Энола Холмс и секрет серой печати - Нэнси Спрингер

— Да.

— Что на ней было надето?

Он показал на тот рисунок, где голова леди Сесилии была обмотана старой тряпкой.

— О, — только и сказала я, и все остальные вопросы вылетели у меня из головы. Я вдруг почувствовала ужасную слабость.

Видите ли, головной убор показывает положение человека в обществе. Это нечто вроде таблички на музейном экспонате.

И на табличке достопочтенной Сесилии в данном случае значилось «безнадежно бедна».

Моя теория о том, что она решила, как и я, помогать бедноте Лондона, пошла прахом.

Дело обстояло совсем иначе: леди Сесилия присоединилась к тем, кто жил в нищете.

Несколько часов спустя «миссис Рагостин», облаченная в дорогое, но скромное шерстяное платье для визитов цвета берлинской лазури и доломан в индийский огурец, подошла к внушительному особняку сэра Юстаса Алистера, баронета.

Я не спешила стучать в дверь и задержалась на тротуаре, чтобы изучить планировку здания. За городом поместья строились вширь, а в Лондоне ввысь, по необходимости. Кухня располагалась в подвале, над ней столовая (еду подавали через кухонный лифт), еще выше — гостиная (как можно дальше от шума и грязи улиц), на третьем этаже — спальни, на четвертом — детская и классная комната, потом идут помещения для слуг и, наконец, чердак.

Я уже знала, что спальня достопочтенной Сесилии находится на четвертом этаже, прямо под помещениями для слуг.

Прикинув расстояние от ее комнат до земли, я покачала головой. Вовремя вспомнив, что привычный широкий шаг не подобает леди и надо идти мелкими шажками, я засеменила к другой стороне дома — возможно, там дела обстояли чуть лучше?

Ничего подобного. А когда я подняла глаза на окна леди Сесилии, на меня уставились удивленные слуги, которые трудились за домом.

— Ты! — властно окликнула я поваренка, который сгибался под весом помойных ведер. — Подойди сюда.

Он, само собой, тут же подчинился, хоть и не знал, кто я такая — главное, что манеры и одежда показывали мою принадлежность к правящему классу.

Когда он подошел чуть ближе, я шепотом спросила:

— Где хранится лестница, по которой спустилась достопочтенная Сесилия?

Очевидно, она должна быть где-то на территории поместья. Никто не смог бы пронести ее по улицам Лондона незамеченным.

Мальчик потерял дар речи от столь наглого вопроса по запретной теме и молча показал пальцем на каретник, настолько большой, что в нем могло бы поселиться сразу несколько бедных семей.

В каретном дворе трое конюхов полировали симпатичное ландо. Завидев меня, они замерли, разинув рты.

Я подплыла к ним и приказала:

— Покажите мне ту лестницу.

Один из них, очевидно наименее потрясенный моей наглостью, подвел меня к каретнику и показал на лежащую на крыше лестницу.

Крепкую, деревянную.

Разделенную на четыре секции.

Поднять любую из них мне было бы не под силу, а уж снять с крыши без посторонней помощи тем более.

А ведь все четыре части следовало скрепить между собой и поднять, чтобы прислонить к подоконнику леди Сесилии.

— Благодарю, — коротко бросила я и ушла, ничего не объяснив. Мысли у меня спутались в клубок.

Мне пришлось остановиться, перевести дыхание и вспомнить мамино лицо, чтобы успокоиться. Я подошла к парадному входу и постучала. «Будь скромной, — напомнила я себе, когда дверь открыл хмурый дворецкий. — Юная супруга доктора Рагостина застенчивая домоседка, ужасно наивная».

В свою наивность на тот момент я уже вполне верила.

На этот раз леди Теодора встретила меня на площадке громадной лестницы и провела в гостиную, где приняла по всем правилам, поэтому мне было немного неудобно делиться с ней своими спутанными и непоследовательными умозаключениями. Кроме того, я робела перед ее роскошным платьем из трех видов ткани: лиф из черной тафты, шлейф на изящной фиолетовой юбке из бархата и нижняя юбка из серого шелка. Этот наряд вместе с тяжелым ожерельем из поблескивающих черных камней оттенял бледное красивое лицо хозяйки. А цвет ее великолепных одежд наталкивал меня на мысль, что леди Теодора уже оплакивала свою дочь, как будто та покинула бренный мир какое-то время назад.

Леди Теодора приветствовала меня с гордо поднятой головой и холодным выражением лица, но я заметила, что за последние дни она заметно похудела.

Поспешно сократив расстояние между нами, вместо обычных любезностей я выпалила:

— Не теряйте надежды, миледи!

Она было нахмурилась, но ее маска быстро растаяла, как лед на ручье в половодье.

— О, миссис Рагостин! — Леди Теодора обмякла и взяла меня за руки. Мы сели на кушетку рядом друг с другом так, что наши колени почти соприкасались. — О, милая моя миссис Рагостин, я знаю, что должна надеяться на лучшее — но разве это возможно, когда о моей дочке не появляется никаких новостей?! — Она подалась ко мне, дрожа от волнения. — Доктор Рагостин нашел хоть одну зацепку, хоть какой-то след моей несчастной, пропавшей Сесилии?

— Есть определенные предположения, — уклончиво ответила я.

- О!

Рука леди Теодоры метнулась к закованному в ожерелье горлу; в дополнение к роскошному платью бедняжка надела тугой корсет, и каждый вдох давался ей с трудом. Корсет был так жестоко затянут, что мешал нашему разговору, и я боялась, как бы леди Теодора не упала без чувств.

— Доктор Рагостин снова попросил меня поговорить с вами, — прошептала я, — поскольку вопрос крайне деликатный.

— Конечно-конечно. Я в растрепанных чувствах... Признаюсь, начала бояться, что...

— Уверяю вас, доктор Рагостин внимательно рассмотрел ваше дело.

— Разумеется.

— Он поручил мне кое-что у вас спросить.

— Что угодно! — Леди Теодора снова схватила меня за руки.

Я сделала глубокий вдох, что мне вполне позволял сделать мой корсет, зашнурованный не слишком туго и лишь поддерживающий подкладки на грудь и бедра. И спросила:

— Достопочтенная Сесилия была левшой?

Казалось бы, вопрос совершенно невинный. Но не для аристократии.

— Однозначно нет! — Леди Теодора отняла руки. — Как... Да я никогда... Чтобы дочь баронета была левшой?!

Я ожидала такой реакции и соответствующе к ней подготовилась. И, не обращая внимания на возмущение леди Теодоры, ласково прошептала:

— Не сейчас, разумеется, миледи. — Это была ложь; леди Сесилия явно пользовалась левой рукой в своих комнатах, пока никто не видел. — Но в раннем детстве? Ведь нельзя ожидать от ребенка соблюдения норм приличия, согласны? Возможно, в первые годы жизни она...

Леди Теодора отвела взгляд и посмотрела на бархатистый ковер с цветочным