Жребий на неудачу - Юрий Вячеславович Ситников

дверь. Полная медсестра сидела на стуле у изголовья Бориса Игоревича.

— Вы куда… — начала она и осеклась, увидев протянутое удостоверение.

— Я могу попросить вас оставить нас с Борисом Игоревичем наедине?

— Да, конечно.

— Он спит?

— Заснул минут двадцать назад, ему сделали укол.

Как только медсестра вышла, мужчина приблизился к Кожевникову, положил руку ему на правое плечо.

— Просыпайся. Хватит спать, проспишь самое интересное.

Борис Игоревич открыл глаза. Сперва он непонимающе смотрел на незнакомца, затем, прищурившись, прошептал:

— Кто вы, я вас не знаю.

— Ошибаешься, мы с тобой знакомы.

— Не помню. Назовите свое имя.

— Мое имя тебе ничего не скажет. Я могу назвать другое.

Кожевников нахмурился, провел ладонью по пересохшим губам.

— Не понимаю, о чем вы говорите?

— Ты помнишь Симону?

Зрачки Бориса Игоревича расширились, дыхание сделалось учащенным, руки дрогнули.

— Вижу, ты ее помнишь. Это хорошо, значит, память тебя не подводит.

— Кто вы? — повторил вопрос Кожевников. — Откуда вам известно про Симону?

— Мне многое известно, намного больше, чем ты можешь представить. Кстати, почему не интересуешься ее здоровьем?

Борис Игоревич закашлял.

— Симона жива?!

— Не такая уж она старая. Ты ведь всего на десять лет ее моложе. Удивлен? Не предполагал, что та, которой вы испоганили жизнь, находится рядом с тобой?

— Мы ее искали, Симона пропала. Постойте, что значит испоганили жизнь? Извольте объясниться.

Мужчина самонадеянно улыбнулся, подошел к открытому окну.

— Здесь слишком дует, ты не находишь?

— Кончайте разговаривать со мной в таком тоне. Назовитесь и говорите, зачем пришли?

— Ты действительно хочешь знать?

_ — Хочу!

— Что ж, последнюю волю принято исполнять. Я удовлетворю твое любопытство. Я клоун. Злой клоун! Тот самый, который сидел в твоей машине в день свадьбы дочери. Тогда тебе повезло, я не успел отправить тебя в ад, а сегодня нам никто не помешает. — Мужчина вытащил из кармана удавку.

Борис Игоревич вытянул руки…

* * *

— Скажите, к Кожевникову уже пускают посетителей? — спросила Люська, примкнув к окошку справочной.

— Вы родственница?

— Нет.

— Пускают только родственников.

— А нельзя в порядке исключения отступить от правил, а?

— Вам здесь что, проходной двор? Это больница.

— Хотя бы скажите, в какой он палате?

— В двести третьей.

— Я его племянница, — соврала Люська.

— У Кожевникова сейчас человек из органов.

Люська заподозрила неладное.

— Из каких органов? Почему вы так решили?

— Удостоверение свое показал, я…

Недослушав, Люська побежала к лестнице.

— Стой! Миша, чего глаза вытаращил, догони ее.

Долговязый охранник бросился вслед за Люськой.

Нужную палату Люська нашла без труда. Распахнув дверь, она закричала:

— Кто-нибудь! Помогите!

Мужчина, затягивающий на шее Кожевникова удавку, резко обернулся. Люська машинально подалась назад и стукнулась головой о дверь.

— Адам?!

Поляков метнулся к Люське, но вбежавший охранник встал у него на пути.

— Держите его! — голосила Люська. — Он пытался убить Бориса Игоревича.

Охранник взглянул на посиневшего Кожевникова, сорвался с места.

Адам сориентировался быстрее. Открыл окно, встал на широкий подоконник и сиганул вниз.

— Черт! — Люська согнулась.

В палату прибежала медсестра. Кожевников трясущейся рукой показывал в сторону окна.

— Ловите, — прохрипел он.

Началась паника.

Далеко Адаму уйти не удалось. Стоило Люське подойти к окну, из груди вырвался слабый стон. Поляков лежал на земле. Рядом виднелась лужица крови.

