Музыка крыльев - Дэвид Алмонд

пару белых фур — они ехали транзитом, без остановки. Заброшенная телефонная будка. Длинный приземистый деревянный сарай с вывеской «Блэквудский общинный дом». Видимо, местный клуб. Выцветшая афиша: на ней намалёваны скрипка и несколько труб. А вот рекламный плакат:

ВОССТАНОВИМ ПРИРОДУ СЕВЕРА

Вернётся ли к нам рысь?

Художник изобразил на лесной тропе эту самую рысь: уши торчком, пятнистый мех, голова повёрнута к зрителю.

Поперёк плаката — надпись от руки:

Ага! Ждём в гости льва, тигра и медведя!

Сильвия усмехнулась и пробормотала:

— Ещё антилопу гну, слона, муравьеда и кенгуру.

Она двинулась дальше — по единственной улице с глубокими колдобинами.

Дошла до серой бревенчатой часовни. Сланцевая крыша местами раскрошена, окна забиты досками, на дверях замки. Фронтон украшает старинное распятие с видавшим виды Иисусом: он повис на руке, на единственном оставшемся гвозде, и неуклюже покачивается на ветру. Под ним на стене надпись:

Он умер, чтобы мы жили

Дальше улица сужалась и превращалась в тропу, которая вела к тёмному лесу. На другом краю деревни угадывались бескрайние, залитые светом просторы. Сильвия направилась к свету. Прохожие попадались редко. Возле одного крыльца сидел в шезлонге бледный, до хрупкости древний старичок в белой кепке. Он приветственно поднял руку.

Она кивнула в ответ.

— Думаю, ты из Алленов, — сказал он.

В его голосе слышался акцент. Не местный. Европейский.

— Из Алленов? — Она растерялась.

— Даже не сомневаюсь.

Разумеется, он был прав. Аллен — девичья фамилия её матери.

— Ну да, — сказала она. — Так и есть.

Он глотнул что-то из полосатой кружки, стоявшей рядом на столике.

На оконном карнизе у него за спиной были разложены камни.

— Я Андреас Мюллер. — Старик смотрел на неё добрыми слезящимися глазами. — С возвращением.

Задерживаться она не стала. Разговаривать не хотелось. Даже имени своего не сказала в ответ.

Она пошла дальше. За домами оградка, за ней выжженный клочок земли со старыми ржавыми качелями. На них раскачивался ребёнок — не то мальчик, не то девочка. Скрип-скрип, скрип-скрип.

Она подумала о Максин. Максин обещала звонить. Она взглянула на телефон. Связи нет. Ну понятное дело: откуда в этой идиотской глуши возьмётся связь?

Высоко над головой кружили и надтреснуто кричали птицы.

Она пошла дальше. Дорога свернула на пустошь: там и сям рос папоротник, а на проплешинах темнел голый дёрн. Ни единой машины в поле зрения. За околицей от дороги ответвлялась тропа — стрелка указывала на север, в никуда. Ещё на этом указателе был изображён весёлый мультяшный пешеход. Она остановилась. Никогда прежде не забиралась она так далеко на север. Вереск, папоротник-орляк, можжевеловые кусты в жёлтых цветах и овцы, овцы, миллион овец. Каменные заборы, ручьи. Несколько разрушенных каменных хижин — видно, тут прежде была деревня. Заброшенный фермерский дом, за ним стадо — быки и коровы. Пустоши, сопки или как там правильно называются эти чёртовы холмы? Дальше чёрные скалы, гранитные массивы с зазубренными краями — они поднимались всё выше, выше и превращались в тёмные горные вершины на невероятно далёком горизонте.

И над всей этой пустотой — пустое, тяжёлое небо.

А сзади, за деревней, — тёмный и, похоже, бесконечный лес.

Тут родилась её мама. Сильвии твердили о здешних краях с раннего детства. Показывали пейзажи на фотографиях. Она прекрасно знала, как всё это выглядит. Но в детстве её сюда не возили. Она выросла в городе. Так зачем сейчас привезли?

Она зажмурилась. Сдержала слёзы.

Не тупи, Сильвия, сказала она себе. Ты скоро вернёшься домой.

— А давай ты будешь моей сестрой?

Она вздрогнула, повернулась.

Качели были пусты, а рядом с ней стоял мальчик в джинсах и белой рубашке. Всё-таки мальчик, только волосы длинные, льняные.

— Ну пожалуйста! — попросил он. — У меня ещё нет сестры.

— Да я тебя впервые вижу.

С какой стати она вообще ему отвечает?

— Это не важно, — сказал он. — Если бы сестра только родилась, я бы её тоже впервые увидел. И она меня.

— Иди отсюда.

Он не двинулся с места.

— Не буду я тебе сестрой, — сказала она. — Не буду. Отстань.

Он засмеялся.

Огромные голубые глаза. Сияют.

— У меня есть брат, — продолжил он. — Он и тебе будет братом.

— Не нужен мне брат. И ты мне не нужен. С какой стати?

— Его зовут Габриель, — произнёс мальчик. — И будем мы как в стародавние времена…

Стародавние времена? К чему он, чёрт возьми, клонит?

— …когда все дети были вместе, — договорил он.

Она отвернулась и пошла по тропе, вслед за мультяшным пешеходом.

— Меня зовут Колин! — крикнул мальчик ей вслед.

Она не остановилась.

— А ты Сильвия Карр! — крикнул он. — Я знаю!

— Спасибо, что сообщил, — прошипела она себе под нос.

И не оглянулась. Пошла дальше. Тропинка вела чуть вверх. А вдруг там, повыше, есть связь? Она подняла воротник, стянула его на шее. Ветер свистел в ушах, развевал ей волосы. Земля мягкая, влажная. Наступишь — и из-под ног сразу засочится тёмная вода. В траве — шорохи. Над утёсом парит одинокий ястреб.

Далеко-далеко, низко над горизонтом, стрелой пролетел чёрный силуэт — самолёт. Такой красивый, такой изящный, такой стремительный, такой безмолвный — словно он и мухи не обидит.

Папа над мамой всегда подшучивал: дитя леса, дикарка, оленёнок, лиса — как он её только ни называл.

— А может, ты медвежонок? — говорил он. — Ведь, когда ты была маленькой, в вашей северной глуши водились медведи?

— Да! — отвечала мама. — И волки водились, и антилопы.

В раннем детстве Сильвия всему этому верила. Она хихикала и улыбалась, когда папа приподнимал ей пальцем подбородок и заглядывал в глаза.

— Ещё один зверёныш на мою голову, — говорил он. — Дикое дитя дикой мамаши. Вижу разом и лисичку, и орлёнка. Похоже, я в этом доме единственный человек, носитель цивилизации.

По правде говоря, мама в этих краях прожила совсем недолго, неполный год. Изначально деревню выстроили, когда возрождали здешние леса. Дед Сильвии, мамин отец, работал в лесничестве: деревья сажали, выращивали, при необходимости прореживали, и теперь за околицей темнел один из самых больших лесов Нортумберленда. Но наступили иные времена. На смену людям пришла техника. Лесников поувольняли, и они — вместе с семьями — устремились в другие края, в новую жизнь. Дед открыл кондитерскую на Хитон-роуд. Сюда он так и не вернулся, до самой смерти.

Мама сюда тоже ни разу не приезжала. Только теперь решила ненадолго сбежать из города, заняться живописью. И дочь с собой прихватила.

Сильвия плотнее запахнула воротник. Связи нет. А Максин с Франческой сегодня