Тео – театральный капитан - Нина Сергеевна Дашевская

закрыть глаза и мечтать, а бывает (у меня очень часто бывает), что хочется плакать. Я не могу понять, почему. И ещё бывает, что мне музыка кажется весёлой и праздничной, а Костя, например, говорит, что она трагическая. Мы с ним часто не сходимся.

И ещё Костя говорит, что так бывает. Что в музыке много всего, она как волшебный кристалл: одному слушателю поворачивается одной стороной, а другому – другой. Зависит от того, о чём человек думает в этот момент.

– Ты часто думаешь о грустном? – спросил я его тогда.

– Случается, – ответил он.

– Почему? – мне и правда кажется странным, как можно всю жизнь играть на барабанах и тарелках и при этом грустить.

– Потому что, Тео, бывает такое: тебе нравится какой-то человек. А ты ему нет. Вот и всё. И от этого грустно.

Мне показалось, я его понял. И решил больше ни о чём не расспрашивать. Хорошо, что у Кости есть музыка. Всё же с музыкой легче думать даже о самых грустных вещах.

Я вспоминаю, как первый раз меня будто захлестнуло волной. Это было очень похоже на море, которого никогда не видел: подхватило и закрутило. И я забыл про брата Тамино, и про голод, и про всё на свете. Как будто оказался в совсем другом мире! А когда очнулся – голова стала ясная, мысли пришли в порядок, и я сразу нашёл Тома и смог ему помочь.

Так что иногда музыка работает как лекарство. Костя рассказывал, что иногда приходит на спектакль совсем больной, с температурой, а выходит здоровым.

Я теперь люблю слушать оркестр и смотреть, как он репетирует. Хотя мне непонятно почти ничего из того, что говорит дирижёр. Я не люблю, когда он опускает руки и музыка прерывается. Он называет какие-то цифры, просит инструменты сыграть отдельными группами или по одному. И тогда я слышу будто отдельное волокно, из которого потом соберётся ткань музыки. Иногда это волокно – красивая мелодия, а иногда непонятное «пум-пум».

Зато потом из отдельных частей, будто головоломка, собирается целое, и оно подхватывает меня, и я начинаю различать внутри отдельные голоса, и будто понимаю больше.

А может, и не больше.

Честно сказать, я мало что понимаю в музыке. Понимаю только, что без неё моя жизнь уже невозможна.

Очень хочется освоить какой-нибудь инструмент. Но они все для меня слишком велики.

Палочки, которыми работает Костя, кажутся лёгкими в его руках, но мне даже не приподнять такую.

Я пытаюсь бить чечётку на малом барабане, но звука почти нет.

Костя смеётся надо мной:

– Ты, Тео, разве что можешь прыгнуть сюда с большой высоты.

Я думаю, надо самому сделать себе инструмент. Скрипку, конечно, я не смогу; трубу и валторну тоже никак… Может, маленькую дудочку?

На полу в оркестровой я нашёл маленький ключик, наверное, от футляра. В ключике дырочка. Я пробую туда свистеть – ничего не выходит.

Тут открывается дверь, включается свет и в комнату заходит огромный человек.

От неожиданности я дую в ключик изо всех сил! И слышу нежный звук, почти как в «Волшебной флейте» Моцарта.

Огромный бородатый контрабасист поворачивает голову на звук и смотрит прямо на меня из-под косматых бровей.

Я роняю ключик и бегу прочь со всех лап.

Не могу заснуть. Только закрою глаза – сразу вижу это лицо: толстый нос, рыжая борода и лохматые брови – в таких можно потеряться, как в лесу. И глубоко посаженные сверкающие глаза.

Прямо пират с картинки. Морской разбойник!

А с другой стороны, ведь у меня получился звук. Такой красивый!.. Настоящий.

Они поедут на гастроли

– А мы едем на гастроли, – сказал Костя.

– Какие ещё гастроли?

– К нам ведь приезжают иногда другие театры. Вот и мы отправляемся в путешествие.

– Куда? – спрашиваю я как можно спокойнее.

– В северные страны, – отвечает Костя.

– А, – говорю я, – далеко. На самолёте полетите?

– Сначала, – говорит Костя, – самолётом. У нас первый концерт в городе Таллине.

У меня начинает дрожать хвост. Что значит – сначала самолётом? Я хорошо знаю географические карты, особенно те, где есть море.

– А после Таллина?

– После Таллина – морем, – говорит Костя.

– Понятно, – говорю я.

Нет, конечно, я не попрошу, чтобы они взяли и меня. Ещё чего.

Но зачем он мне это сказал?

Надо всё выяснить заранее. Какой спектакль везут, какие декорации. Может, спрятаться в декорациях?..

– Понимаешь, какая штука, – говорит Костя. – Если бы мы поехали поездом, я бы взял тебя с собой. Хотя за границу провозить животных нельзя. Вернее, можно – но нужно делать тебе документы и прививки.

– Какие ещё документы?

– Спросил бы лучше, какие прививки. Нет, как домашнее животное я не могу тебя взять. Разве что контрабандой мог бы провезти.

– Контрабандой?

Я знаю, «бандой» называют медный духовой оркестр. Может, это медные плюс контрабас?

– Контрабанда – это запрещённый к провозу товар. Его провозят тайком через границу. Есть cпециальные люди, таможня, они следят, ловят нарушителей. Но можно было бы что-то придумать. Если бы поездом, я бы провёз тебя в рукаве, например. Спрятал бы в карман. Но самолёт… Понимаешь, Тео, какая штука. В самолёт проходят через рамку.

– Какую рамку?

– Специальную. И там всё просвечивают, и людей, и багаж. Тебя заметят, Тео, и это плохо кончится.

– Зачем просвечивают?

– Чтобы никто не пронёс в самолёт, например, бомбу.

– Разве я похож на бомбу?..

– Кто знает, Тео. Биологическое оружие. Ну, или диверсант. Мыши в самолёте могут погрызть какое-то оборудование… Нет, мы не можем так рисковать. Извини!

Извини. Конечно, спасибо, что предупредил. А то я забрался бы в декорации, и меня бы вышвырнули на этой таможне, как… Как мышь.

А так – что! Останусь в театре. А они поедут. Самолётом и морем.

И морем.

Я вдруг понял, что не люблю музыку. Совсем. Уши от неё болят. И книжки я больше не люблю, нет мне дела до этой выдуманной Фрэзи Грант.

Роджер

Я перестал ходить на крышу, смотреть на своё «море». И оркестр слушать перестал.

– Тео, смотри, что я тебе принёс! – кричит Том.

Какой он стал заботливый. Сыр притащил, нашёл же где-то такой здоровый