Страшные сказки Женщины в белом - Крис Пристли

— Сию же секунду, — отрезала миссис Роланд. — Мне нужно поговорить с мисс Спенсер наедине.

— Я бы предпочла, чтобы Даниэль остался, — сказала Амелия самым строгим тоном, на какой была способна. — Он бродит ночами по дому и даже имел наглость войти в мою комнату и вести себя самым вызывающим образом.

Дети остановились как вкопанные и выжидающе уставились на взрослых. Миссис Роланд прижала ладонь к губам, глядя на Амелию так, будто внезапно ее испугалась.

— Сисси, Эндрю, идите к себе! — сказала она. — И, пожалуйста, не заставляйте меня повторять это еще раз.

Дети не привыкли, чтобы мать говорила с ними таким резким тоном, и вышли из комнаты без дальнейших возражений. Амелия посмотрела через стол на Даниэля, и тот ответил дерзким взглядом. Миссис Роланд сложила руки словно в молитве, и начать разговор пришлось Амелии:

— Извините, мэм. Мне следовало высказаться более сдержанно. Но я полагаю, что Даниэлю нужна твердая рука, а не то…

— Мисс Спенсер, — перебила миссис Роланд. — Мне кажется, что этот вздор пора прекратить.

— Прошу прощения, мэм?

— Сперва я восхитилась тем, что вы поддержали выдумку детей с тем же великодушием, что и я. Возможно, я поступила опрометчиво, но ведь их отец уехал. Однако теперь мне кажется, что это их тревожит.

— Тревожит их? — переспросила Амелия, бросая злобный взгляд на Даниэля: тот улыбнулся. — Так, значит, Даниэлю будет позволено вести себя со мной так, как ему вздумается?

Миссис Роланд снова поднесла руку ко рту, и Амелия поразилась, увидев в ее глазах слезы.

— Но, дорогая моя, — сказала миссис Роланд. — Даниэль — бедный мальчик из цыганской семьи, которого мы взяли на воспитание два года тому назад. Мы так и не узнали, как его зовут на самом деле, ведь он был немой и не умел писать.

— Из цыганской семьи? — Амелия была сбита с толку. Она заметила, что Даниэль, несмотря на бледность, довольно смуглый и не слишком похож на Эндрю и Сесилию, но не придала этому значения. — Я все-таки не понимаю, к чему вы клоните, мэм.

— Бедняжка попал в ловушку браконьеров, и его бросили. Ему наверняка было ужасно больно, но он не издал ни звука. Мы взяли мальчика к себе и сделали для него все, что могли. Но, боже мой, каким же он был сорванцом.

— Был? Боюсь, он таким и остался, — сказала Амелия. — Меня восхищает, что вы проявили христианское милосердие, пригрев этого мальчика, мэм, но совершенное отсутствие манер и разумных норм поведения, по-видимому, говорит об отсутствии благодарности, и это…

— Но, моя дорогая, Даниэль умер, — тихо сказала миссис Роланд. — Год назад.

Амелия уставилась на нее, пытаясь понять, что она такое говорит.

— Что вы имеете в виду, мэм? Но кто же тогда это? — И Амелия указала на место за столом.

— Прекратите! Прекратите сейчас же! — закричала миссис Роланд, вскакивая на ноги. — Там никого нет!

Амелия посмотрела на Даниэля снова. Тот ухмыльнулся.

— Но что вы хотите сказать? Я же вижу… Он сидит прямо здесь! — воскликнула Амелия.

Миссис Роланд отшатнулась, отказываясь взглянуть туда, куда указывал трясущийся палец Амелии. По ее щекам текли слезы.

— Иногда за игрой дети говорили, что Даниэль с ними, и я, вероятно, по глупости, потакала им. У меня и в мыслях не было, что это им навредит. Я решила, что так они переживают потерю. У многих детей есть воображаемые друзья.

— Воображаемые друзья? — переспросила Амелия, глядя на миссис Роланд, и перед глазами у нее все затуманилось и поплыло. — Но ведь вы писали мне о Даниэле в своем письме.

— Я писала о Натаниэле. Натаниэле. Это наш старший, он уехал в школу.

— Натаниэль? — тихо повторила Амелия. И вправду. Теперь она вспомнила. В письме действительно упоминался Натаниэль. Ей стало дурно. Мысли кружились, как листья в осеннем вихре.

— Ох, моя дорогая, — сказала миссис Роланд. — Думаю, мне следует сообщить вашим родителям.

— Нет… Прошу вас…

— Я вынуждена настаивать. — В голосе миссис Роланд прибавилось твердости. — Так будет лучше. Вы не в себе.

Амелия снова посмотрела на Даниэля, но теперь, сколько бы она ни глядела, его стул был пуст. Когда она обернулась к миссис Роланд, та уже выходила из комнаты.

Странным образом Амелия почувствовала, что сжимается, словно она, как Алиса на пути в Страну чудес, сейчас попадет в новый мир, где все бессмысленно. Она копалась в памяти, лихорадочно перебирая часы, проведенные в этом доме, искала подтверждения того, что Даниэль столь же реален, каким кажется, однако находила лишь фыркающих садовников да хихикающих детей.

Молли принялась играть с ее шнурками, но на этот раз Амелия слишком ослабела, чтобы оттолкнуть ее ногой. Будто в трансе, она отодвинула стул и приподняла скатерть, чтобы прогнать кошку из-под стола, но тут же опрокинулась назад: из темноты на нее с жуткой ухмылкой надвигался Даниэль.

Впоследствии миссис Роланд рассказывала друзьям, что подобного крика она не слышала ни разу в своей жизни и точно не хочет слышать больше никогда и что, вернувшись в столовую, она увидела, как бедная обезумевшая девушка бешено сучит ногами в воздухе так, словно на нее напал сам дьявол.

Она села рядом с Амелией и обняла ее, велев горничной вызвать доктора. Тот прибыл через несколько минут и немедленно связался с лечебницей для душевнобольных при монастыре в Беннигтоне. До нее всего две мили.

Пока они ждали, Амелия мало-помалу перестала брыкаться так сильно, но миссис Роланд видела, что с лица девушки все еще не сошло выражение ужаса. Она уставилась в одну точку, и миссис Роланд поневоле проследила за ее взглядом, но увидела только собственных дорогих детей, которые без единого слова вошли в комнату. Сесилия держала Эндрю за руку. Вторая рука у нее висела вдоль тела, а пальцы были согнуты, будто их сжал кто-то незримый, стоящий радом с ней. Затем так же безмолвно дети повернулись и вышли.

* * *

Замолчав, моя рассказчица с удовлетворением откинулась на спинку сиденья, чуть улыбаясь плотно сжатыми губами, ее глаза блестели, как будто она только что прочла самую духоподъемную и поучительную проповедь.

Боюсь, однако, что выражение моего лица было не совсем таким. Образ того призрачного мальчика почему-то особенно меня встревожил. Я почувствовал необходимость обсудить историю, чтобы освободиться от нее.

— Так, значит, гувернантка была душевнобольной? — нарушил я тишину.

— Если и так, то теперь она излечилась, — сказала Женщина в белом, издав пугающе неуместный смешок.

— Я хочу сказать, возможно, у нее были галлюцинации? — не сдавался я.

— Вы хотите найти этому подтверждение. — Женщина в белом смотрела на меня так, словно она была нянькой, а я — четырехлетним мальчиком, который