Джейн с Холма над Маяком - Люси Мод Монтгомери

местах одновременно, – говорил папа. – Прямо не знаю, как она управляется… Похоже, колдовство все-таки существует.

Джейн оказалась очень ловкой – у нее ладилось почти все, за что она бралась. Здорово жить в месте, где можно показать свою ловкость. У нее образовался собственный мирок, в котором она была очень значимым человеком. Сердце ее сутки напролет пело от радости. Жизнь превратилась в нескончаемое приключение.

В свободное от уборки время Джейн готовила. Она штудировала «Кулинарную книгу для начинающих» все время, когда не была занята, и ходила по дому, непрерывно бормоча: «Берем столовую ложку с горкой» и прочее в таком роде. Поскольку раньше она много наблюдала за Мэри, а также потому, что была прирожденной кулинаркой, получалось у нее отменно хорошо. Печенье выходило хрустящим, а жаркое прожарилось с первой попытки. Впрочем, в один прекрасный день она все-таки слишком занеслась и подала на десерт нечто, что человек жалостливый мог бы назвать сливовым пудингом. Дядюшка Надгроб отведал – и ночью ему пришлось вызывать врача… точнее, он сам так сказал. На следующий день он принес себе собственный ужин: холодную ветчину и холодные блины, все это было увязано в красный платок, а Джейн сказал, что он на диете.

– Этот ваш вчерашний пудинг, мисс, он для меня маленько жирноват оказался. Не привык мой желудок к готовке по-торонтски. Там эти, как их, витамины… Видимо, их надо с детства есть, чтобы они переварились.

Друзьям своим он поведал, что от такого пудинга даже у крыс животы бы скрутило. Тем не менее Джейн ему нравилась.

– Отменная у вас дочурка, – говорил он папе. – Нынче большинство девчонок пустозвонки и белоручки. А ваша отменная – право слово, сэр, отменная.

Как папа с Джейн над этим хохотали! Папа восторженным тоном обращался к ней Отменная Джейн, пока шутка им не надоела.

Джейн тоже нравился дядюшка Надгроб. Собственно говоря, главное, что так поражало ее в новой жизни, это количество людей, которые ей нравились. Казалось, все, кто встречался на ее пути, были ей родными по духу. Она думала: наверное, дело в том, что островитяне добрее или как минимум любезнее, чем жители Торонто. Джейн не понимала, что перемена произошла в ней самой. Она перестала быть запуганной, зачуханной, исчезла вызванная страхом неловкость. Она чувствовала себя как рыба в воде, а еще ее звали Джейн. Она дружелюбно относилась ко всему миру, и мир платил ей той же монетой. Ей позволяли любить что угодно и кого угодно, и никто не упрекал ее в дурновкусии. Возможно, бабушка бы наотрез отказалась общаться с дядюшкой Надгробом, но понятия на Холме над Маяком сильно отличались от понятий в доме номер 60 по Веселой улице.

Что же до Джимми-Джонов, то Джейн казалось, что их она знает всю жизнь. Выяснилось, что фамилия у них вот откуда: к северу от мистера Джеймса-Джона Гарланда жил некий Джеймс Гарланд, а к юго-западу – некий Джон Гарланд, так что нужно было всех их друг от друга как-то отличать. В первое их утро на Холме к папе и Джейн примчались галопом все Джимми-Джоны. Вернее, примчалась вся молодая поросль с тремя собаками: мохнатым бультерьером, золотистым колли и длинной шоколадной собачкой – она была просто собачкой. Миссис Джимми-Джон, рослая и сухопарая (в отличие от Джимми-Джона, который был низеньким и кругленьким), с очень мудрыми и ласковыми серыми глазами, пришла деловитой походкой, и на руках у нее был младенец, толстый, как сосиска. Миранда Джимми-Джон, шестнадцати лет от роду, была ростом с маму, а комплекцией в папу. У нее еще в десять лет завелся второй подбородок, и никто бы никогда не подумал, что в душе она немыслимо романтична. Полли Джимми-Джон была ровесницей Джейн, но казалась младше из-за маленького роста и худобы. Панчу Джимми-Джону, который накануне принес ключ, исполнилось тринадцать. Были еще восьмилетние близнецы: Джордж и Элла с пухлыми голыми ножками в следах от комариных укусов. У всех Джимми-Джонов была приятнейшая улыбка.

– Джейн-Виктория Стюарт? – произнесла миссис Джимми-Джон с вопросительной улыбкой.

– Джейн! – ответила Джейн с такой победной интонацией, что все Джимми-Джоны дружно выпучились на нее.

