Ни единого шанса - Ксюша Иванова

это и сама знаю! Да и опять же… Он ушёл, когда мы играли вторую песню. И больше не возвращался. Проводить обещал… Может, пьяный был? Для этого же все они сюда и приходят! И пусть я запаха алкоголя не ощущала от него… Мало ли…

— Пошли, провожу тебя, — решает прекратить свои наставления Димка.

Киваю. Хоть мне и не хочется, чтобы провожал. Знаю, что снова начнёт что-нибудь говорить о… Ванечке. Стоит только мысленно имя его произнести — сердце замирает в груди! Красивый такой. Высокий, чёлка темно-русая на лоб падает и завивается слегка. И такое чувство рядом с ним, как будто бы он — взрослый, сильный, способный защитить, справиться с чем угодно, а я маленькая…

— Идешь? — раздаётся над ухом.

Киваю. Забрасываю на плечо гитару. Шагаю следом домой… Хотя, домой ли? Можно это место домом называть? Дом — это ведь там, где человеку хорошо? Так?

Уже заперевшись в своей комнате, я позволяю себе достать из пакета с Мариниными вещами то, что Ванечка мне подарил. При Димке, конечно, не решилась рассмотреть. На ладони лежит фигурка князя Владимира из мультика про трёх богатырей размером примерно с два моих больших пальца. Красивая, очень аккуратно вырезанная и с коричневыми камешками вместо глаз. Князь? Невольно улыбаюсь — это у него мания величия или мультики любит смотреть? Трогаю золотистую металлическую корону, острыми вершинками выступающую над головой князя — что это и зачем — открывалка, что ли?

…Засыпаю под пьяные разговоры за стеной. Сегодня у них друзья. Мужики какие-то. Смеются, матерятся, рассказывают похабные истории. Мне слышно всё. Такие вот колыбельные. Сжимаю в руке подарок — это глупо и мне непонятно совершенно, зачем он мне это подарил! Но сам факт, само ощущение прикосновения к чему-то, чем владел ОН, наполняет сердце… Чем наполняет, я пока не могу понять. Просто там, внутри меня, больше не пусто… И впервые за долгие годы я засыпаю с улыбкой на губах.

А просыпаюсь в кромешной темноте от ощущения, что кто-то есть в комнате. От страха не могу пошевелиться. Хочется подхватиться с кровати и бежать… Только куда? Не к матери же? Она, вероятнее всего, как обычно пьяна в стельку и, вполне возможно, спит прямо там же, где пила, сидя за столом!

Лежу, не дыша. Прислушиваюсь к малейшему шороху. Хочется спросить: "Кто здесь?" Но, во-первых, я знаю, что голос ещё не вернулся. А во-вторых, по-детски кажется, что если тихонько лежать под одеялом на кровати, то ночное… чудовище меня не заметит и уберется восвояси. И, самое главное, ни в коем случае нельзя открывать глаза! Ни в коем случае!

11 глава. София

Он наваливается сверху одним движением! Я успеваю подумать, что Мишкин друг просто ошибся комнатой и решил лечь спать на первую попавшуюся кровать! Но я же запирала дверь! Да и руки… Чьи-то грубые, мерзкие руки лезут ко мне под одеяло! Глупые иллюзии тут же испаряются, когда он начинает сбивчиво шептать:

— Тихо, тихо! Чего ты брыкаешься? Ты же у нас уже взрослая девочка, да? Тебе же восемнадцать было уже, да?

Он дышит в лицо смрадом из запахов водки, хлеба, консервов и чего-то мерзко-кислого, гадкого. И меня тошнит от этой смеси!

— Мама! — практически беззвучно шепчу я.

— Спит твоя мама… Под столом! — смеётся мужик.

Его лицо приближается, и мокрые губы больно впиваются в кожу на подбородке! Меня всю передёргивает от отвращения!

— Нет! — шепчу ему, отталкивая наглые руки, задирающие на мне футболку!

— Чего нет-то? Да! Тебе понравится! Я, знаешь, какой? Я всё умею! Тебе понравится!

Он сползает вниз по моему телу, обслюнявливая шею, тянет зубами ворот моей футболки. Луплю ногами и руками по чему попадётся, беззвучно кричу:

— А-а-а!

И резко замолкаю от удара по лицу. Даже, кажется, на долю секунды отключаюсь! Глаза распахиваются ровно в ту секунду, когда его руки начинают стягивать с меня мои тоненькие от старости пижамные шорты. А тело словно оцепенело всё — и я не могу найти в себе ни сил, ни смелости, чтобы сопротивляться ему дальше!

Вдруг ощущаю, что руки, лежащей вдоль тела, что-то касается. Нащупываю Ванечкин подарок. Откуда-то приходит внезапное спокойствие. И я намеренно затихаю и не брыкаюсь, и не пытаюсь вырваться, когда он, стащив с меня шорты, отбрасывает их прочь! Я дожидаюсь того момента, когда он, задрав мою футболку, начинает лезть своей рожей к груди. А потом, размахнувшись, и даже почему-то не боясь промахнуться в темноте, изо всех сил бью фигуркой князя ему в то место, где должен быть глаз!

Он дико орёт, скатившись на пол! Попала! Несусь бегом в кухню, на ходу инстинктивно натягивая футболку на голую задницу.

Мать, действительно, спит под столом, свернувшись в позу эмбриона. Мишка тоже дрыхнет — положив кудлатую голову на стол, прямо в пепельницу с окурками. Будить бесполезно. Что делать?

Хватаю из ящика стола самый большой кухонный нож и, сжимаясь от страха, иду обратно в свою комнату, где орёт и матерится, обещая меня убить, мужик.

В стену прихожей стучат соседи. И если и обычно мне стыдно в таких случаях перед семьёй Зиминых, то сегодня я даже рада, что они не спят — пустить к себе, может, и не пустят (ненавидят всю нашу "семейку" — натерпелись от нас!), но хоть ментов вызовут! Стучу им в ответ изо всех сил, слыша, как за стеной разъярённо матерится в ответ на мою наглость дядя Вася.

В дверной проём из освещённой прихожей мне виден поднимающийся с пола мужик — огромный, страшный. И отчего-то мне кажется, что он не так уж и пьян… А значит, мой нож — такая себе защита.

И я ускоряюсь. Передумываю идти к себе. Несусь в материну комнату. Хватаю ее, брошенные на стул, спортивные штаны. В прихожей сую босые ноги в свои ботинки и срываю с вешалки куртку, краем глаз видя, как насильник выходит из спальни, держась одной рукой за правый глаз!

— Стоять! — ревёт он.

Уже слетая по лестнице вниз, перескакивая через две ступеньки, я вспоминаю кровь на его лице — неужели глаз ему все-таки повредила? Жутко! Если да, он же меня всё равно найдёт — завтра, послезавтра… К бабушке нельзя никак — мать сама ему меня сдаст, расскажет, где я прячусь! А больше мне некуда! Разве что к Димке… Только телефона нет, денег