У зеленой колыбели - Арсений Иванович Рутько

кажный день по грибы ходить станем, беленьких насушим, груздочки да рыжички посолим… И опять, глядишь, к богову гневу подспорье.

Павлик с любопытством разглядывал бабушкину амбарушку, принюхивался к запахам трав.

— И это все для еды? — спросил он.

— Для всякого, Пашенька. Вот, скажем, царский скипетр, божья травка, а вот зверобой, видишь, золотенький такой, а вот малина сушеная, листочки ее, — все это в чай заваривать можно, вкусный такой получается, духовитый. А я уж, грешная, больно чай люблю; только настоящего-то чаю редко когда пила — дорогой, не по нашим деньгам… — Бабушка Настя подошла к шестам, потрогала некоторые пучки трав любовными руками. — А это вот все — от хворостей всяких, снадобья, значит. — Она присела на порожек, привлекла Павлика к себе. — Ты, должно быть, читал в книжках своих, что есть на земле разная плохая ядовитая трава или там, скажем, дерево? Ну вот… А на все злое в жизни дана человеку сила равная, добрая… Только надо ее узнать, увидеть… Вот, скажем, трилистничек, простая травка, а вот подорожник, — порезал ногу аль там поцарапал, взял листок, послюнил да на больное место приложил. И сразу всю дурную кровь отсосет… Или вот видишь, не знаю, как по-ученому, а по-нашему, по-простому, «собачий следок» называется, — это от укуса змеиного помогает… Да я тебя всему обучу, погоди… На всякое зло, говорю, есть в лесу обратная сила, добрая… Вот и выйдет счастье твое, что ты на Стенькины Дубы к нам попал… Я-то уж какая теперь счастливая — и слов нету. Поначалу-то все скучала, как замуж за Сережу вышла, нет-нет да и поплачу где в чулане. А потом как привыкла — да боже ты мой, да я этот наш лес ни на какой царский дворец не сменяю…

Ты погляди, открой сердечко свое да погляди острее — какая здесь чуда кругом, благодать какая!

Бабушка долго смотрела в распахнутую дверь амбарушки, потом легко вздохнула.

— И ежели бы жили мы, Пашенька, в городе, а то в селе, давно бы, поди-ка померли. Голод-то немыслимый идет, гроза божья…

Кряхтя, бабушка поднялась с порожка, и Павлик поднялся следом за ней. С большого гвоздя у двери амбарушки старуха сняла плетенную из ивовых прутьев круглую корзинку, положила в нее холщовый, много раз латанный мешочек, взяла воткнутый в стену иззубренный нож с деревянной ручкой.

— Вот мы с тобой и пошли.

— А дом запирать разве не будете, бабушка?

— А вот он — замок, — улыбнулась старуха, отстегивая цепь от ошейника собаки. — Куш, Пятнаш! — и ласково потрепала пса по спине. — И ты отощал как, прямо жаль смотреть… Суслика бы тебе, что ли, вылить.

— Как вылить? — удивился Павлик.

— А как другие выливают, милый. Суслячью нору найти от воды недалеко да в нору ведра три вылить… Суслик-то зальется, захлебнется, выскочит. Тут его палкой и бьют. Только, сказывают, мясо дюже вонючее… Ну да Пятнашке бы ничего… Куш, Пятнаш, чужой!

Собака, повизгивая, потерлась боком о ноги хозяйки, словно прося взять ее с собой. Но бабушка Настя строго прикрикнула:

— Кому сказано: куш!

И собака обиженно, но покорно пошла к крыльцу и легла там…

Бабушка Настя крикнула через забор, на соседнюю половину кордона:

— Андрейка! Кланя! Пошли.

— И они с нами? — обрадовался Павлик.

— А как же… Мы всегда втроем с ними ходим. Они тоже есть хотят.

Андрейка и Кланя с корзинками выбежали на крыльцо, и через несколько минут, пыля босыми ногами, дети шагали по дороге. Бабушка Настя шла за ними и улыбалась.

Когда вернулись из леса, Пятнаш сидел на пороге дома и злобно рычал.

— Чужого караулит! — сказала бабушка и заторопилась, приподняв одной рукой длинный подол юбки. — Он всегда так: в дом пустит, а уж назад ни за что… Пятнаш, назад!

Она снова посадила собаку на цепь и, оставив на крыльце корзину с травами, вошла в дом. Павлик вошел следом.

Посреди кухни, перебирая в руках старую, дырявую шляпу и виновато улыбаясь, стоял недавний знакомец Павлика — Шакир. Глубоко запавшие глаза его растерянно моргали, он широко развел руками.

— Два часа столбом стоял! — сказал он. — Ваш собак думал — я плохой человек. Я его как просил: пусти, пусти, дорогой. Нит! Сидит как шайтан, зубы страшные, шерсть дыбом. Как я виноват?

— А ты бы сел, знаком, — беззлобно сказала бабушка Настя.

— Я боялся: а вдруг нильза. А? Я ему и по-татарски и по-русски просил — нит! Был бы хлиба кусок, я бы ему отдал. А хлиба нету. Чего дашь?

— А он не взял бы. Он у чужих не берет, — сказала бабушка. — Садись, знаком.

И только тогда, облегченно улыбнувшись, Шакир заметил Павлика.

— Павлик! Я тебя в лесу нашел, помнишь?

— Конечно, помню.

— Ты скажи своей бабушке: Шакир хороший человек. — Он покосился на стоявший на столе обед деда Сергея, прикрытый платочком.

Бабушка тоже посмотрела, подошла и приподняла платочек. Несколько вареных картошек, печеная луковица и серая лепешка лежали так, как она их положила, уходя.

— Теперь вижу, знаком, неплохой человек! — сказала она.

— Неплохой, неплохой! — счастливо закивал татарин, а его изголодавшиеся глаза никак не могли оторваться от вареных рассыпчатых картофелин. И вдруг лицо его перекосила гримаса. — Очин плохой, бачка! Очин хотел картошкам брать, — торопливо признался он, прижимая к груди свою рваную шляпу. — Не себе кушай, нит… Дочка Мариам с голоду помирай сегодня-завтра… Такой хороший девочка, такой красивый! — На глазах у Шакира блеснули слезы. — Ничего не могу, ничего не имей. Как помогу? Грибы собирал — дед Сергей ногой топтал, у-у! — И Шакир показал ногами, как яростно дед Сергей топтал поганки, которые он, Шакир, собрал.

Мгновение поколебавшись, бабушка Настя взяла из мисочки лепешку и одну картофелину.

— На, твоей Мариамке… Зачем пришел?

— К дед Сергей пришел работа наниматься…

— На какую работу?

— А как же! Лес рубить будем.

— Какой лес?

Шакир широко повел рукой в окно.

— Весь лес рубить будем… Из города был бумага, грамотный человек читал. Кто работать хочет — сюда езжай. Много-много работы есть.

Бабушка сердито махнула рукой.

— Брось болтать! Кто это позволит такую красоту изничтожать? Триста — пятьсот лет стоит лес. При царе, при графе Орлове не рубили, жалели. А теперь рубить? Да ты что? Прямо скажи: опять за грибами ходил, просить пришел, чтобы дозволил без билета дед Сергей. Так?

Шакир умоляюще прижал к груди шляпу.

— Зачим так говоришь, зачим обижаешь? А? Ты старый человек, я старый человек… И деда Сергея знаю — он без билета не разрешит, аканчательный он человек! Сто лет рядом живу, знаю…

— Уж