Прочь из чёрной дыры - Лукас Ольга

Дотащив покупки до квартиры и раскидав их по полкам холодильника, я отправляюсь в другой ближайший магазин. До него не сильно дальше, чем до этого, но вдруг будет не так тесно и уныло?

Я выхожу из дома, иду в противоположном направлении. Миную автобусную остановку и сворачиваю на улицу, которую мама называет аллеей, потому что по обе стороны от тротуара там посажены деревья. Летом они смыкают кроны у тебя над головой, и кажется, что идёшь по зелёному коридору. Но сейчас зима, и над моей головой только серое небо и голые ветки, не прикрытые даже снегом.

Чтобы не поскользнуться на льду, я гляжу под ноги, и не успеваю заранее заметить опасность. А потом уже поздно: прямо на меня бежит огромная, размером с тигра, овчарка. Ну, хорошо, обычная, даже, может, средних размеров, просто я давно так близко не видела крупных собак.

И снова такой привычный набор ощущений: перехватывает дыхание, начинает часто-часто биться сердце, в глазах темнеет, и я снова проваливаюсь в чёрную дыру. Эй, дети, кто просил у деда-мороза кусочек лета? Только не я. Только не такой кусочек.

Вместо сумки у меня в руке — корзинка, на голове вместо капюшона — красный платок, а кроссовки, в которых мёрзнут ноги, сменили резиновые сапоги, в которых ноги, наоборот, потеют.

Обманчивое тепло и привычные запахи. Интересно, что ждёт меня дальше? Вдруг этот клубок размотается окончательно, отец слезет с «медвежьего турника», Генрих убежит охранять будущий бункер, а его хозяин выйдет из-за деревьев, подойдёт и пожмёт мне руку? «Ты победила», — скажет он. И игра на этом закончится.

Но всё повторяется по привычному сценарию. И хоть я снова замечаю, как отец у меня за спиной карабкается на дерево, это не отменяет Генриха… и вообще ничего не отменяет.

Вернувшись, обнаруживаю себя около нужного магазина. Спасибо, что хоть аллея с собакой осталась позади. И почему я решила, что теперь, когда вся правда выплыла наружу, в чёрной дыре что-то изменится? Похоже, она со мной навсегда. Что ж.

На стеклянной двери магазина наклейка: перечёркнутая собака в красном круге. Пошатываясь после пережитого, захожу внутрь.

В этом магазине музыка такая же, как в предыдущем, но хоть играет потише. Зато посетителей больше, и это не только бабульки.

Наполняю корзинку продуктами, оставшимися в списке: получается тяжёлая, но лучше я доволоку всё за один раз, чем приду сюда снова. Этот магазин, а заодно и аллея наносятся на внутреннюю карту опасных мест.

В очереди слышу, как две тётки обсуждают собачницу, которая спускает овчарку с поводка прямо во дворе, где гуляют дети. К разговору присоединяется бабка из соседней очереди, и я с удивлением понимаю, что не одинока: многие пугаются, когда прямо на них бежит крупная собака без намордника. Это что же, я почти нормальная, что ли? Ну, если не считать чёрной дыры.

Я расплачиваюсь, роняю упаковку с чипсами и рулоны туалетной бумаги, чуть не забываю взять сдачу. Люди ворчат: девочка, не задерживай очередь!

Кое-как запихав всё в сумку и пакет, который дал мне кассир, я направляюсь к выходу. И не могу заставить себя выйти из спасительного магазина. Наклейка с перечёркнутым изображением собаки — как волшебный амулет. Здесь, внутри, я в безопасности. А на улице — кто знает — вдруг та овчарка всё ещё бегает там?

В магазине тесно. Люди обходят меня, отталкивают, задевают сумками, ругаются.

Чем дольше я стою, тем прочнее прирастают к полу ноги. Я пускаю корни и останусь тут навсегда. Буду новогодней ёлочкой, а в сумке и в пакете — мои подарки для детишек. Кто хорошо себя вёл — получит чипсы, кто плохо — сеточку с тремя головками чеснока, а кто объедается за новогодним столом — пусть возьмёт упаковку туалетной бумаги.

Мимо меня проходит уборщица.

— Девочка, у окна встань, там не затолкают.

Я подхожу к широкому окну и ставлю сумки на низкий подоконник. По улице идут люди, едут автомобили. Где-то там бегает собака без поводка и намордника, которую боится весь двор.

