Золотая печатная машинка - Карстен Хенн

— Доставай скорее, пока твоя бабушка не вернулась!

Эмили осторожно раскрыла книгу, чтобы высвободить корешок, ухватила кончиками пальцев блестящую золотую штуку и медленно вытянула ее наружу.

Это была красивая, невероятно тонкой работы перьевая ручка. Эмили покрутила ее в руках:

— Ничего себе!

Ручка ощущалась гораздо более тяжелой, чем можно было подумать по ее виду.

— Кажется, на ней что-то написано, — пробормотала Эмили. Действительно, на ручке виднелась витиеватая надпись. Текст обвивался вокруг корпуса ручки, как змея вокруг дерева: — «Перо могущественнее… меча». Что это значит?

— Можно мне подержать?

— Конечно, держи.

— Какая красивая! — Фредерик снял с ручки колпачок.

— Поверни ее…

Перо прокрутилось и ушло вглубь ручки, и в тот же момент появился ключ. Вместо бороздок на нем были два слова: «Прочти итчорП». Эмили прочитала, а потом рассмеялась:

— Прочитай задом наперед!

Теперь и Фредерик развеселился, однако тут же осекся и прикрыл рот рукой, чтобы его смех не услышала бабушка Роза.

Девочка снова взяла в руки книгу, в которой скрывалась ручка, и прочла название: «Сборник знаний о мире». Автор — М. Удро. Она открыла книгу. Внутри не было ни строчки. Все страницы, пожелтевшие по углам, были пусты. Что это значит?

— Ты идешь или мне придется тебя выгонять? — раздался из дверного проема голос бабушки Розы.

— Сейчас, мы выходим! — крикнула Эмили и аккуратно поставила книгу на полку, а ручку, то есть ключ, сунула в карман брюк. Завтра она вернется и отыщет замок. У всех ключей во Вселенной есть нечто общее: для каждого существует замок, к которому подходит именно этот ключ.

6

Учитель Гюнтер Дресскау вышел из школы Иоганна Гутенберга и сделал глубокий вдох. Казалось, только за ее пределами он мог свободно дышать. С тех пор как он проиграл директорские выборы Коринне Шнайдер, стены как будто стали вдвое толще и стремились его раздавить. В гонке с этим интеллектуальным ничтожеством его поражение было незаслуженным: ему вообще давно следовало работать в министерстве. Менее одаренные люди неизменно завидовали его интеллекту и харизме. О его поражении знали все, включая, конечно, учеников, которые и без того не слишком его уважали. Он стал посмешищем, и это требовало от него еще большей строгости. Никому не позволено над ним насмехаться.

Он всегда ненавидел детей, даже когда сам был ребенком. В детстве, пожалуй, еще сильнее, чем сейчас. Быть сыном бургомистра — все равно что расти как какой-то принц, в коконе из привилегий своей семьи. Во всем нужно быть лучшим, ошибки или слабости непозволительны. Главным принципом его отца была строгость. К себе, ко всему миру. Без твердости не выжить. Те, кто проявлял слабость, ломались, подобно тонкой ветви на ветру. Поэтому Гюнтер был жестким со всеми. Из-за этого он был одиночкой, зато его побаивались.

Единственным лучиком света в его жизни была Моника Вирих. Теперь она носила фамилию Папер, и ему приходилось учить ее дочь Эмили. Странная девочка, слишком мечтательная для этого жестокого мира. Она похожа на своего отца: учитель познакомился с ним на родительском собрании, тот вечно улыбался и говорил только о том, как любит рисовать. Моника зря тратила на него время. Сам он так и не решился на первый шаг, хотя не раз пытался. Моника всегда хорошо к нему относилась. К сожалению, после школы их пути разошлись.

Гюнтер Дресскау направлялся к своему дому уверенной походкой, гордо подняв голову. Располагался особняк на улице, носившей имя его отца, — аллее Бургомистра Манфреда Дресскау. Учитель отпер тяжелую дверь с железными решетками. За этой дверью жил истинный Манфред Дресскау — тот, которому не нужно было притворно улыбаться или проявлять щедрость ради переизбрания. Жена и сын не имели здесь права голоса. В этом доме он был избран навсегда: он устанавливал законы, принимал решения, приводил наказания в исполнение. Он никогда не бил, по крайней мере кулаками. Зато бил словами, следы которых оставляли вмятины в душе вместо синяков на теле. И раны эти никогда не заживали.

В коридоре по стенам все еще висели фотографии отца в рамках и газетные вырезки. На некоторых снимках на заднем плане было видно мать Гюнтера, но его самого не было нигде. Он мог бы все убрать, но, хотя отец давно умер, все здесь по-прежнему находилось в его власти.

Через окно просторной гостиной Гюнтер посмотрел на большой вольер из угольно-черного кованого железа, который стоял во внутреннем дворе. Сейчас он пустовал, но когда-то был битком набит птицами. Отец запирал его в этом вольере за плохие оценки или за то, что он осмеливался подать голос. Некоторые пернатые были совсем ручные, но остальные видели в нем нарушителя территории, которого нужно прогнать. Взмахи крыльев у самого лица, пронзительные крики, острые когти и удары клювов. Убежать Гюнтер не мог.

Когда после защиты докторской диссертации ему не предложили стать профессором, отец начал его стыдиться. Еще хуже стало, когда ему удалось устроиться всего лишь простым учителем в обычную школу. Поговаривали, что Манфред Дресскау умер от горя из-за неудачника-сына.

Гюнтер поднялся по скрипучей лестнице в свою бывшую детскую. Единственное помещение в доме, в котором что-то поменялось. Он запер за собой дверь, хотя был дома один, как и всегда. Потом включил свет.

В комнате не висело ни одной фотографии отца, но и свободного места на стенах не было. На них размещались всевозможные сведения об Эйрихе фон Гутенберге.

Девять лет назад в старой хронике Дресскау прочитал о том, что Гутенберг планировал «создать уникальную машину, объединяющую магию и механику, чтобы трансформировать написанное — и переписать историю мира». Поскольку Гутенберга считали фантазером, едва ли при его жизни кто-то придал этому значение. Но Дресскау нашел доказательства: Эйрих скупил кучу золота и отправился в Гейдельберг, к местным алхимику и часовщику. С того дня Дресскау все свое свободное время и все силы тратил на то, чтобы собрать как можно больше сведений об этом легендарном устройстве. Поиски стали его манией.

Согласно его исследованиям, во время строительства библиотеки были потрачены большие суммы денег, бесследно исчезла часть строительных материалов и даже пропадали мастеровые. Что-то точно нечисто! Но Эйрих фон Гутенберг умело замел все следы. Прошедшие столетия не упростили задачу, а только, наоборот, усложнили ее. Но на прошлой неделе Дресскау приблизился к разгадке: на первом этаже библиотеки Анны Амалии должен быть потайной ход. Он узнал