Конец света, 13 - Катажина Рырых

сахарную пудру, – беззаботно сказала Сабина, стараясь подавить непонятную тревогу.

– Сабиночка, – начала Баба Грошенька, а Баба Мина подняла глаза к небу (точнее, к потолку).

– Да? – невинно спросила Сабина. Краем глаза она заметила лежащий на столе лист бумаги.

– Здесь только что была пани из детской комнаты полиции.

В тишине, которая воцарилась на кухне, было слышно, как Бобик нервно жуёт свою жевательную резинку.

– Из разговора с тобой сегодня утром вытекает, что мы… – Баба Грошенька запнулась и поправилась: – Что ВЫ – «неблагополучная семья». Ради бога, что ты там наговорила?

– Если МОПС, Межрегиональная организация помощи семьям, подтвердит твою информацию, то тебя отправят в лагерь, – проинформировала Тётя Мотя, а Баба Мина издала неопределённый звук, какого Сабина раньше никогда у неё не слышала.

– Исправительный, – уточняя, хмыкнула Баба Грошенька, и Сабина впервые в своей двенадцатилетней жизни обнаружила, что у бабушки, оказывается, есть чувство юмора – о чём она никогда раньше не подозревала.

Глава 16, о Сирано и его большом носе, о разбитых сердцах и о том, как человеку полюбить себя

Когда из-за приоткрытой двери комнаты, которую занимала Баба Грошенька, начало доноситься тихое похрапывание, из другой комнаты выскользнула маленькая белая фигурка и стала медленно двигаться по коридору в сторону лестницы. Сквозь узкие окошки сочился голубоватый свет луны, старые ступеньки скрипели, и если бы кто-нибудь случайно оказался там в этот момент, то окаменел бы от страха.

На самом деле это была Сабина в своей длинной ночной рубашке, решившая навестить Тётю Мотю для конфиденциального разговора.

На Тёте Моте был розовый шёлковый халат и туфли с помпонами, и она вовсе не удивилась ночному визиту племянницы.

– Заходи, – сказала она.

Сабина вошла в комнату, таща за собой вцепившегося в подол рубашки Текилу, и уселась в огромное кресло, поджав ноги. Тётя Мотя достала из буфета банку с печеньем.

– Море или горы? – спросила она, хихикая, точно ровесница Сабины.

– Необитаемый остров. Без родственников. Только мы вдвоём с Борисиком, – провокационно произнесла она, украдкой посмотрев на Тётю Мотю.

Тётя дёрнулась на стуле.

– С Крысиком Борисиком, – невинно уточнила Сабина. – А ты что подумала? Я ведь не знаю никаких других Борисов.

На лице Тёти Моти появилось какое-то неопределённое выражение.

– А я знаю, – сказала она и посмотрела в окно. – То есть… знала, – поправилась и с отсутствующим взглядом взяла с тарелочки печенье.

Сабина дипломатично молчала. Она уже настолько хорошо изучила свою тётю, что была уверена: отсутствие вопросов спровоцирует целую лавину ответов.

В тишине, которая на мгновение воцарилась, было слышно тиканье напольных часов, стоящих в спальне тёти, а лица печальных Пьеро в свете луны сияли призрачной белизной.

– У Бориса были душа и сердце романтика, – вздохнула Тётя Мотя и устроилась поудобнее. – Он не мог усидеть на одном месте больше нескольких недель. Он был как… – лицо тёти приобрело театральное выражение, – как перелётная птица.

– Очень поэтично, – усмехнулась Сабина.

Тётя Мотя сразу ощетинилась, став похожей на разозлённую кошку.

– Что ты можешь понимать в настоящих чувствах! – фыркнула она.

– Розы в калитке, серенады… – пожала плечами Сабина, стараясь подавить приступ смеха, тем более что, сидя у окна, она как раз заметила знакомую фигуру, прячущуюся в тени акации.

– Ты всё поймёшь, когда вырастешь, – вздохнула тётя. – И вспомнишь мои слова.

