Поиск звука Творогов - Нина Сергеевна Дашевская

кстати, себя почувствовать. Мышцы, все пальцы в руке… Это как в танцах, такой вдруг беспомощный становишься… знаешь это?

— Нет, я не танцевал никогда. Разве там беспомощный? Мне казалось, танец же… это наоборот. Свобода… счастье.

— Ну, Вань. Просто есть люди талантливые, у них отношения со своим этим… организмом дурацким… нормальные. А я всегда была — руку сюда, ногу… не понимаю, сейчас упаду… на велосипеде до десяти лет не могла научиться.

— И я! Я до сих пор не могу!

— Да?…

Зачем я это сказал, идиот… Я вообще-то могу. Но без удовольствия как-то. Я же пешеход.

— И тут тоже, тебе говорят: не напрягайся! А как не напрягаться? Расслабь руку! А как я её расслаблю, смычок же упадёт.

— Ну да, я понимаю. Я когда на доске кататься учился, тоже сначала непонятно было. Видимо, фишка в том, что нужные мышцы должны работать, а ненужные нет. И вот эти лишние надо расслабить, тогда нормально едешь. Но я так и не смог толком, потому что я лентяй.

— Просто тебе не очень хотелось. Я ведь тоже лентяй, Вань.

Я покосился на виолончель за её спиной:

— Ну да, это заметно…

— Да ну тебя… мне просто сейчас очень хочется. А так — я же музыкалку бросила в третьем классе.

— Ты?… тоже бросила?

— Ну да, чего-то там не задалось.

— А сейчас чего вдруг?

— Так у меня пианино же было… А тут — виолончель!.. Ваня… ты думаешь, я совсем того, да?

— Думаю, да.

Варя сразу заулыбалась.

Как можно с такой огромной штукой ходить и ещё улыбаться!

— Расскажи ещё, — попросил я, — что тебя так… почему вот, на ровном месте — виолончель?

— Да я не знаю! Просто… как тебе объяснить. Вот, ничего не было. Только что ещё совсем ничего не было! И тут — Ваня, она отвечает! Понимаешь?

— Слушай… ты, наверное, ужасно способная. Ведь не может же быть, чтобы сразу. Это же… люди годами учатся.

— Да, если пальцы ставить — конечно, сразу всё портится… и пальцы не туда. Но по открытой струне можно сразу звук! И потом — просто ищешь его, и всё. Он у тебя в ушах. Ты ищешь такое движение, чтобы звук… соответствовал. Ищешь звук, понимаешь!

— И находишь?

— Да! Ненадолго… потом теряешь — и опять ищешь… Он пробивается, отвечает… и, знаешь, пока даже на четырёх нотах… но вроде играю же!

— Я понял. Это… наверное, интересно. Поиск звука… Послушать бы тебя.

— Это нет! — вдруг испугалась она. — Это пока рано… потом. Ну и, знаешь… вот я рассказываю, и ты воображаешь, как это прекрасно… зачем же портить впечатление грубой реальностью?

Я засмеялся.

— Тем не менее, на плечах её таскаешь, грубую реальность. Не воображаемую. Устала? Дай я!

— Ну да, устала. Но это с непривычки. И так, хорошо… заземляет. Нет, Ваня, спасибо. Я сама.

* * *

Интересно вообще. А как мои родители, со своим актёрством. Тоже звук ищут, наверное… или нет, уже не ищут. Мама вот распевается как будто механически, ничего она там уже не ищет, просто — как зарядка. И думает о другом наверняка. Или нет? Папа, кстати, дома почти никогда не поёт, только вполголоса бормочет, учит, повторяет… А так — по-настоящему — только в театре. Или без меня, когда я не слышу. Я же не так часто дома, утром в школе, потом болтаюсь.

Но они же не просто так, выучили ноты, слова и поют? Они же… ищут. Звук.

— Мам.

— Что?

— Я хотел спросить. Про звук.

— Про какой звук? …Илюша, я же просила чайник помыть! — сказала мама. — Два дня прошу!

— Я что у вас… специальный человек для мытья чайников? — спросил папа.

— А я? Я у вас специальный человек для… для вот этого всего? — мама патетически обвела взглядом «вот это всё», и меня заодно.

Ну, и началось!

Не до звука. Я включил телефон… А потом выключил. Встал, взял чайник. Да, действительно — не два дня, больше. За два дня новые формы жизни не зарождаются.

Они так удивились. Оба. Моему вот этому движению… что даже замолчали как-то. Удиви родителей, сломай систему, вымой чайник. Главное — не перестараться. Чтобы тоже… не вошло в систему. А то перестанет удивлять.

В общем, пока я мыл чайник, обдавал его кипятком и ещё мыл — папа как-то бесшумно собрался и убежал, я даже не заметил, как он вышел. А с мамой разговор чего-то не клеился. И я вместо того, чтобы спросить, как она там звук в роли ищет, ляпнул:

— Мам. А знаешь, он сказал, что ты лучше актриса, чем он.

— Что? Кто, папа сказал?

— Ну да.

— Да ну, брось, не мог он такого. Он себе цену знает.

— А ты что, думаешь — не так? Не лучше? Ты сама себе… цену знаешь? — чего я несу вообще… вернее, куда меня несёт! Зачем это я?

— Брось, Ванька. Какое тут лучше или не лучше. Что лучше: жёлтое или кислое? Просто Илья… он необыкновенный. Ты ведь не ходишь в театр, не слышишь его и не знаешь. Думаешь, он тут… чайники моет всю жизнь. Он хороший певец, и актёр хороший очень. Да за кого ты меня принимаешь! Я бы никогда не вышла замуж за посредственность! Он… ты даже себе представить не можешь, какой он. Ты думаешь, он специальный человек для мытья чайников?!. Да?…

— Мам, да ты чего? Да я разве…

— Он необыкновенный! Ты не знаешь просто! А его, между прочим, в Мюнхен звали. Вагнера петь, между прочим!..

— А он?…

— А он мне сказал: как я уеду на целый сезон, а ты тут одна будешь… и потом, я хочу видеть, как Ванька растёт…

* * *