Дни яблок - Алексей Николаевич Гедеонов

— Что именно тебя интересует?

— Конкретно влажная уборка.

— Всегда поливаю пол слезами, — сообщил я.

— Я так и поняла, — глубокомысленно сказала Аня. — Толку именно что кот наплакал.

Бася возмущённо чихнула.

— О! — отозвалась Гамелина. — Точно! Правда!

— Не обижай мою кошечку, а то я сделаю тебе больно, — мстительно ответил я.

— Да ну? — ответила Гамелина. — Нашлёшь дождь на мой пирог?

— Нет, пыль на твои кастрюли.

— Пыль? — дрогнула голосом Гамелина.

— И пепел… — подтвердил я.

За окном октябрьское небо сыпануло мелким дождичком. Очередная двойка вкатилась на площадь и просигналила длинной трелью — кто-то перебегал пути на красный.

— Ничего другого я и не ждала, — сказала Аня, — от тебя. Пауки, пепел, пыль. Что угодно, чтобы не убирать, ясно уже. Так, ну я буду раскатывать тесто, — важно заметила она. — Хотя и работы тут тьфу, всё равно не пыли, я хотела сказать — не мешай.

— Давай я помогу, — обрадовался я и ухватился за скалку с другой стороны.

— Здесь точность нужна, — ответила Гамелина. — А ты небрежный…

— Ну, да, — сказал я сердито, — это вы, кроты, такие точные. Сплошной нивелир… Сначала долго принюхиваетесь, дальше прислушиваетесь — потом шок.

— Шок сейчас будет у тебя, — пообещала Аня, — и производственная травма по лбу.

— Всё равно ведь промахнёшься.

— Ты прав, скалку марать не буду, — трогательно хриплым голоском проговорила Аня. — Я с тобой потом разберусь. Ответишь мне за всех своих кротов и за пепел тоже.

Она обратилась к тесту и раскатала его по доске в тонкий лист за какие-то минуты — жёсткими такими, точными движениями и одновременно очень выверенными. Я даже залюбовался…

— Надо тоньше, — строго сказала сама себе Аня, — ещё тоньше. Чуть-чуть.

И вновь засновала скалкой. Коса Анина вырвалась из заколки и елозила по спине, стол поскрипывал, и я просто смотрел и…

— Даник… Саша! — сказала Гамелина. — Оглох, что ли? Куда ты так уставился? Взгляд какой-то…

— Я смотрел на твои руки, — быстро нашёлся я.

— У меня музыкальные руки, видишь — мизинец и безымянный одной длины, как у Баха.

И Гамелина вытянула аккуратную, выпачканную в муке ладонь мне под нос.

— Немецкие, значит, руки, — ответил я, разглядывая измазанные мукой гамелинские пальцы. — Бах ведь немец. Он на органе играл, я даже не представляю, как он, ну… там вообще щупальца нужны… и ноги.

— Никогда не играла на органе — ни руками, ни ногами, — подвела итог Аня. — Всё, тесто уже тонкое. Принеси мне коробочку.

— Ты что-то неточная, резкости нет, — тонко заметил я. — У меня есть целый набор спичечных коробочек, называется «Рыбы». Тебе какую принести?

— Просто ужас, — замогильным голосом ответила Аня. — Ты меня заставляешь столько думать, вопросы неожиданные… В смысле, я тоже люблю такое. Себе своих рыб оставь — будет кого помучать… А мне принеси… просто мою коробочку. Красную, там формы для пряников. На ней написано «Какао» и нарисована Африка.

Я тщательно перебрал гамелинские пакеты, никакой коробочки, Африки или какао не было. Зато нашелся занятный штоф. Бутылка темного стекла в оплетке цыганского золота, с чем-то на вид спиртным внутри. Я попробовал вытянуть плотно притёртую красную пробку…

— Нашёл? — нехорошим тоном спросила Аня. — Чего так долго? Я не могу ждать, это же выпечка. Процесс…

— Не нашёл, — откликнулся я, — нет там коробки. Ни красной, никакой вообще.