Я достаю телефон и звоню деду.

— Привет, принцесса! — заплетающимся языком отвечает он. Всё понятно, уже празднует Новый год, за руль ему нельзя.

— Подарок готов, — переходит на шёпот дед. — Я не под… не подведу!

На заднем плане что-то булькает и звякает. А кто уверял, что теперь будет пить только кофе?

Я прощаюсь и даю отбой.

Можно позвонить отцу. Он, наверное, будет счастлив узнать, что без него мы не справляемся. Приедет — я уверена — так быстро, как сумеет. Поможет мне дотащить до дома сумки. Сходит со мной за ёлкой, мы вместе её украсим. Потом съездим в гипермаркет, купить то, чего не бывает в магазинах шаговой доступности. А вечером он уже не уедет обратно к бабушке с дедушкой. Потому что он ведь такой хороший, и вообще, что было — то прошло, давайте жить как раньше. Ну-ка, жена, что у нас на ужин? И мама — может, и не простит его, но смирится. Она не умеет спорить, её главная стратегия — отойти в сторону и согласиться с собеседником.

Нет уж.

В конце концов, не будет же та овчарка носиться по всему району целый день! Я отлипаю от окна и выхожу из магазина вслед за большой компанией незнакомых старшеклассников: словно прячусь за их спинами.

Оглядываю местность. Намечаю основное направление движения и путь к отступлению.

С тяжёлой сумкой и полиэтиленовым пакетом, ручка которого впивается в ладонь, я дохожу до противоположного конца улицы, сворачиваю и возвращаюсь домой окольным, но безопасным путём. Через каждые тридцать шагов останавливаюсь, чтобы передохнуть и поменять руки, но это не помогает. Понимаю, почему старухи ходят в магазин с сумками-тележками, и думаю, что куплю маме в подарок на Новый год не очередной крем для рук, а такую вот тележку. А к ней — виниловую наклейку с изображением Тардис. Сумка-Тардис: а что, свежая идея! Пользоваться ею будем по очереди.

ГЛАВА 21. МЫ ЖЕ НЕ ОЛИВЬЕ

Обычно 31 декабря в нашем доме начиналось с криков.

Родители всегда брали на этот день выходной и принимались готовиться к празднику с самого утра, так что к двенадцати часам ночи от праздничного настроения не оставалось и следа.

Каждый раз я надеялась на новогоднее чудо. Что я, например, проснусь в тишине и в тишине засну. И в этом году чудо произошло!

Я просыпаюсь в тишине. Мама на работе, на столе записка: что можно есть, что оставить на вечер, когда поставить вариться рис, как его пробовать и снимать с огня, что достать из морозилки к маминому возвращению.

В квартире гулко и тихо. Включаю музыку, не таясь. Я не из тех, кто выставляет колонки в открытое окно, но иногда хочется, чтоб музыка звучала вокруг меня. Мы с ней совершенно свободны! И даже когда к трём часам дня с работы приходит мама, музыку не отправляют в мою комнату, не запирают в наушники. Как ни в чём не бывало, она струится и скачет по квартире.

Мама занимается праздничным столом, я — украшением жилища. Достаю, собираю и наряжаю искусственную ёлку, которую мы ставим, когда не успеваем купить настоящую. То есть почти всегда.

С ёлкой и праздничным столом мы управляемся быстро: неужели раньше скандалы отнимали так много времени? Мама даже сама накрутила целую миску роллов с лососем, огурцом, креветкой и авокадо! Когда-то давно она купила и бамбуковый коврик, и посуду: всякие там палочки, плошки для соевого соуса и васаби, плоские прямоугольные тарелки с загнутыми краями, и так далее. Но отец не любил такую кухню, и роллы были в нашем доме редкостью. Зато теперь наедимся!

До полуночи ещё куча времени, а к празднику всё готово. Мама предлагает немного прогуляться, мы одеваемся и выходим на улицу.

Раньше, когда я была маленькой, мы гуляли всей семьёй. Но после того случая в лесу я не могла уже доверчиво бежать за родителями, как хвостик. Целые улицы и кварталы попали в список опасных объектов, и идти туда я отказывалась. Родители меня не понимали (или делали вид). И после того, как две или три прогулки закончились столь популярными в нашем доме скандалами, я больше не соглашалась выходить с родителями. Ну, и они гулять тоже перестали.