Томек на Аляске - Мацей Дудзяк

— С вами все в порядке? — с беспокойством спросил он и подошел ближе.

На мгновение воцарилась тишина.

— Мой брат Нах'тах ни йез'зи и Гремящий Кулак в очередной раз спасают жизнь Красному Орлу[37], — произнес индеец.

— Красный Орёл?! Это в самом деле ты?! — почти одновременно воскликнули все трое.

— Угх! Он самый, мои белые братья.

На Север!

Северный рассвет медленно вступал в свои права, вытесняя дремавшую в это время года аляскинскую ночь. То тут, то там к все более редким голосам ночных обитателей пущи начинали примешиваться утреннее пение птиц и нарастающий рокот леса.

Томек не мог уснуть. Неожиданная встреча с другом, которого он не видел несколько лет, и близкая перспектива очередной спасательной экспедиции[38] на Север напрочь лишили его сна. Особенно сильное впечатление на него произвел рассказ Красного Орла, с которым он провел наедине весь вечер. Не желая будить Салли, под утро он выскользнул из номера и нашел тихий уголок рядом с главным холлом «Жёлтого Лося». Долгое время он не мог собраться с мыслями. Скользя взглядом по стенам, он наткнулся на массивный стеллаж с книгами и газетами. В основном это были старые выпуски «Джуно и Аляска Мэгэзин». Томек безразлично перебирал засаленные номера журнала. Внезапно его внимание привлек почти нетронутый весенний номер за 1912 год, по большей части посвященный новообразованному штату.

Особенно заинтересовала Вильмовского статья некоего Болдуина Харта об истории Джуно. Первым европейцем, добравшимся в эти края, был Джозеф Уидби, штурман корабля «Дискавери», участвовавшего в экспедиции Джорджа Ванкувера[39] в 1791–1795 годах. В начале августа 1794 года, плывя с юга, Уидби заметил небольшой остров посреди фьорда. Кроме короткой записи в судовом журнале об «острове изо льда», никаких других сведений о нем не нашлось. Слухи о Джуно затихли больше чем на сто лет. Лишь во второй половине XIX века, в связи с то и дело вспыхивавшими золотыми лихорадками, об острове заговорили вновь.

В 1880 году некий Джордж Пильц из аляскинской Ситки предложил награду всякому, кто приведет его к золотоносным землям. На его предложение откликнулся Коуи, вождь племени аука, который явился к нему с несколькими золотыми самородками. Пильц отправил в Джуно группу искателей, однако во время первой вылазки они сочли эти места малоинтересными. По настоянию Коуи Пильц вновь направил в район пролива Гастино своих людей: Джо Джуно и Ричарда Харриса, которые, к своему изумлению, повсюду находили самородки величиной с горошину и фасолину. Восемнадцатого октября 1880 года они застолбили участок площадью в шестьсот пятьдесят тысяч квадратных метров и основали там приисковый лагерь. Меньше чем за год лагерь превратился в маленький городок — первый на Аляске со времен ее покупки Соединенными Штатами. Поначалу его называли Харрисбург (по фамилии Ричарда Харриса), чуть позже переименовали в Рокуэлл, в честь лейтенант-коммандера Чарльза Рокуэлла. А в 1881 году город получил свое нынешнее название, образованное от фамилии первооткрывателя и золотоискателя Джо Джуно. В 1906 году, после падения доходов от китобойного промысла и торговли пушниной, значение тогдашней столицы Аляски, Ситки, начало падать, и резиденцию властей перенесли в Джуно. Тогда-то он и получил статус крупнейшего города штата.

— А, вот ты где засел, братец! — Новицкий стоял в дверях, разминая могучие мышцы шеи, затекшие ото сна.

— Не мог уснуть, Тадек. Рассказ Красного Орла о его судьбе после отъезда из родной Аризоны совершенно не дал мне сомкнуть глаз.

— Ну вот, как раз и расскажешь, братец, пока твоя синичка не начала засыпать тебя сотней лишних вопросов. — Новицкий сделал паузу и с улыбкой добавил: — Впрочем, тебе все равно придется пересказывать эту историю еще как минимум трижды.

— Красный Орёл сможет сделать это лично. Именно он и будет нашим проводником в походе на север, Тадек, — объявил Томек.

— Вот так история! Что я тебе скажу, парень… — В голосе Новицкого звучала отеческая забота, от которой он никак не мог избавиться. — Хоть за все эти годы я и должен был давно привыкнуть, что путешествовать с Вильмовскими — значит быть готовым к невозможному, но все же порой удивляюсь.

— Тут я полностью согласен. Эта история и впрямь совершенно невероятна, но больше, чем сам факт нашей встречи на другом конце Америки, меня тревожит судьба навахо.

Новицкий взглянул на часы. Приближалось пять утра.

— Говори, братец, что у тебя на душе, может, полегчает, — произнес моряк, удобно усаживаясь в соседнее кресло.

Томек вздохнул так громко, словно вынырнул из морской глубины.

— Помнишь, Тадек, как после наших приключений в Африке врач прописал мне как можно больше отдыха?[40]

— Черт возьми! Как я могу забыть?! Мы тебя тогда еле откачали, а ведь дело было совсем плохо!

— Вот именно. Мы тогда, как и сейчас, оказались втроем — я, Салли и ты — в Северной Америке, — продолжал Томек.

— Память меня пока не настолько подводит, братец, чтобы ты мне, как малому дитяти, все в подробностях напоминал и объяснял. — Новицкий был слегка раздосадован.

— Я просто пытаюсь сам для себя выстроить все в правильном порядке. Не стоит сердиться, Тадек.

— Ах ты ж! Вылитый твой почтенный батюшка!

Томек сделал вид, что не слышит, и продолжал:

— Помнишь, как для восстановления сил я получил от господина Гагенбека[41] из Гамбурга задание нанять группу индейцев для цирковых представлений в Европе?

— Помню, конечно, — кивнув, подтвердил Новицкий. — Припоминаю также, что Красный Орёл и несколько других апачей, нанятых в ту группу, уехали в Европу.

— И вот тут-то и начинается рассказ навахо[42]. — Томек прикусил нижнюю губу. — Скажу совершенно честно, Тадек: если бы я тогда знал то, что знаю сейчас, я бы никогда не позволил ни одному индейцу отправиться в Европу и участвовать в цирковых представлениях.

— Хочешь сказать, братец, что наш старина Гагенбек надул краснокожих? — Моряк был явно удивлен словами друга.

— Если бы дело было только в деньгах, Тадек! — с возмущением повысил голос Томек. — С ними обращались как с цирковыми животными! Красный Орёл рассказывал, что, сидя в клетке, размалёванный, как клоун, в ничего не значащие цвета, одетый в чужое тряпьё, он должен был изображать диких и кровожадных индейцев!

— Поверить не могу, что Гагенбек допускает такое. Может, он не знал? — наивно