— Значит, я забыла, хотя такого не бывает, конечно, ну, ничего… Вернее, очень плохо, — сосредоточенно сказала Гамелина. — Но не смертельно. Будут прямоугольнички, так даже лучше. Проще.

— Лучше колобок слепить из хлеба, чего уж проще, — заметил я. — Нажевать пол батона и…

— Лучше жевать, чем балабонить, — веско заметила Гамелина и похлопала скалкой по руке. — Начинай вырезать уже, жду, — и она хлопнула скалкой ещё раз.

Вырезать фигурки из сырого теста непросто. Тесто липнет ко всему: к доске, к пальцам, к ножу. Возиться долго не хотелось, но пришлось: я сопел, пыхтел, корябал доску. К пальцам моим липли волокна теста, будто паутина. Пришлось просить нож — скрести по пальцам, по доске — отмахиваться от липких нитей. Нож упрямился, я просил тесто, тесто отделалось непонятным кашлем. Оставалось плохое средство — порезать себе палец, несильно. Ведь где душа пряников, там будет и кровь, а чья — неважно. Дело пошло быстрее — кровь капнула, нож засновал, тесто покорилось, мука, вслед моим пальцам, взлетала с доски торжественным и навязчивым шлейфом.

Всю дорогу Гамелина смотрела мне под руку — близоруко и презрительно.

— Это что? — наконец не выдержала она и нацепила очки. — Снежинка? Звезда? А носик зачем?

— Это ёжик, — уточнил я.

— На инфузорию похоже, — подметила зоркая Гамелина. — А вот это, почему мышь с крыльями? Летучая, да? А с ушами у неё что? Завяли?

— Ты, Гамелина, не художник совсем, просто пекарь без фантазии, — предположил я. — Это же сова.

— Вылитая мышь, — не сдалась Аня, — сердитая к тому же. Разве совы сердятся?

— Нет, только мыши, — ответил я. — Когда выпьют.

— А вот эта змея горбатая, с лапками… или это ящерка? Чего её так скорчило, ей плохо?

— Это дракон вообще-то.

— Я их не так себе представляла, — отозвалась Аня. — Гораздо больше, крылышки чтобы… А тут понятно, — обрадовалась она, — это листик. Скучненький только. Похоже на папоротник.

— Я вижу это как ёлочку, — отозвался я печально.

— Я, конечно, не против насекомых, но жучок тебе удался, такой лапка. А вот моль сильно толстая, — прожурчала Гамелина.

— Всё съестся, — рассердился я. — И потом, это бабочка и божик, в смысле коровка божья!

— Я же говорила — жучок, — сказала педантка Гамелина. — Мне что моль, что бабочка… Могу сказать: месяц получился, почти как из формочек. А паук очень круглый.

— Где ты увидела паука? — злобно поинтересовался я. — Ткни пальцем.

— Фу, как некультурно, — пискнула Аня. — Ну, вот же он, рядом с месяцем. Ножки, конечно, кривые, но может, спекутся и похорошеют.

— Это солнышко, — решительно сказал я, — и никакие это не ножки, а лучики…

— Да? — отозвалась Аня. — Ну, значит, я перепутала, будет солнце-паук, что-то необычное, новые формы. — И она хихикнула.

— Критиковать, Гамелина, это легко… — мстительно заметил я.

— А я разве критикую? — радостно отозвалась Аня. — Я же должна знать, кого именно стану есть. Вот свинюка как живая. Это копилка?

— Это как бы вепрь, — сердито ответил я.

— Ну, хорошо, кабан, — подытожила Аня. — Иклан. Удачный. Одобряю. А остальное монстры. Что это за жираф крылатый?

— Гусик, — сказал я нежно.

— Хм… — откликнулась Аня. — Значит, птичка, да? Типа лебедь? А так и не скажешь — по виду птеродактиль скорее.

— Не нравится — не ешь, — ответил я сурово.

— Нет-нет! Мне нравится всё, что ты! Ведь ты работал, а я