Как испортить жизнь волшебством - Меган О’Рассел

– «Именины другана». – Я залез в такси, чувствуя, как от тревоги у меня сводит желудок. – Брайант-парк, – сказал я водителю. – Нам нужно в Брайант-парк.

Глава 14

Три комплекта одежды, ужин на троих и поездка на такси по самым пробкам. Не так уж и страшно. Верно?

Пока со всех сторон сигналили машины, а таксист пытался проехать по Бродвею, я проигрывал в голове возможную беседу с отцом.

«Привет, пап, как твои дела?»

«Неплохо, сын. Ты уже сделал выбор между Гарвардом или Йельским университетом? Оба отличные заведения, и у меня есть друзья в приёмной комиссии и там, и там».

«Нет. Прости, пап. У меня сегодня не было времени подумать о своём будущем. Я был слишком занят – сражался со злым магическим парнем, который пытается убить меня и одну девушку, в которую я отчаянно влюблён и которая думает, что я идиот. А ещё я немного разнёс твою квартиру, так что, возможно, ты больше не захочешь платить за мою учёбу».

«Как мой единственный сын оказался замешан в тёмные дела… колдунов?»

«Я нашёл телефон и решил поиграть в пироманьяка. Ах, да, ещё я трачу деньги на той кредитке, что ты мне дал на экстренный случай, и вряд ли скоро остановлюсь, потому что мама сейчас в бегах. Да, знаешь, государственный университет звучит заманчиво. Если, конечно, мы выживем».

Я пытался представить, как папа разозлится на меня. Может быть, наорёт за то, что я разрушил половину Центрального парка. Но я слишком плохо его знал и не представлял, как он выглядит, когда злится.

– Ты в порядке? – спросила Элизабет.

Я кивнул.

– Думаешь, Девон в порядке?

– Ни один шестнадцатилетний парень в мире не потратил бы больше времени, чтобы сначала приударить за девушкой, а потом свинтить без следа, – вздохнул я. Такси свернуло к тротуару. – У него всё под контролем.

Голос мой звучал уверенно, хотя внутри всё превратилось в тяжёлый ком извивающихся в панике червей.

Я передал таксисту кредитку, чтобы он считал её терминалом, и повернулся к парку. В тот вечер не показывали кино и не проводили концертов, но люди всё равно пришли посидеть на лужайке, расстелив на траве пледы и наслаждаясь прохладным вечерним бризом.

Мы нашли свободную скамейку под деревом. Я оглядел толпу, ища взглядом Девона или Эрика. Или кого-то с до жути выбеленной кожей.

На траве всюду сидели парочки. Некоторые ели, некоторые целовались. В основном целовались.

– Тебя правда назвали в честь парка? – спросила Элизабет.

– Меня? – тупо переспросил я, как будто она могла говорить о ком-то ещё. – Да. Назвали.

Элизабет некоторое время меня рассматривала.

– Почему?

– Ну, мои родители встретились в Брайант-парке. Мама здесь выступала, и папа решил, что она просто потрясающая. Когда представление закончилось, он пригласил её посидеть с ним на пледе. – Я улыбнулся, оглядывая парк. Здесь они влюбились друг в друга. А значит, здесь они были счастливы. – В общем, она собиралась сказать нет. Но у него с собой была бутылка «Джемесона»[8], так что…

– И так ты получил своё второе имя? – улыбнулась Элизабет.

– Ты знаешь моё второе имя?

– Когда твоя мама на тебя злится, она всегда использует твоё полное имя, – объяснила Элизабет. – А у меня очень хорошая память. Так что…

– Цирк шапито, – я рассмеялся. – Сегодня у нас сплошное «шапито».

Так сказала бы моя мама. Это была её любимая присказка, когда ученики начинали свои оправдания со слов «так что…»

Я попытался придумать оправдание для всей этой неразберихи. Мысли у меня тут же забуксовали, и я снова принялся разглядывать парк. Мозг мне нужен был в рабочем состоянии.

Над нашими головами сияли уличные фонари, отбрасывая в траву густые тени. Но тени в парке меня совсем не пугали – в отличие от теней в моей спальне, которые вызывали у меня кошмары, когда я был маленьким. В тенях моей спальне кишели монстры, а здешние тени были наполнены возможностями. Тысячи разных путей, скрытых от случайного взгляда, только и ждущих, когда ты наберёшься смелости, чтобы узнать, что ждёт тебя за поворотом.

– Когда твои родители разошлись? – спросила Элизабет, возвращая меня к реальности.

– Когда мне было три. – Может, это и должно было меня расстраивать, но не расстраивало. – Когда они с моей мамой только встретились, папа ненавидел большие корпорации. А потом у них появился я, и его начали интересовать только деньги. Чтобы отправить меня в частную школу, а потом в Гарвард, и всё такое. Маме не нравилось, что он только и делал, что работал. Папе не нравилось, что она совсем не думала о деньгах. И тогда всё закончилось.

– Печально, – прошептала Элизабет. – Жалко, что они разошлись из-за каких-то идиотских денег.

– Скорее, из-за идеалов, чем из-за денег. – Я провёл рукой по волосам. Господи, как мне хотелось в душ. Когда ты только и делаешь, что поджигаешь вещи и убегаешь от смерти, начинаешь тосковать по благам цивилизации.

– Всё равно жалко, – вздохнула Элизабет. Она повернулась ко мне и заглянула мне в глаза. И знаю, это прозвучит глупо, но мне показалось, что она впервые увидела меня. Не сына любимой учительницы. Не умного паренька, который сидит рядом. Меня. Порождение тёмного парка, бутылки Джемесона и развода. Человека, родители которого друг друга не выносят, но которому на это плевать. Меня, который спалил папину квартиру магическим огнём, однако считает, что самая удивительная вещь, которая случилась с ним за последний год, – это то, что он сидит на скамейке рядом с Элизабет Уик. Мгновение мы смотрели друг на друга.

До этой скамейки я ненавидел слово «мгновение».

Оно всегда казалось слишком безличным. Слишком романтичным. Как будто меру времени перепутали с состоянием бытия и попытались вылепить из этого что-то, поддающееся количественной оценке. Но как только мгновение случается с тобой, ты тут же понимаешь, что это такое на самом деле. Потому что тогда мир останавливается, и магия больше не имеет значения. И ты не боишься быть наедине с Элизабет, не боишься Эрика, или магии, или даже того, что мгновение закончится и никогда больше не вернётся. Время замирает, а ты просто сидишь и упиваешься красотой самой прекрасной девушки на свете. И это мгновение прекрасно.

– Я вам не помешал?

Я ахнул, потому что над нами, уперев руки в бока, стоял Девон с выражением осуждения на лице.

– Потому что если я вам мешаю, я могу уйти. Пустяки, я ведь не бегал, как угорелый, по всему городу, чтобы сбросить хвост из магического