Жаклин Уилсон - Девчонки в погоне за модой

Большинство девчонок тут же поедают свои шоколадки: ам — и нет головы вместе с бородой, ам — нет живота, хрум — прощайте, сапоги, и вот уже от Деда Мороза ничего не осталось. Я своего аккуратно заворачиваю в салфетку и убираю в портфель.

— Господи помилуй, Элли, от одной несчастной шоколадки ты не растолстеешь, — говорит Магда.

— Я его хочу сохранить на память, похудение тут ни при чем.

— Смотри не перестарайся, Элли, — говорит миссис Хендерсон — она, как всегда, все слышит. — Слопай несколько пирогов с мясом и рождественский пудинг, оторвись на всю катушку! В случае чего, сможешь все наверстать в январе на моих занятиях по аэробике.

Она такая славная, мне даже становится совестно, что я ей не приготовила подарка.

У меня имеется подарок для миссис Лилли. Точнее, для ее младенца. Я нахожу ее на переменке в кабинете рисования и вручаю ей маленький пакетик в ярко-красной бумаге, чувствуя себя при этом довольно глупо.

— Можно мне посмотреть? — спрашивает миссис Лилли.

— Ладно. Если хотите, — смущаюсь я, жалея, что там нет ничего особенно замечательного.

Я делала подарок в страшной спешке, в течение двух часов прошлой ночью. Это маленький желтый медвежонок в красном джемпере и фиолетовых штанах.

— Я сначала сделала ему глаза из пуговиц, но потом подумала, что малыш может подавиться, и вместо этого вышила глаза. Они получились немножко косые.

— Нет-нет, просто у него чуточку озабоченный вид. Ах, Элли, это просто чудо! — Миссис Лилли заставляет медвежонка шагать на мягких лапках, она сама как маленький ребенок.

Мне так приятно, что мишка ей понравился, и так грустно, что она от нас уходит, что я шмыгаю носом.

— Без вас будет так плохо на рисовании, — бормочу я.

— А! Я думаю, наоборот, вы еще больше полюбите уроки рисования, — говорит она. — На днях я познакомилась с вашим новым учителем рисования. По-моему, вас ждет сюрприз.

— Так она симпатичная? А она молодая? Какая она?

— Ни слова больше не скажу, — хохочет миссис Лилли. — Но я думаю, что уроки будут очень веселыми. Тебе, Элли, не помешает немножко развеселиться. В последнее время ты как-то приуныла. Надеюсь, ничего серьезного?

— Нет, ничего. Просто иногда так хочется измениться, — говорю я.

— В чем измениться?

— Ах, ну, вы знаете… — Я краснею. Зря я это сказала.

Мне бы хотелось рассказать ей, как я мечтаю стать стройной. Но какой смысл? Она начнет меня утешать, говорить, что я и так неплохо выгляжу. Я знаю, глупо столько думать о своей внешности. Я знаю, нужно интересоваться другими вещами. Меня правда волнуют войны, голодающие дети, издевательства над животными и ущерб, который человек наносит природе. Просто, если быть честной на сто один процент, нужно признать, что собственная толщина волнует меня несколько больше.

Раз уж мишка имел такой успех, я решаю вернуться к старой традиции самодельных подарков и делаю всем к Рождеству мягкие игрушки. Первые несколько дней каникул проходят довольно весело: я закупаю разные материалы, потом часами крою, наметываю и шью.

Моголь все время канючит, чтобы с ним поиграли. Это меня отвлекает, и вот я нахожу для него карточку из пачки кукурузных хлопьев и обучаю его вышивать крестиком. Ему очень понравилось, он с удовольствием тычет иголкой, создавая громадные кривые кресты.

Оказывается, за шитьем не так мучает голод, потому что невозможно есть и шить одновременно. Жаль только, что это сидячая работа. Я уже довольно давно не плавала — боюсь, как бы дружки Мика меня не утопили, если сунусь в бассейн. Интересно, Зои еще бывает там или ее уже увезли за границу на каникулы? Можно поспорить, что она в самолете занимается аэробикой в проходе между креслами и наотрез отказывается от бесплатного арахиса. Я не настолько хорошо знакома с Зои, чтобы сделать ей рождественский подарок, а не то я точно знаю, какое животное изготовила бы для нее: насекомое-палочника.

Для Магды я сшила пушистую беленькую кошечку с большими голубыми глазами, очень гордую и словно бы мурлыкающую. На шею киске я повязала красный шелковый бантик. Для Надин я сделала лемура с громадными глазищами, обведенными черной каймой, с черными лапками и длинным полосатым хвостом.

Двадцать второго числа мы устраиваем девичник, чтобы обменяться рождественскими подарками. Магда и Надин хотят встретиться в пиццерии «Пицца-Хат». Я против. Побеждаю не я. Долго мучаюсь с заказом. Мне так хочется пиццу, большущую, на всю сковородку, с сыром и чесночным хлебом, и еще самый большой стакан кока-колы — но я мысленно складываю калории, цифры мелькают с огромной скоростью, как в игральном автомате, 100, 200, 500, 1000, и я так и не могу ни на что решиться.

