Федя и Данилка - Любовь Федоровна Воронкова

нет, ни лесу, ни грибов… А земля-то! Камень, да щебень, да глина какая-то. А покопай поглубже, то и соль. Вон росли, росли тополя у дороги, да и начали засыхать — значит, корни до соли добрались.

Тётя Фрося покачала головой, покивала зелёной бахромой на макушке и обернулась к отцу:

— Ты, братец, хоть бы пошёл да картошку окучил.

— А что её окучивать? — Отец махнул рукой. — Всё равно не вырастет.

— Ну и заехал ты! — вздохнула тётя Фрося. — Ну и нашёл сторонку — картошка не растёт!

— А зато виноград растёт, — не вытерпел Федя. — И абрикосы растут. И даже сливы.

— Ох ты! — насмешливо сказала тётя Фрося. — Тоже мне! Абрикосы-маникосы, а простой картошки — и той нету!

Федя хотел ещё что-то сказать, но встретил сердитый отцовский взгляд и промолчал.

«Когда же он на работу пойдёт? — подумал Федя. — Нам бы с Данилкой на Теп-Сель надо. Данилка ждёт небось!»

Но отец не спешил на работу. Он закрутил толстую цигарку, закурил. Надо было идти на виноградники, окапывать лозы. А ему эта работа очень не нравилась. И солнце палит, и земля жёсткая…

Уже десять лет живёт Федин отец в Крыму, а всё будто не дома. Так и ходит всегда будто в раздумье — не уехать ли ему обратно на чернозёмные орловские земли?

Федя начал прикидывать, как бы ему удрать в горы, чтобы ни отец, ни тётя Фрося не видали.

Но тут он услышал какой-то шум на улице, чьи-то голоса. Федя распахнул калитку.

По улице бежали ребята — с бадейками, с корзинками. И не одни ребята. Вон и дедушка Трифонов задыхается, торопится — и тоже с корзинкой. А вон и соседка Катерина бросила охапку хвороста, которую несла в дом, схватила большой таз и тоже побежала на улицу… Все бежали к морю.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Мимо Феди промчался Васятка Тимаков, без рубашки, в одних трусах, коричневый, как глиняный черепок.

— Что стоишь? — крикнул он Феде. — Хамсу выкинуло!

— Хамсу выкинуло! — повторил Федя.

Он сунулся туда, сюда — ни ведра, ни корзинки. Тогда он схватил бадейку с водой, выплеснул воду под тополь и тоже помчался к морю.

— Где хамса? Какая хамса? — удивилась тётя Фрося, завертела головой во все стороны, и зелёные концы закачались у неё на макушке. Но как увидела, что все бегут к морю с вёдрами да с корзинками, засуетилась, схватила кастрюлю, какая попалась под руку, и побежала вслед за Федей. Только отец не тронулся с места, он сидел да курил свою цигарку.

На море стоял шум. Шумел весёлый прибой. Кричали над морем чайки, бакланы, нырки… Они сбились густым облаком и, шумя крыльями, повисли над берегом и заливом. Кричали что-то, отгоняя птиц и собак, сбежавшиеся к берегу люди… Кричал и Федя, подбегая со своей бадейкой, а что кричал, он и сам не знал хорошенько.

Море выбросило на отмель хамсу. Хамса шла большим косяком, но то ли прибой подхватил её в заливе, то ли загнали дельфины, только выкинуло хамсу далеко на берег и оставило на песке. Как волна ложится на песок широкими изгибами, так по кромке волны лежала мелкая рыбёшка хамса. Она чуть-чуть трепетала, и казалось, что лежит на белом песке тёмная серебряная бахрома и дрожит и поблёскивает под солнцем.

Все, кто ещё не ушёл на колхозную работу, прибежали на берег подбирать рыбёшку. Сгребали в мешки, в вёдра, в корзинки… Сверху налетали птицы, хватали рыбу из-под рук. Со всей округи сбежались сюда собаки и кошки — и откуда их взялось столько! Собаки лаяли, дрались. И все старались захватить хамсы побольше, пока её снова не унесло в море.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Федя не зевал. Он был крепкий, проворный. Быстрые голубые глаза его издали видели, где рыбёшка покрупнее. Он подрался с какой-то задорной чайкой. Эта чайка была смелая, всё старалась выхватить рыбу у него из бадейки. Но Федя живо отогнал её — не такой уж он был растяпа! Правда, пока воевал он с чайкой, чёрный, длинный, как скамейка, пёс Валет успел-таки набить пасть хамсой из его бадейки.

Федя запыхался. Он был весь мокрый, потому что озорные волны набегали и обдавали его с головы до ног. Волны шли издалека, одна, другая, третья… Шли друг за другом, не уставая, не останавливаясь. А у самого берега поднимались на дыбы, прозрачные, будто стеклянные, с белой пеной на гребне, падали на берег, разбивались и осыпали брызгами всех, кто ходил тут, бегал и суетился…

Федя набрал полную бадейку хамсы, выпрямился, оглядел всё вокруг. Тёмно-серебряная бахрома на песке уже исчезла, почти всю хамсу подобрали.

«А где же Данилка? — вдруг вспомнил Федя. — Что же его не видать? Не слыхал он про хамсу, что ли?»

А Данилка сидел в это время у горы Теп-Сель на большом сером камне и ждал друга.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

На горе Теп-Сель

⠀⠀ ⠀⠀

анилке уже надоело сидеть и ковырять оранжевый лишайник, которым оброс камень. Он то ложился на спину и смотрел в небо, то перевёртывался на живот и разглядывал, как букашки и муравьи копошатся среди низенькой зелёной травы, то пробовал постоять на руках, подняв ноги вверх. Жара начала донимать его, и Данилка вскарабкался повыше — посмотреть, не идёт ли Федя. И оттуда, с горы, увидел, что Федя идёт по улице вместе с ребятами и вёдра у них полны рыбы. Данилка всё понял: он просидел здесь и прозевал такое утро, которое, может быть, за целый год больше не повторится, а Федя убежал один, не позвал его.

Данилка схватил какой-то камень, запустил его что есть силы в расселину горы. Потом запустил туда же ещё один камень, побольше, и, сунув руки в карманы, пошёл вверх по горе Теп-Сель. У него даже слов не хватало, чтобы высказать свою обиду, горькую, как полынь, по которой ступали его ноги.

Гора Теп-Сель не крутая, округлая, будто каравай. Ни одного деревца не растёт на этой горе, ни одного кустика. Только невысокая пахучая полынь, да чебрец, да какие-то жёсткие колючки.

Дорога кольцом обвивала гору. Вершина её над дорогой была вся усыпана коричневыми гладкими плитками. Когда взрывали гору, то эти плитки летели вверх, а потом дождём падали на склоны.

Камнедробилка работала под самой вершиной. Она