Причиной мгновенной смерти Адама Полякова явился сильный удар головой о кирпич, которым была огорожена клумба.

Второй раз Люська оказалась в нужное время в нужном месте, второй раз она спасла Борису Игоревичу жизнь.

Сам Кожевников, находясь в состоянии шока, мало что мог объяснить. Он рассказал следователю о Симоне, но клялся, что никогда не был знаком с Поляковым.

Уже потом, когда на похороны сына приехала престарелая Симона Дмитриевна, многое стало известно.

Многое, но, к сожалению, не все.

Для Люськи, для Бориса Игоревича, для Симоны главный вопрос остался без ответа.

Но читатель должен знать правду, она изложена ниже.

Глава семнадцатая АКРОБАТ, ШПАГОГЛОТАТЕЛЬ И ТРИ КЛОУНА

Много лет назад передвижной цирк, колесивший по городам и весям, давал представление в Саратове. Артистам оказали радушный прием. Билеты на представление были распроданы за рекордно короткие сроки — зрелище обещало быть захватывающим.

В труппу входило двадцать четыре человека, среди них была Симона, выступавшая на арене с дрессированными пуделями.

За всю свою жизнь Симона не обидела и мухи. Она любила людей, животных, любила все божьи создания, за что природа наградила ее стройной фигурой и лицом восемнадцатилетней девушки. Было ей в ту пору сорок лет.

Шпагоглотатель Степаныч, акробат Кирилл, клоуны Марат, Алексей и Борис были безответно влюблены в Симону.

Марату и Степанычу перевалило слегка за двадцать, Кириллу с Алексеем стукнуло сорок, Борису Кожевникову едва исполнилось тридцать лет.

Каждый делал Симоне предложение руки и сердца, и каждому Симона ответила отказом.

— Наверное, я не создана для семьи, — шутила она. — Я вас всех очень люблю, но другой любовью. Сестринской.

В глубине души мужчины не переставали надеяться, что рано или поздно Симона свяжет судьбу с кем-нибудь из их пятерки.

Время шло, Симона по-прежнему отвергала ухаживания коллег.

В Саратове артисты запланировали дать семь представлений.

После первого выступления, имевшего аншлаг, Борис вызвал Симону на серьезный разговор.

— Мы тут пообщались с ребятами и решили… Симона, ты должна сделать выбор. Больше так продолжаться не может, из друзей мы превращаемся в заклятых врагов. Между нами постоянно возникают стычки.

— Предлагаешь мне покинуть труппу?

— Выбери кого-нибудь.

— Боря, уходи, напрасно ты затеял разговор.

Кожевников не стал настаивать.

Пятью минутами позже он присоединился к друзьям, махнул рукой.

— Без изменений.

— Она играет с нами, как со своими пуделями, — крикнул импульсивный Степаныч.

— Я давно говорил, — подал голос Марат, — оставьте ее в покое. Насильно мил не будешь. Симона не должна заставлять себя полюбить одного из нас. Понимаете вы это?

— Марат прав, — Кирилл посмотрел на Кожевникова. — Тема закрыта?

Борис собирался кивнуть, но Степаныч вскочил со стула и, подбежав к Рушакову, прочеканил:

— А с чего ты ее защищаешь? Или вы успели спеться?

— Перестань, — осадил его Алексей.

— Не перестану. Пусть объяснит, скажет начистоту. Она ответила тебе согласием? Отвечай!

— Ты бы поумерил свой пыл, он тебе пригодится завтра, когда начнешь глотать шпаги.

— Нарываешься?

Марат засучил рукава.

— Выйдем?

— Выйдем!

— Парни, кончайте базар. Никто никуда не выйдет, и точка. Марат, доставай колоду, Степаныч, сядь на место.

— Да пошли вы!

— Куда направился? — крикнул Алексей.

— Не твое дело.

— He смей идти к Симоне.

— А кто мне запретит? Ты?

— Мы все запрещаем, — Борис преградил Степанычу дорогу.

— Отойди.

— Я сказал — сядь на место.

— Мне надо на улицу. Имею я