А за околицей – тьма - Дарина Александровна Стрельченко

– Мы туда идём, чтобы огни каменные достать. Видишь, какая ты слабенькая, хворая стала. Это потому, что колдовство внутри тебя борется. Разум и сила быстрее тебя растут. А каменный огонь поможет и их осадить, и тебя ободрить.

– Откуда ты знаешь? – прошептала Ярина.

– Заметила, как ты лето любишь, как всё к Дню Красному льнёшь. Горяч День, вот тебе и легче около него. А горячий и он, и лето оттого, что оба в Хтонь заглядывают ночами да зимами, набираются там сил и тепла от каменных цветов и сюда, в Лес, несут. Надо тебе собственный каменный огонёк, глазастая. Так легче будет. Не знаю я другого доброго средства, но огонёк нигде, кроме как за этой дверью, не достать. Значит, придётся идти. Вдвоём. Одну я тебя больше ни за что не оставлю, пока сама в Хтони брожу. Вон, после того раза ты всю зиму ничего не видела, не понимала. А у нас с тобой и так времени в обрез. Нельзя, нельзя терять… Ясно ли?

– Ясно. Идём за каменным огоньком. Тебя не отпускать ни за что.

– И с тропы не сходи. Я ступу за нами пущу по следу, она, если что, подхватит, но лучше бы без этого обошлось.

– А почему сразу в ступе нельзя?

– Зачем лишний раз Хтонь полётом тревожить? Мы с тобой пешком пойдём, потихоньку-полегоньку. Старайся корешка лишнего не затронуть. Не наша там земля, не наше место. С перепутья сходишь – как в зыбкие земли окунаешься.

Ярина сокрушённо вздохнула, тронула пальцем ступу.

– Жалко.

– Жалко ей! – проворчала Обыда. – Что топи, говорю, что земля чужая – это ей не жалко. А что в ступе не полетать – так вся распечалилась. Ладно, не горюй. Вернёмся – покатаю. К Кощею полетим в ступе.

Голову вскинула, покраснела, аж глаза загорелись. Вот ведь мало, мало надо юности для счастья! Пусть и знаний уже хоть отбавляй, пусть и Пламя вот-вот в ладони дастся, пусть и умом, и терпением Лес не обделил, а ничего ещё не смыслит, ни о чём не думает, не переживает. Обещали в ступе покатать – и Хтонь уже не страшна.

Да разве она боялась когда-то? Она и не понимает ещё, что это такое.

– Точно полетим?

– Точно, – ответила Обыда, а в голове тотчас всколыхнулось: а точно ли? – Вот ещё что. По обе стороны тропы – топи да хмари, и земля такая влажная, что лучше зеркала отражает. Не буду говорить «не смотри туда» – всё равно посмотришь. Но помни: один раз посмотрев, второй удержаться сложно. А в какой-то миг – может, через век, а может, и завтра – в воде смерть свою увидишь.

Ярина не вздрогнула, не отшатнулась. Глянула на Обыду с холодным любопытством, и мелькнула на дне светлых, как незрелый крыжовник, глаз тёмная тень.

– Долго мы там будем?

– Надеюсь, в час обернёмся. Нам до Терема царевен, через Золотой сад, потом через Калмы́ш на край обрыва. Там растут каменные огни, у самой воды.

– У воды? – удивилась Ярина. – А разве…

– У них всё колдовство – внутри. Горячее сердечко глубоко в камне, крепко укрыто, никакая вода ему не страшна, если только не Мёртвая, не Живая. Я подойду к краю, нагнусь, а ты стой сзади, держись за мой пояс. Поняла? Ни шажочка от меня. Воды не касайся и цветы хтонные не собирай. А цветы там красивые. Красивые там цветы, Ярина…

Обыда замолчала, глянула вдаль – сквозь дверь, сквозь брёвна, сквозь сам Лес, молодой и вечный. Далёкая песня донеслась до слуха, обдало ветром, зазвенел папоротник. Обыда встряхнулась.

– Пора.

* * *

Яга встала с лавки, потянула Ярину за собой. Та вскочила. Обыда, широко ступая, достигла чёрной двери в три шага; Ярина сделала десять – и едва приблизилась. Ладонь выскальзывала из крепкой руки Обыды, дыхание сбивалось.

– Давай, – подбадривала Обыда. – В первый раз тяжело, долго. Потом легче будет. Давай, глазастая.

Ярина перебирала ногами, тянулась, бежала. Мелькали сбоку слюдяные окна, бочки и сундуки, лавки и полати, веники и половики – мелькали, а дверь всё не приближалась, словно в дурную пёструю ленту свернулась знакомая изба и разворачивалась снова и снова, не давая ухватиться за чёрную ручку. Только пальцы яги, цепкие, сухие, царапали ладонь, ногти оставляли лунки-ранки.

– Давай! Ещё шажочек, ещё, ещё, – частила Обыда, сжимая её руку.

Изо всей силы тащила к себе, не давала ускользнуть, упасть. Тянуло жилы, щёлкало в локте, выкручивало пальцы, и что-то внутри неуверенно, тихо разворачивало лепестки.

– Ну! Ну же! – сердито крикнула Обыда, и внутри обожгло. Распустился, наконец, бутон, раскалилось ядрышко, вырвались пурпурные языки.

Дверь вмиг оказалась рядом, под самым носом. Ярина засмеялась, сама испугалась – отчего? как? – а потом враз успокоилась, вытерла глаза свободной рукой и толкнула чёрные доски. Дверь не шелохнулась, и засмеялась уже Обыда:

– Пока не станешь ягой, эта дверь тебя не послушает. – Положила ладонь на влажные доски, вжала. – Всё помнишь?

Ярина кивнула.

Скрипнули рассохшиеся плашки, легко на смазанных петлях отошла створка. Зацепила косяком занавесь на старом зеркале. Ударило чёрным вихрем, толкнуло в грудь. Если бы не Обыда, Ярина упала бы, но перехватило дыхание, подкосились ноги – а яга держала крепко, не давала пропасть. Перед глазами мелькнуло крыльцо, клочки мха, мелкие лужицы. В самые ступени вросла тропка.

Обыда зажгла огонёк в горсти, он тут же заметался от ветра. Отзываясь, потеплел огненный цветок у Ярины в груди. Отзываясь, засияли в чаще болотные цветы, застонали над головой сосны. Сырой ветер освежил щёки. Ярина подняла лицо.

– Ну как, глазастая? Поживей? – спросила Обыда, и Ярина едва узнала её голос – задорный, звонкий.

Разогнулась, обернулась, мазнула взглядом по стенке избы – и ахнула. Никогда она не видела такой Обыду – высокой, распрямившейся, статной. В широких зрачках поднималось пламя, щёки горели, а чёрная шуба, совсем как в тот раз, опала в плечах, сузилась, стала атласным платьем с красным поясом, расшитым петухами и маками.

– Чего молчишь? Порог перешагнула – половину работы сделала. Всё уже, не робей, поздно. Молодец, что держалась крепко. Сама бы до двери не дошла, а отпустила бы меня – пропала бы.

– Как? – прошептала Ярина, облизывая пересохшие губы, чувствуя, как царапает в горле. – Я ведь… в избушке была. Избушка бы не дала…

– В избу-у-шке, – весело передразнила Обыда. – Это тебе только казалось. Ты в Изрубье была, милая, в Изрубье. Как-нибудь о нём расскажу, пока не до того. Идём?

Обыда ступила на тропу, сделала шаг, терпеливо дождалась, пока Ярина шагнёт