набросала зверюшку с длинным носом и нахохлившуюся птичку, которые вместе сидели за столиком кафе.

«Землеройка и Птаха», – усмехнулась Сабина.

– Весьма неплохо, – оценила Тётя Мотя, присаживаясь напротив племянницы. – Когда ты была маленькой…

Сабина принялась за творожок с редиской. Что касается рассказов Тёти Моти, она знала их наизусть.

Главное семейное предание гласило, что своих птиц-страшилок Павлина создала под впечатлением кракозябр, которых её маленькая дочка рисовала везде, где только можно: на стенах мастерской, на тротуаре, на каждом клочке бумаги, попадавшемся под руку. Но в возрасте девяти лет Сабина вдруг пришла к выводу, что искусство её нисколько не привлекает. И ей ужасно надоели все эти семейные воспоминания, как и сама идея о вдохновляющей роли детских каракулей.

Это именно тогда она осознала все прелести жизни в «доме нараспашку». Все, кто заходил к её родителям «на минутку» и оставался на ночь или, ещё хуже, задерживался на несколько дней, рассматривали рисунки Сабины и упорно искали в них «второе дно». Какое такое «второе дно» – Сабина не знала, но рисование просто возненавидела и решила, что никогда больше не возьмёт в руки карандашей. И если бы не Тётя Мотя, которая тогда спасла от уничтожения детские рисунки Сабины, то сегодня не сохранилось бы ни одного изображения крылатых монстров, когда-то столь вдохновивших Павлину.

Баба Грошенька, вовлечённая однажды в разговор о необыкновенных способностях внучки, скептически заметила:

– Цыплят по осени считают.

– Но бывают и «художники одной картины»… – меланхолично изрёк тогда Мастер-Ломастер.

– А также поэты, которые перестают писать, – добавила Баба Мина и, посмотрев в окно, продекламировала: – «В стране бесстрастных рек спускаясь по теченью…»

– Да-да… Артюр Рембо, «Пьяный корабль»… А кстати… – Мастер-Ломастер встал с кресла и направился в сторону мини-бара.

Сабина запомнила тот день особенно хорошо, потому что дискуссия о художниках одной картины сменилась пылкими дебатами, во время которых Текила, который был тогда ещё маленьким щенком, изгрыз её рюкзачок.

– Это и вправду удачный рисунок, – голос Тёти Моти вырвал Сабину из воспоминаний.

– Отлично сделан объединяющий штрих, – добавил Мастер-Ломастер. – Идеальный для…

Он прервался и ещё раз оценивающе посмотрел на листок.

– Для чего? – одновременно спросили Тётя Мотя и Сабина.

– Для экслибриса, – закончил Мастер-Ломастер.

Щёки Тёти Моти зарумянились.

– В таких вещах он знает толк, – шепнула она Сабине.

– Если хочешь, я покажу тебе, как делается линогравюра, – сказал Мастер-Ломастер.

В мастерской, как всегда, пахло скипидаром, пылью и лаком, и Сабине вдруг пришло в голову, что, несмотря ни на что, ей нравится этот запах. Она подумала о родителях и почувствовала, что соскучилась.

– Когда Пётр и Павлина вернутся домой, их будет ждать сюрприз, – сказал Мастер-Ломастер, словно прочитав её мысли.

Сабина наблюдала, как он сначала отрезал маленький кусочек линолеума, а потом вытащил из деревянного ящика долото.

– Смотри и учись, ибо я не вечен, – бросил он Сабине и принялся копировать её рисунок.

Когда в мастерскую вошла Тётя Мотя с розой в руке, Мастер-Ломастер показывал Сабине, как работать долотом. Сопровождающий тётю Текила немного потоптался в просыпанном гипсе, а потом принялся за уничтожение козетки Мастера-Ломастера.

Сабина бросила взгляд на розу и улыбнулась.

– Красивая, – сказала она.

Тётя кивнула и принялась отрывать сопротивляющегося Текилу от козетки.

– Эта собака – прирождённый шредер-уничтожитель, – хмыкнул Мастер-Ломастер, и Сабина вспомнила тот день, когда застала Крысика Борисика за уничтожением её каникулярного фонда.

Бобик появился на Конце Света ровно в ту минуту, когда Баба Грошенька вынимала из кастрюли молодую картошку. Он проглотил слюнки и подождал, пока картошка будет посыпана тёртыми сухарями, подрумяненными на масле, и молодым зелёным луком, и тут же после этого бесцеремонно уселся за стол.

– У нас дома только кейтеринг – ну, еда с курьером, – сказал он и пододвинул к себе самую большую кружку с простоквашей.

– Привет! – сказала Сабина и положила на стол несколько листочков бумаги. Бобик тряхнул головой, словно не веря своим глазам, и прочитал:

– Экслибрис Сабины «Птахи» Трубач…

Сабина триумфально задрала нос.

– Я согласна на «Птаху»! – тожественно объявила она. – Представляешь, есть такая книга – «Пташка» Уильяма Уортона. А ещё есть джазовый музыкант Ян «Пташин» Вруб левский… – принялась перечислять она то, что узнала от Тёти Моти.

Бобик едва не подавился картошкой.

– И Чарли «Птица» Паркер, – добавила Тётя Мотя. – Ну а теперь ещё ты.

– Если хочешь, я и тебе сделаю экслибрис, – сказала Сабина «Птаха» Трубач, искоса поглядывая на Бобика.

Его глаза заблестели, и Сабина узнала, что в библиотеке Богдана Антония Одровонжа (или попросту Бобика, в особых случаях именуемого также Бобиком-Толстолобиком) хранится – ни больше ни меньше – триста книг, в