Шахир - Владислав Анатольевич Бахревский

Но и он без рыданья терзанья такого не стерпит!

И вовеки Фраги не бежать от любовных оков,

Но напрасны все жалобы: небу не слышен их зов,

Эта смерть и тоска — нам наследство от грешных отцов,

Хоть душа никогда наказанья такого не стерпит!

И в первый раз назвал себя шахир Фраги, что значит — печальный.

А дома Акгыз, пламенея щеками, сказала ему:

— Я жду твоего ребенка!

21

Родился сын. Мальчику дали имя Ибрагим и совершили над ним все положенные для мусульманина обряды и всю магию древних обычаев.

На сороковой день зарезали козленка, зарезали, не повредив позвонков горла, чтоб сыночек голову держал.

На этом празднике Махтумкули испросил у отца благословения продолжить учебу.

Азади оправился от болезней. Внучок веселил ему сердце. Не стал Азади удерживать возле себя сына, видел — не любит он Акгыз, смирился, терпит, несет бремя семьи, но не в радость она ему. За целый год, что дома пожил, ни разу за дутар не взялся.

Отпустил Азади сына. В Бухару его послал, в медресе Кукельта́ш.

ПУТЕШЕСТВИЕ ЗА ИСТИНОЙ

1

По дороге в Бухару Махтумкули остановился в Сера́хсе. Он узнал, что здесь в медресе учит некий пир по имени Ниязкули-халыпа.

Вспомнил урок в мектебе, когда отец рассказывал о подвигах Ниязкули-халыпы, который за ночь построил на болоте мечеть. Вспомнил свой спор с учениками отца: справедливо или несправедливо наказывать человека смертью за глупость.

«Неужели это тот самый Ниязкули-халыпа?» — думал Махтумкули.

— Да, наш пир был советником эмира Бухары, — сказали ученики, в худжре[46] которых Махтумкули остановился переночевать.

— И мечеть у него в Бухаре была, но строили ее не дэвы, а простые люди, которые любили нашего лира и поддерживали во всех его делах.

— Ах, как бы я хотел поклониться пиру! — воскликнул Махтумкули. — В детстве я много думал о нем.

Наутро суфии пошли к Ниязкули-халыпе и сказали ему:

— Верхом на осле приехал один шахир. Он желает поклониться твоей учености.

Ниязкули-халыпа был стар, ему недужилось, и юн ответил неласково:

— Мне не до поклонов всяких бездельников.

Махтумкули, выслушав ответ, тотчас написал гневное стихотворение, отдал его ученикам медресе, а сам уехал.

Ниязкули-халыпа прочитал стихи и огорчился:

— В ваши руки попал настоящий соловей, но, увы, мы упустили его.

Он послал вдогонку за Махтумкули суфиев, они догнали шахира и сказали:

— Наш пир приглашает тебя в свое медресе.

— Стрела, слетевшая с тетивы, назад не возвращается, — ответил Махтумкули и принялся попукать своего ослика.

2

«Люди, приходившие в Бухару из Туркестана, — читал Махтумкули, — селились здесь потому, что в этой области было много воды и деревьев, были прекрасные места для охоты, все это очень нравилось людям. Сначала они жили в юртах и палатках, но потом стало собираться все больше и больше людей и стали возводить постройки. Собралось очень много народа, и они выбрали одного из своей среды и сделали его эмиром. Имя его было Абру́й».

Махтумкули читал, а перед глазами вставало строгое лицо Азади. И в который раз за последнее время вспомнился давний рассказ о Ниязкули-халыпе. Азади пересказал, наставляя учеников на путь истины, то, что говорили про Нияз-кули люди. Но уже тогда, в детстве, в сердце Махтумкули вспыхнул огонь протеста. Он не мог оправдать жестокость святого, наказавшего смертью за насмешку. И вот, спустя годы, сказке о Ниязкули-халыпе нанесен последний удар. Люди жаждут чуда и сами выдумывают чудеса и героев. Но как после такого заключения верить книгам, которые написаны сотни лет назад?

«По прошествии некоторого времени власть Абруя возросла, он стал жестоко править этой областью, — читал Махтумкули, — так что терпение жителей истощилось. Дикхане и богатые купцы ушли из этой области в сторону Туркестана и Тара́за, где выстроили город и назвали его Джамука́т, потому что великий дикхан, бывший главою переселившихся, назывался Джамук, что на языке бухарцев означает „жемчуг“, а „кат“ значит „город“, таким образом, название это означало „город Джамука“. Вообще бухарцы „джамуками“ называют вельмож. Оставшиеся в Бухаре послали к своим вельможам послов и просили защитить их от насилий Абруя. Вельможи и дикхане обратились за помощью к царю турок по имени Кара-Джурин-Турк, которого за его величие народ прозвал Бия́гу. Биягу тотчас послал своего сына Шири-Кишвара с большим войском. Тот прибыл в Бухару, в Пейкенде схватил Абруя и приказал, чтобы большой мешок наполнили красными пчелами и опустили туда Абруя, отчего он и умер. Шири-Кишвару очень понравилась завоеванная им страна, и он послал своему отцу письмо, в котором просил назначить его правителем и разрешить ему поселиться в Бухаре…»

Махтумкули в сердцах оттолкнул от себя книгу.

— Что так рассердило шахира?

Человек в белых одеждах опустился на ковер и сел напротив. У него была черная, отливающая синевой, волнистая, густая, ниспадающая на грудь борода, черные, с адскими веселыми огоньками глаза, лицо оливковое, тонкое, на голове чалма. Пальцы длинные, рука узкая, очень красивая.

Махтумкули загляделся на этого удивительного человека, а тот взял отброшенную книгу, прочитал вслух название главы, которая рассердила читателя.

— «О людях, бывших ка́зиями в Бухаре». Молодой человек — основательный человек. Только что вступив в новый для себя город, он сразу же хочет знать, откуда и когда началась здесь жизнь. И книгу хорошую выбрал. Мухамме́д Нершахи́ жил в древности, но писал историю так, как нынешним улемам не дано.

Человек бережно закрыл книгу и как-то странно посмотрел на Махтумкули.

— Меня зовут Нуры Казы́м ибн Бахр, я — мударрис, преподаю в этом благословенном медресе Кукельташ. Я знаю, что ты — Махтумкули, шахир из Атрека. Я многое знаю, но теперь весь в думах, что могло так рассердить человека в историческом сочинении, которое повествует о днях давно минувших.

Махтумкули открыл книгу на том месте, где читал, и показал Нуры Казым ибн Бахру.

— Здесь написано, какой плохой был Абруй, но писал это сторонник завоевателя Бухары. А мне бы хотелось еще прочитать рассказ о тех же событиях сторонника Абруя, а уж потом подумать о том, что же произошло в Бухаре на самом деле.

Нуры Казым засмеялся, сверкая белыми крепкими зубами. И вдруг оборвал смех и положил руку на плечо Махтумкули.

— Шахир, я знаю, что ты, добиваясь права учиться в Кукельташе, передал святым отцам свои стихи. И я, к сожалению, знаю уже,