Илийка. Не смолкает прибой - Анастасия Антоновна Зорич

— Ну, тогда вплавь. Прямо через Днестр, — храбро предложил Михай, хотя у него от одной этой мысли мурашки побежали по спине.

— Переплыть Днестр, — оживился Илийка. — Но ты ведь плохо плаваешь.

— Да. Никак не научусь, сколько ни пробовал.

— He беда. Я что-нибудь придумаю, и как только лед сойдет — убежим.

Михаю стало не по себе. Он хорошо знал друга. Если уж Илийка начал говорить таким тоном, он непременно добьется своего. Михай простить себе не мог, что завел этот разговор, и попробовал отступить.

— Лучше всего бежим летом, когда будет тепло… Я к тому времени плавать научусь.

— Нет! Убежим весной, — ответил Илийка. — Я ни за что здесь не останусь.

И как только он принял новое решение, к нему вернулись прежняя уверенность и бодрость.

Некоторое время они, молча, месили грязь.

Впереди показались огни города. Михай сразу вспомнил, что, беспечно поддавшись уговорам приятеля, убежал с завода за час до конца смены.

— Что делать? — вдруг остановился он.

— Бежать, конечно, — отозвался Илийка.

— Да я не про то. Что я скажу мастеру? Почему я с работы ушел?

— Придумаем.

— Теперь меня уволят без всяких разговоров, и пока мы соберемся бежать, отец узнает, что меня выгнали, и изобьет. Как же быть? — Илийка только пожал плечами. Подумаешь — ушел с завода. Они ведь все равно убегут. Он, Илийка, конечно, может переплыть Днестр, но как перетащить на ту сторону товарища?

Михай рассуждал иначе, и чем ближе они подходили к дому, тем хуже он себя чувствовал, продолжая твердить одно и то же об отце и о завтрашнем дне на заводе.

— Ты потерпи, — посоветовал Илийка, прощаясь. — Пусть только лед сойдет.

— А вода? Я ведь плохо плаваю…

— Ох, и надоел же ты мне! «А вода»… — передразнил Илийка.

Немного отойдя, Илийка обернулся.

— Скажи: ушел потому, что у тебя живот заболел! — крикнул он.

— Попробую, — отозвался Михай. — Только не поверят они…

Илийка подошел к дому.

Он забыл о том, что сегодня произошло в школе, совсем забыл. Ведь впереди было столько нового, хорошего. Теперь еще горше вспоминать о Стефанеску, Иордане. Совсем недавно он с радостью бегал в школу. А сегодня все переменилось. Что будет дальше? Что скажет мама, когда узнает? И как ей сказать? Она всегда повторяет: «будь послушным, будь покорным…» И он старался, для нее старался. Он и вчера смолчал бы Иордану, а сегодня учителю, если бы они говорили про него, но они сказали такое, что сразу забылись, все наставления мамы… А она ничего не захочет понять… Лучше совсем не рассказывать. Но она все равно узнает, завтра узнает, ведь в школу он не пойдет.

У крыльца, где Илийка прибил два колышка, а между ними железку, чтобы счищать с ботинок грязь, он надолго задержался.

Щенка лучше всего пока спрятать в старом сарае под плетеной корзиной. Нужно только завернуть потеплее. А рубашку Мариора потом постирает и маме ничего не скажет.

Щенок не хотел вылезать из-под куртки и жалобно заскулил. Наконец, Илийка решился войти в дом. Может, мама ничего не знает и спит уже…

Но Ануца не спала. Она сидела, привалившись спиной к остывшей печке, и даже головы не повернула, когда он вошел.

Илийка, ожидавший расспросов и упреков, чувствовал себя неловко. Он присел в стороне и начал сосредоточенно стаскивать ботинки.

Ануца взглянула на него, и мальчик, не вынеся безмолвного укора в ее глазах, проговорил:

— Я с Михаем был.

Опять наступило тягостное молчание. Знает мама или не знает, что случилось в школе, и почему она не спит? Ведь устала за целый день. Илийка чувствовал, что и он не уснет, если обо всем не расскажет.

— Мама, меня выгнали из школы… Ты знаешь? — прошептал он, не поднимая головы.

Ануца ответила не сразу.

— И что ты думаешь теперь делать? — спросила она со странным спокойствием. — Господин Стефанеску присылал за мной Иордана, а они — его отец и мать — нам дают кусок хлеба. Зачем ты это сделал? Господин Стефанеску кричал, сердился. И все слушали… все знают, что у меня нехороший сын, грубый… Как ты посмел нагрубить учителю? Ты упрямым, очень упрямый, а теперь стал грубым… Почему ты грубил? Отвечай!

Илийка вздохнул.

— Завтра попросишь прощения у господина Стефанеску, — устало закончила Ануца.

— Я не буду просить, — угрюмо проговорил мальчик.

— Нет, попросишь. Дети должны делать то, что им говорят старшие.

— Мама, но ведь ты всегда говоришь — лгать нельзя, а учитель… учитель говорил неправду. Да! Не смотри так, он все врет про русских.

Ануца молчала. Мариора, когда росла, была совсем другой, ее поругаешь — и делу конец. А с Илийкой всегда столько хлопот! Скажет такое, что не знаешь, как и ответить.

— Мама, почему Иордан, когда хочет обидеть, говорит «молдаван»? Почему, мама?

«Вот опять — почему, — подумала Ануца. — Ему обязательно надо до всего докопаться».

— Не забывай, что хозяева у нас румыны…

— И Михай румын!

— Я не говорю про тех, которые работают, они такие же, как и мы. Я говорю про богатых, они могут сделать с нами все, что захотят. Так суждено — бог послал нам крест, и мы должны нести его и не роптать.

— А я не хочу! Я не буду нести крест!

— Замолчи, негодный мальчишка! Грешно так говорить! — прикрикнула Ануца. — Завтра же будешь просить прощения, а то тебя исключат.

— Не пойду, — повторил Илийка, и две упрямые морщинки, совсем как у Мариоры, когда она сердилась, прорезали его лоб.

Ну что могла сделать Ануца? Ведь если мальчик не попросит прощения, его исключат. Когда его приняли в школу, ей казалось, что будущее Илийки уже обеспечено. Он всегда приносил хорошие отметки, был таким прилежным учеником. Ануца уже видела сына выбившимся в люди. А теперь все рушилось. Она уронила голову на стол и заплакала.

Боже милосердный, за что я так мучаюсь? Не вижу за работой света божьего, — сквозь слезы говорила она, — и вот благодарность. Я думала, ты станешь человеком, не будешь голодать, как мы. Кто, как не мать, хочет добра детям, а ты никогда не слушаешь.

— Не надо, мама, — повторял Илийка. Он готов был и сам заплакать. — Не надо… — Мальчик смотрел на шершавую, с узловатыми пальцами руку матери. Когда он вырастет, то не позволит ей так много работать.

Ануца подняла голову.

— Илийка, ведь ты же хочешь научиться рисовать, люди говорят, что из тебя выйдет художник. Но надо учиться. Надо пойти и извиниться, сынок.

— Я хочу научиться рисовать, мама, но