Смотри страху в глаза - Надежда Борисовна Васильева

даже рот открылся от такой неожиданной его дерзости. А Алина, вспыхнув, уже в спину ему прошептала:

– Спасибо, Витя!

Витька же стремглав выскочил в коридор. В висках в такт пульсирующей крови метались мысли: «Откуда только такие злющие люди, как эта Лариса Петровна, берутся?! И зачем ей Алина про все это… рассказала? Я тоже хорош гусь! Нужно было с этими конфетами позориться! Больше в библиотеку ни ногой! Хотя… подумают, что испугался. Так и быть, пойду! Только беседовать больше с ними не буду. Ни о чем! Ни с той, ни с другой. Возьму журналы со стенда и сяду за самый крайний стол. Звонок прозвенит – положу их обратно. И всё!»

Однако три дня в библиотеку не заходил. А потом столкнулся с Алиной в коридоре. Хотел, отвернувшись, пробежать мимо нее, но она схватила его за руку.

– Витя, постой! Ты что к нам больше не заходишь? На Ларису Петровну обиделся? Она, конечно, не права, я ей об этом сказала. Ей уже много лет, в этом возрасте трудно человека перевоспитывать. Просто… постарайся не обращать внимания. Я сама тебе книги, как прежде, буду подбирать. Договорились?

Чувствовалось, что она волнуется. Между бровями появились две маленькие складочки. И в глазах беспокойство. Витьке стало жаль ее, и он кивнул.

Теперь он ходил в библиотеку только на перемене и только вместе с Тошкой. На Алину (а уж тем более на Ларису Петровну) старался не смотреть, хоть и ловил на себе ее тревожный взгляд.

А потом случилось ужасное. Однажды он снова заскочил в библиотеку после уроков: от Тошки узнал, что Алина почему-то снова работает одна.

Открыв дверь, так и застыл в проеме, пока кто-то из старшеклассников не подтолкнул его в спину: «Шагай давай! Что застрял-то?» Перед стойкой стоял морячок в парадной форме и о чем-то мило беседовал с Алиной. Она кокетливо улыбалась ему. Увидев Витьку, заметно смутилась и сразу отошла от морячка, стала обслуживать старшеклассника. Морячок, перехватив ее взгляд, прямиком направился к Витьке:

– Ну, давай, дружище, знакомиться. Мне Алина Георгиевна про тебя много чего рассказывала. Как ты на вертолете летал, лесные пожары тушил… – И панибратски потрепал Витьку по голове. – Молодец! Только что ты на меня таким бодливым бычком смотришь? Чем же я тебе не ко двору пришелся?

Витька отстранился, сбросив его руку со своей головы, и демонстративно повернулся лицом к стенду, перебирая выставленные там новые журналы. Всем видом своим давал понять, что общаться в такой манере не расположен.

– Ишь ты, гордый какой! Достоинство твое аж из ушей прет! В какой класс-то ходишь?

– В шестой, – ответила за него Алина.

Витька повернул к ней голову, а потом, смерив матросика оценивающим взглядом, пошел к двери.

– Посмотрите, какой фраер! – хохотнул ему вслед морячок.

И от этого его смеха у Витьки впервые в жизни потемнело в глазах.

В библиотеку он больше не ходил, взятые для чтения книги передал через Тошку. Тот ни о чем его не спрашивал. Привычки лезть людям в душу у Тошки не было. А Витьке только того и надо было. Даже сейчас он бы не хотел признаться Тошке в том, почему его так резко от книг отвернуло. А после того случая увлекся плетением из бересты. Стало и вовсе не до чтения. Ушел в это дело с головой. Так за день намается, что книжку, подсунутую мамой, возьмет в руки, а читать не может. Веки, будто клеем намазанные, через минуту-другую слипаться начинают. И мама отступилась.

…Пока друзья ворошили пласты истории, трусы на солнце высохли. А пустые желудки недовольно забурчали. Пошли затоплять печь. Глядя в огонь, Витька все думал об этом якоре. Как он мог сюда попасть? Кому, с какой целью нужно было тащить в эту глушь этакую махину? Все-таки Тошка в своих предположениях, наверное, прав. А вдруг и правда со времен эпохи Петра Первого?!

