Радио Попова - Анья Портин

одним глотком и вытер рукавом рот. Аманда налила мне еще, и я снова выпил. Наконец я смог рассказать ей, что произошло в школе: про отца, карту ботанического сада и урок, проведенный в школьной подсобке. Рассказал, как отец и учитель врали друг другу, как будто им обоим было что скрывать. Про девчонку я говорить не стал.

– Не понимаю, с чего учителю пришло в голову меня прятать, – проговорил я, набив рот хлебом. – Он ведь не знает, что я сбежал из дому.

Аманда налила себе кофе и задумалась.

– Как фамилия вашего учителя? – спросила она секунду спустя.

– Астер.

– Астер, – тихонько проговорила Аманда. – Как он выглядит?

– Высокий, худой, как палочка от мороженого. Обычно в черной рубашке и черных брюках, на голове всегда шапочка, на шее зеленый шарф.

– Шерстяной или шелковый?

– Не знаю, наверное, шерстяной. И кожаный портфель, на застежке какой-то значок.

– Какой?

– Птица… кажется, сова.

Аманда посмотрела перед собой и обеими руками сжала чашку с кофе. И спросила почти шепотом:

– Ездит на велосипеде или на машине?

– На машине.

– Поподробнее.

– Старый синий драндулет, тарахтит ужасно.

Аманда встала и подошла к окну, выходившему в сад. Стояла молча и смотрела на улицу. Во дворе стоял страшный гвалт.

– Дрозды, – проговорила Аманда и дважды тихонько свистнула.

Харламовский на шкафу захлопал крыльями с таким видом, будто ни за что не слезет с парика, но когда Аманда свистнула снова, послушно слетел к ней. Аманда открыла окно и велела Харламовскому прогнать дроздов с яблонь. Ворона с карканьем вылетела на улицу, а Аманда начала хлопотать вокруг стола и ничего больше не спросила об Астере.

Похоже, о сегодняшних событиях Аманда больше говорить не собиралась, поэтому я залез на антресоль и взялся за книгу, которую читал накануне. Заметил на обложке имя автора и только тут понял, почему девчонка сказала про Эдуарда Успенского. Какой же я безмозглый! Она, наверное, приняла меня за идиота. Нес не пойми что, да еще и не знаю, кто написал книгу, которую я только что сам процитировал. Серый туман заклубился перед моими глазами, когда я подумал, что ничего уже не исправить. Наверное, она никогда больше со мной не заговорит. Я залез в гамак, под одеяло. Зарылся головой в подушку и пожалел, что я не кто-нибудь другой. Кто угодно, только не Альфред Забытый.

Когда я проснулся на следующее утро, меня знобило, болело горло. Дрожь пробегала по ослабевшему телу. Я все-таки слез с антресоли и добрел до стола. Увидев меня, Аманда потрогала мой лоб и покачала головой, потом принесла градусник и сунула его мне под мышку. Секунду спустя Аманда вытащила градусник и сказала, что с такой температурой я могу остаться в гамаке на целый день.

Какое облегчение! Не надо идти в школу. Отец не догадается искать меня в Глуши. Астер успеет забыть про карту ботанического сада, а девчонка – про мои глупости и дурацкий парик. Все успеют обо мне забыть. Мои лицо и имя сотрутся из их памяти, пока я буду лежать дома с температурой.

Дома. Я начал называть Амандин дом своим домом, хотя и не знал, что об этом думает сама Аманда. Аманда не поправляла меня и вообще, похоже, не очень стремилась найти какое-то разрешение моей ситуации. Наверное, она думала, что мне, как бродяге-путешественнику, нужна крыша над головой на зиму, а весной, когда потеплеет, я снова отправлюсь в путь. Она ничего не говорила о моем будущем, хотя временами мне казалось, что оно ее все-таки беспокоит. Как-то раз, когда я пришел домой, входная дверь была открыта, и Аманда не сразу меня заметила. Она ходила взад-вперед по антресоли с рулеткой в руках. Приподняла гамак и замерила расстояние от одного края антресоли до другого. Заметив меня, она быстро опустила гамак обратно, начала рыться в одном из ящиков и сказала, что ищет свою книгу по садоводству. Еще я однажды застал ее во время телефонного разговора. Голос у нее был такой серьезный и официальный, что мне стало не по себе. Когда я вошел, она понизила голос и быстро попрощалась. Похоже, Аманда задумала что-то, о чем не собиралась мне рассказывать. Наверное, у нее были свои планы и на антресоль.

Температура поднималась, так что сил думать о неприятностях скоро не осталось. Я втайне надеялся, что температура продержится до конца года. Аманда сказала, что ей нужно в город по делам. Перед уходом она поднялась по лестнице и сунула на антресоль корзинку с хлебом, банкой варенья и термосом с имбирем. Поев, я приободрился и вспомнил про коробку, в которой нашел книгу Эдуарда Успенского. Я подтянул ее поближе, вытащил оттуда стопку книг и сложил в ногах. Вообще-то я никогда особенно не любил книги. Я всегда читал газеты. Так я представлял себя частью большого мира, частью всего того невероятного, что постоянно происходит, и что, как мне все чаще казалось, находится на расстоянии световых лет от моей жизни.

Книжки из коробки были старые-престарые. Я подумал, что, наверное, они из Амандиного детства, а может, и еще старше. Я взялся за верхнюю книжку. На обложке изображены мальчик и собака. На мальчике синяя куртка с заплатками на локтях и шапочка с пером, а ноги ниже колена перевязаны зелеными и белыми лентами. На собаке высокая шапка с блестящей пряжкой. На заднем плане маячила среди зеленых холмов деревенька. Я открыл книгу и прочитал первое предложение: «Я – найдёныш». Шрифт был мелкий, так что поначалу читалось с трудом. Но я все-таки не сдавался, и постепенно книга меня увлекла. Казалось, что я иду рядом с главным героем, слышу его голос и его дыхание, слышу, как скрипит под его ногами песок. Я читал, читал и даже не заметил, как вернулась Аманда. Когда книга закончилась, мне стало так грустно, что я сразу же взялся за следующую. Мне хотелось снова погрузиться в чью-то историю, слышать мысли, принадлежащие кому-то другому, чувствовать то же, что и он.

Температура держалась всю неделю, но меня это не беспокоило. Каждое утро, разнеся газеты, Аманда ставила мне на антресоль корзинку с едой и шла спать. Я просыпался, ел и брался за чтение. Я глотал одну книгу за другой. Однажды утром я почувствовал, что жара уже нет. Аманда легла спать, возле лестницы меня, как обычно, ждала корзинка. Ручкой зонтика я подтянул к себе корзинку и, наклонившись за термосом, обнаружил в ней два конверта. На обоих было написано: «Радио Попова».