Магда уже сделала заказ. Надин уже сделала заказ.

— Я подойду через несколько минут? — спрашивает официантка, подняв брови.

— Нет-нет, она тоже возьмет пиццу со всеми приправами, что там у вас есть — ананас, пепперони, все несите, — говорит Магда.

— Нет, не надо! — возражаю я.

— Запишите на мой счет. Тебе пора начать нормально питаться, Элли, а то плохо будет.

— Смотри, как ты похудела, — говорит Надин, оттягивая пояс моей юбки. — Ты просто таешь! Возьми «Особую» пиццу, а?

— Отстань, Надин. Нет. Я возьму моццареллу, салат с помидорами и минеральную воду, — говорю я, хотя сыр «Моццарелла» я пробовала всего один раз в жизни и ощущение было такое, как будто мне набили полный рот мыла.

Я не дотрагиваюсь до сыра. Съедаю помидор и листочки базилика, пью минералку с пузырями. Глядя на Магду и Надин, я испытываю такой бешеный голод, что даже вытаскиваю из стакана лимон и съедаю его до последнего крошечного кусочка.

— Фу, не делай так! — говорит Магда, уписывая пиццу за обе щеки.

— Элли, честное слово, ты — чемпион среди психов, — говорит Надин, вгрызаясь в мощный ломоть чесночного хлеба.

— Девчонки, кончайте меня пилить!

— Да мы же беспокоимся о тебе!

— У тебя просто какой-то бзик с этой диетой.

— Слушайте, вы, у меня все нормально. Просто я не очень проголодалась. Не лезьте вы ко мне!

Мне невольно становится обидно. Я так старалась поддержать Надин. Я так старалась поддержать Магду. Почему бы им для разнообразия не поддержать меня?

От огорчения в животе у меня все завязывается в узел, и я на самом деле теряю аппетит. Я откладываю нож и вилку, жду, пока Магда и Надин кончат есть. А они не торопятся. Они болтают с набитым ртом: масляные губы, раздутые щеки, судорожно глотающие горла.

— Элли, прекрати! — говорит Надин.

— Что такое? Я ничего не делаю.

— Ты на меня так уставилась, как будто я — удав, пожирающий кролика живьем.

— Ладно тебе. Давайте дарить подарки.

— Сначала доедим.

— Вы уже почти доели.

— А сладкое? — говорит Магда. — Я хочу мороженое, а ты, Надин?

Вот утонченная пытка! Я всю жизнь обожала мороженое. Может, они нарочно это делают? Официантка приносит три мисочки клубничного мороженого.

— Спасибо, мне не надо, — отказываюсь я, не осмеливаясь дышать, чтобы не вдохнуть упоительный запах клубники.

— Это я ей показала, что нужно три порции. Ешь, Элли. Не порти нам настроение своим кислым видом, — говорит Магда.

— Ну, если вам мой вид так не нравится, то я могу и уйти. — Я встаю с места.

— Сядь, Элли-слоник, — говорит Магда.

— Не дуйся на нас, Элли-Толстелли, — говорит Надин.

— Неудивительно, что у меня комплекс на почве толщины, — говорю я.

Но сажусь опять: один-единственный разочек лизну клубничное мороженое…

В голове у меня словно взрывается клубничный фейерверк. Лизну еще разик, еще, еще… И мороженое в минуту исчезает. Какой восторг! Я еще чувствую его вкус на языке. Но сердце у меня колотится. Четыреста калорий? Пятьсот? Плюс еще сладкий соус и взбитые сливки?

— Отдохни! — говорит Магда. — Вот, возьми свой рождественский подарок. Открой прямо сейчас.

Она преподносит мне розовый пакет, перевязанный фиолетовой ленточкой. Там что-то мягкое и плоское. Разворачиваю: футболка с изображением знаменитой статуи Венеры Милосской, поедающей шоколадки. У Венеры нет рук, поэтому ее кормят порхающие вокруг маленькие толстенькие амурчики. Над головой у нее текст: "Я — самая прекрасная женщина в мире, а ведь у меня шестнадцатый размер, так что ешь спокойно, деточка!"

Я смеюсь и крепко обнимаю Магду.

— А вот мой, Элли, — говорит Надин.

Ее подарок завернут в черную оберточную бумагу и перевязан серебряной тесьмой. Пакетик совсем маленький. Разворачиваю и вижу крошечного серебряного слоника на узкой черной бархатной ленточке.

— Какой красивый! — Я обнимаю Надин. — Вы, девчонки, — самые лучшие подруги на свете. Ой, господи, вы мне подарили такие роскошные подарки, а я опять впала в детство и приготовила для вас всякую самодельную дребедень.