Воображение стало тщательно вырисовывать все детали происходящих в ту далекую пору уму непостижимых событий. И вот уже сам он, подставив стертые до крови плечи под тугие кожаные ремни, вместе с мужиками, в длинной, по колено, холщовой рубахе волоком тянет корабль посуху. Надсадно скрипят телеги, натужно ржут лошади, чавкает под сапогами и лаптями промоченная дождем почва. То там, то тут раздаются охи и стоны изнуренных непосильным трудом людей, грозные окрики управляющих. Но корабли движутся. Вот упал в грязь лицом какой-то немощный старик. К нему тотчас подъехал на коне стражник: «Что развалился?! Вставай давай! А не то смотри у меня!» И потряс над головой упавшего плеткой. В груди у Витьки что-то зажглось, как это всегда случалось при всякой несправедливости. Скинув с плеча лямку ремня, подходит он к стражнику: «Дай человеку отдохнуть! Видишь ведь, что выбился из сил!» А тот, что на коне, замахивается на него плеткой. И тут Витька, сам не ожидая от себя такой прыти, намотав на руку плеть, изо всех сил дергает ее, сбрасывая всадника с коня наземь.

И тут раздался голос Тошки:

– Думаю, что все-таки могли на трассе этой осударевой дороги и реки попадаться, – начал фантазировать он. – К тому же и рельеф местности за четыре века мог измениться…

Но Витька уже думал о другом.

– Тошка, а все-таки жестоким он был, – произнес Витька, подкидывая в печь щепки.

– Ты про кого? – сначала не понял друг.

– Да я все про Петра Первого думаю…

– А-а! – вошел в тему Тошка. – Чтобы управлять такой большой страной, и жестким, и жестоким нужно быть. Иначе как?

– А ты бы мог, как он?.. – покосился на друга Витька.

– Нет, – твердо ответил тот. – Характер у меня не такой. А вот сделать что-то полезное для людей – хотелось бы. И не то чтоб прославиться, нет…

– А что полезного мог бы ты сделать? Ну например? – перебил его Витька.

– Цифры уважаю. Тетя Тоня говорила, в них заложена огромная сила. Она считает, что даже дата рождения человека является своего рода генетическим кодом его развития.

– Как это?

– Кто знает дату рождения человека, может сразу определить его скрытую суть. Каждый при знакомстве старается показаться другим лучше, чем он есть на самом деле. Хоть и зэка этого беглого взять… – Витька согласно кивнул (сначала – «дядя Петя», а потом – «тамбовский волк тебе дядя!»). – Если бы руководители владели этой наукой, знали бы, на что способен человек, а что ему не свойственно и в какую сторону его может занести. Многих бы ошибок в истории человечества можно было избежать.

Витька задумался. Да и что тут скажешь? Он бы Петром Первым тоже быть не хотел. Да и не мог бы, наверное. Такие как Руся или Геха Заварухин, по лидерским качествам – «царьки», были ему не по душе. Тошка тоже не стремился быть лидером. В этом они очень похожи.

Но фантазиями сыт не будешь. Плита разогрелась. Нужно было чистить и жарить так надоевшую им рыбу.

А когда легли спать, у Витьки вдруг с языка слетел вопрос:

– Тош, а тебе когда-нибудь стыдно было за какой-нибудь свой поступок?

Друг долго молчал, и Витька уже злился на свой болтливый язык:

– Смотри, можешь на мой вопрос и не отвечать. Просто… мне кажется, что ты не способен на плохие поступки. А с другой стороны, каждый ведь человек может совершить ошибку. Я-то в жизни своей много раз оступался.

Тошка тяжело вздохнул.

– Молчу, потому что не знаю, с чего начать… За один случай мне до сих пор стыдно. Все никак не могу себя простить.

И, уставившись немигающим взглядом куда-то в темный угол, будто кто-то незримый прокручивал там для него пленку старого кино, стал рассказывать. Голос его сделался глухим, надтреснутым, не похожим на Тошкин, будто он исходил из каких-то потаенных глубин его вдруг обнажившейся души.

Глава седьмая

– Знаешь, – начал Тошка, – я до четвертого класса в продленку ходил. Возвращался из школы поздно, когда мама уже дома была. Вечерами книги читал. А в четвертом классе взбунтовался: мол, не маленький, сам дома могу уроки делать.

Окна нашей квартиры во двор выходили.