Таинственный сад. Маленький лорд Фаунтлерой - Фрэнсис Ходжсон Бернетт

никогда не видел крикета, – сказал Фаунтлерой, – но мистер Гоббс много раз водил меня смотреть бейсбол. Это замечательная игра. Она так увлекает. Позвольте мне принести и показать её вам. Может быть, это вас займёт и заставит забыть о вашей ноге. Сильно болит она у вас сегодня?

– Больше, чем обыкновенно, – был ответ.

– Тогда, пожалуй, вам не забыть, – с сомнением произнёс мальчик. – Вам, пожалуй, надоест слушать об игре. Как вы думаете, вам будет интересно или скучно?

– Пойди принеси игру, – ответил на это граф.

Конечно, это было совсем новым занятием – проводить время с ребёнком, объясняющим правила игры, но уже самая новизна такого положения забавляла старика. Лёгкая усмешка блуждала по губам графа в ту минуту, когда Седрик вернулся, неся ящик с игрой. Мальчик казался очень серьёзным и озабоченным.

– Можно придвинуть этот маленький столик к вашему креслу? – спросил он.

– Позови Томаса. Он сделает это.

– О, я могу и сам. Он не тяжёлый.

– Отлично, – сказал дед.

Улыбка стала ещё заметнее на его лице, пока он следил за приготовлениями внука: тот был полностью поглощён ими. Он выдвинул маленький столик, поставил его рядом с креслом и, вынув игру из ящика, тщательно расставил её.

– Это очень интересно, стоит только начать, – сказал Фаунтлерой. – Чёрные пусть будут ваши, а белые – мои. Здесь они стоят, смотрите; тут, в конце поля, – дом, и если пройти его – считается раз; а тут – когда не попадают. Здесь первый лагерь, а тут второй и третий. А здесь – дом.

С величайшим оживлением стал он объяснять деду все особенности игры, учил его разным приёмам, рассказал об одном замечательном случае, свидетелем которого он был вместе с мистером Гоббсом. Его крепкая изящная фигурка, его быстрые жесты, простодушное оживление и радость были удивительно прелестны. И когда наконец объяснения пришли к концу и игра началась, граф не переставал чувствовать себя заинтересованным. Его юный партнёр был целиком поглощён игрой, отдаваясь ей всем своим существом; его звонкий, весёлый смех при удачном ходе, его восторг, когда шарик попадал на место, его искренняя радость, клонилось ли счастье на его сторону или на сторону противника, – всё это оживляло игру и делало её занимательной.

Если бы неделю назад кто-нибудь сказал графу Доринкорту, что он в одно прекрасное утро забудет свою подагру и дурное расположение духа и станет забавляться детской игрой белыми и чёрными деревянными шариками на разграфлённой доске, имея партнёром малолетнего мальчугана, он, конечно, очень рассердился бы. И однако, он совершенно был увлечён ею, когда дверь открылась и Томас доложил о посетителе.

Это оказался священник местного прихода – пожилой человек, одетый в чёрное. Он был так поражён неожиданной сценой, что даже попятился назад, чуть не сбив с ног Томаса.

Одною из самых неприятных своих обязанностей священник считал необходимость бывать по делам в замке у своего знатного патрона. Последний действительно обыкновенно старался сделать эти визиты настолько неприятными, насколько это было в его силах. Он терпеть не мог разговоров о нуждах церкви и о благотворительности. Он приходил в бешенство, когда узнавал, что кто-либо из его фермеров позволял себе быть бедным, или заболеть, или вообще нуждался в помощи. В те дни, когда подагра мучила его очень сильно, он заявлял, что не желает, чтобы его надували, и гневно запрещал рассказывать ему басни о бедствиях фермеров. Когда же ему становилось лучше и он бывал не в столь скверном настроении, ему случалось давать священнику немного денег, но он при этом не мог отказать себе в удовольствии наговорить пастору всевозможных грубостей и беспощадно изругать весь приход за беспомощность и глупость.

Но каково бы ни было его настроение, он никогда не пропускал случая рассердить почтенного настоятеля своими насмешливыми и злыми речами. Нередко случалось, что, вопреки христианскому чувству, последний еле-еле сдерживал сильное желание запустить чем-нибудь тяжёлым в голову собеседника. В течение многих лет, проведённых мистером Мордантом в приходе Доринкорт, он не помнил, чтобы граф по собственному побуждению хоть раз помог кому-нибудь или вообще обнаружил, что думает не только о себе.

На этот раз священник пришёл по экстренному поводу и входил в библиотеку с особенно тяжёлым чувством, зная, что благородный лорд уже несколько дней страдает сильнейшим приступом подагры, а слух о его ужасном расположении духа разнёсся уже по всей деревне. Одна из молодых служанок замка рассказала об этом своей сестре, державшей маленькую лавочку и снабжавшей окрестных жителей иголками, нитками, мятой и сплетнями, зарабатывая этим на пропитание. Миссис Диббль знала всё о фермах и их жителях, о деревне и её населении. И конечно, она знала решительно всё о замке, так как её сестра Джейн Шортс была одной из горничных и притом находилась в большой дружбе с Томасом.

– Граф страшно раздражён, – говорила, стоя у себя за прилавком, миссис Диббль. – Мистер Томас рассказывал Джейн, какие он употребляет выражения – просто ужас что такое! Представьте себе, два дня тому назад милорд за что-то рассердился и бросил в Томаса целое блюдо с хлебом. Если бы внизу, в людской, не было такого приятного общества, говорит Томас, он давно уже ушёл бы.

Конечно, мистер Мордант слышал обо всём этом, так как граф и его дурное настроение являлись излюбленной темой разговоров всюду, где сходилось несколько женщин.

Ещё более смущала его вторая причина, ибо это была новость и о ней говорили с особым оживлением.

Кто не знал, как безумно гневался старый аристократ, когда его красавец-сын женился на американке? Кто не знал, как жестоко он поступил с ним? Этот высокий, весёлый, с ласковой улыбкой молодой человек, которого одного любили из всей семьи, умер на чужбине, в бедности, не получив прощения. Все знали, как сильно ненавидел граф молодую девушку, ставшую женой его сына, как возмущала его мысль о её ребёнке, которого он не хотел видеть. И всё это продолжалось до тех пор, пока не умерли два его сына и он не остался без наследника. И кто не знал теперь, что без радости и не чувствуя к нему ни малейшей привязанности он ожидает прибытия внука, заранее представляя его себе невоспитанным, неуклюжим и дерзким американским мальчиком, неспособным занять столь высокое общественное положение?

Гордый раздражительный старик воображал, что мог скрыть свои тайные мысли. Он даже не предполагал, чтобы кто-нибудь осмелился их угадать или, ещё менее, рассуждать о том, что он чувствует и чего боится; а между тем его слуги зорко наблюдали за ним, следили за его душевной борьбой и толковали об