– А, ну конечно, Джейн, – улыбнулась миссис Джимми-Джон. Джейн сразу поняла, что миссис Джимми-Джон ей очень нравится.

Каждый (кроме младенца) принес Джейн по подарку. Миссис Джимми-Джон подарила ей овечью шкурку, выкрашенную в красный цвет, – будет коврик у кровати. Миранда принесла круглобокий белый кувшинчик с розочками по бокам. Панч – молодую редиску. Полли – отросток герани, а близнецы каждый по жабе «для садика».

– Когда в саду жабы – это к удаче, – пояснил Панч.

Джейн поняла, что ни за что не отпустит первых своих гостей, не покормив, тем более что они пришли с подарками.

«Пирога миссис Мид хватит всем – ну, может, кроме меня, – подумала она. – Младенец-то его есть не станет».

Младенец стал, еще как, но миссис Джимми-Джон угостила его своей порцией. Они сидели на кухне, кто на стульях, кто на пороге из песчаника, и жевали пирог, а Джейн так и излучала гостеприимство.

– Ты к нам заходи, если что понадобится, – обратилась к ней миссис Джимми-Джон. Она считала, что Джейн еще молода самостоятельно вести хозяйство. – Ежели чем помочь надо, так мы с удовольствием.

– А вы меня научите печь хлеб? – безмятежно осведомилась Джейн. – Можно, конечно, его покупать в деревне, но папа любит домашний. И какую муку для печенья вы порекомендуете?

На той же неделе Джейн познакомилась со Сноубимами. Семейство Соломона Сноубима было отверженным и неприкаянным, жили они в развалюхе, там, где тощие ели спускались к песчаной бухте, которая называлась Голодный залив. Никто понятия не имел, как Соломон Сноубим умудряется кормить свое семейство. Он понемногу рыбачил, понемногу батрачил, понемногу охотился. Миссис Сноубим была женщиной крупной, розовощекой, дородной, а Карауэй Сноубим, Щепка Сноубим, Пенни Сноубим и Мелкий Джон Сноубим были озорными и доброжелательными малышами, которые, судя по виду, явно не голодали. А вот Миллисента-Мэри Сноубим, шести лет от роду, не была ни озорной, ни доброжелательной. Миллисента-Мэри – это Джейн рассказала Полли Гарланд – была не от мира сего. У нее были пустые бархатистые светло-карие глаза (все Сноубимы обладали красивыми глазами), золотисто-рыжие волосы и изумительный цвет лица. Она могла сидеть часами, не произнося ни слова. Видимо, именно поэтому разговорчивые Джимми-Джоны и считали ее не от мира сего. Она сидела, обхватив жирными руками жирные колени. Миллисента-Мэри, судя по всему, прониклась бессловесным восхищением к Джейн и все лето не покидала Холма над Маяком: сидела и взирала на своего кумира. Джейн не возражала.

Если Миллисента-Мэри не умела говорить, то остальные Сноубимы умели, еще как. Поначалу они немного чурались Джейн, думая, что она всезнайка, потому как приехала из Торонто и вот-вот начнет задаваться. Но потом, выяснив, что она вообще ничего не знает, кроме того немногого, чему ее научил дядюшка Надгроб, они с ней подружились. А говоря точнее, стали задавать бесконечные вопросы. Ложной скромностью никто из Сноубимов не отличался.

– А твой па в своих книжках пишет про настоящих людей? – осведомился Пенни.

– Нет, – ответила Джейн.

– А тут все говорят, что да. И боятся, что он про них тоже напишет. Про нас пусть не пишет, а то мы ему накостыляем. Я самый сильный парень на Холме.

– Думаешь, в тебе есть что-то, о чем стоит писать? – поинтересовалась Джейн.

После этого Пенни стал ее немного побаиваться.

– Нам всем ужасно хотелось узнать, как ты выглядишь, – созналась Щепка, которая ходила в комбинезоне и с виду была совсем как мальчик, – потому что твои па и ма развелись. Это ведь правда?

– Нет, – ответила Джейн.

– Так твой па вдовец? – не отцеплялась Щепка.

– Нет.

– А ма твоя живет в Торонто?

– Да.

– А чего она не живет с твоим па?

– Если ты будешь задавать мне столько вопросов про моих родителей, я попрошу папу написать про тебя в своей книжке… про всех вас.

Щепка стушевалась, но за дело взялась Карауэй:

– А ты похожа на свою маму?

– Нет. Моя мама – первая красавица в Торонто, – похвасталась Джейн.

– И ты там живешь в доме из белого мрамора?

– Нет.

– А Бубенчик сказал, что