«Никак не возьму в толк, почему только взрослые в состоянии что-либо понимать?» – подумала Сабина.

Гротескно длинная тень Бориса Прибыльского оторвалась от деревьев и переметнулась на другую сторону улицы.

– Опрометчиво принятые решения, – продолжила Тётя Мотя тоном, который совершенно ей не подходил, – потом обязательно отомстят. Хорошенько запомни это, прежде чем снова дашь в ухо своему симпатичному приятелю, – закончила она уже в своём стиле.

– Иногда мне хочется его убить, – призналась Сабина.

– Убить? Это ещё за что? – Тётя Мотя расширила глаза от удивления, а Сабина опустила взгляд. – Он же такой милый, хорошо воспитанный…

Тётя на мгновение застыла, явно пытаясь подобрать ещё какие-то положительные эпитеты для Богдана Антония Одровонжа (или попросту Бобика, в особых случаях именуемого Бобиком-Толстолобиком).

– Жаль, ты не можешь увидеть, что он вытворяет в школе на переменах, – усмехнулась Сабина, а потом, подумав о чём-то, вздохнула и повернулась к тёте в профиль. – Посмотри на мой нос, – сказала она.

– Нос как нос, – констатировала Тётя Мотя. – У твоего папы точно такой же. В школе у него было прозвище Сирано. Знаешь, кто такой Сирано де Бержерак?

– Кто? – спросила Сабина, припоминая заголовок на одной сильно потрёпанной книге.

– Поэт с длинным носом, – объяснила Тётя Мотя. – Своими стихами он соблазнял женщин. Но какое отношение имеет нос к твоему другу?

– К акое-какое… Большое! – не слишком вежливо бросила Сабина. – Меня в школе дразнят Птахой. Из-за носа. Это как раз Бобик придумал!

Тётя Мотя улыбнулась и потрепала Сабину по щеке.

– Птаха… как красиво… – мечтательно произнесла она, и в её голосе прозвучало восхищение. – Такая… крылатая… свободная… не дающая себя поймать… – Тётя взглянула на Сабину и улыбнулась. – Мне нравится! – совсем уже уверенно заявила она. А потом добавила: – Посмотри на меня.

Сабина посмотрела на точёный профиль тёти и пробурчала:

– С тобой всё в порядке.

Тётя громко рассмеялась, поднялась со стула и зажгла настольную лампу.

– Подожди-ка, – сказала она, сняла с полки изящную шкатулку и высыпала на стол фотографии. Потом долго что-то искала, задерживая взгляд на одних фотографиях и отодвигая в сторону другие.

– Вот, взгляни.

Сабина посмотрела на снимок. На нём была маленькая худая девочка с длинным носом, точь-в-точь таким же, как у Сабины. И если бы не огромная кукла в одежде Пьеро рядом с девочкой, Сабина дала бы голову на отсечение, что это кто-то исподтишка сфотографировал её саму.

– Это ты? – спросила она изумлённо.

– Я, – улыбнулась Тётя Мотя. – Мне тогда было ровно столько же, сколько тебе сейчас. Если быть такой худышкой, то и вправду может показаться, что один нос торчит… Птаха… – Тётя обняла Сабину за плечи. – Птаха – это же ярко, это стильно, это классно!

Сабина почувствовала, как слёзы подбираются к её глазам. Неизвестно почему ей вдруг сделалось необыкновенно легко, точно у неё с плеч свалился тяжеленный, неудобный рюкзак.

– А у тебя было какое-нибудь прозвище? – спросила она.

Тётя посмотрела на фотографию и расхохоталась:

– Конечно было! Землеройка!

– Ну нет, уж лучше Птаха, – прошептала Сабина и зарылась носом в тётин шёлковый халат.

Тётя Мотя погладила племянницу по волосам.

– Раз уж мы покончили с проблемой носов, то можем теперь совершить одно маленькое преступление, –