Башня из слоновой кости - Паола Барбато

страдать из-за него туда не входит. Он опять приплел тебя, оправдывая свое поведение, но она тут же его осадила, сказав, что, если бы все дети убийц становились убийцами, этот мир превратился бы в пустыню. Андреа долго не мог это переварить. Потом вернулся к ней, поджав хвост, пытался убедить, что изменится. Илария долго ему не доверяла. Однажды она даже пришла ко мне, спросила, можно ли ему верить. Я ответил, что не знаю, потому что люди меняются. Решать только ей. Похоже, в мае следующего года они все же рискнут.

– Они молоды, – заметила Мара.

– Мы тоже не были старыми, – ответил Лука.

Она проглотила еще ложку остывшего супа.

скажи правду

– Тогда у меня не было никаких надежд, никакой мечты, за которой хотелось бы гнаться. Может быть, им стоит пожить еще немного порознь, прежде чем связывать себя узами.

Лука постучал пальцами по столу.

– Ты могла гнаться за какими угодно мечтами, Мара, я не…

Она вдруг взорвалась.

– Нет! Пожалуйста! – Она сжала кулаки и прижала их к глазам. – Не называй меня Марой, только не ты!

Именно этот момент, этот порыв перечеркнул тринадцать лет, которые их разделяли. В конце концов, они не всегда были Мариэле-отравительницей и Лукой-жертвой. Они прожили вместе целых двадцать лет, и он был самым желанным мужчиной в их компании, а она – прелестной блондинкой, немного бесприютной, без особых талантов. Злые языки шептались, что она его подловила, залетела до свадьбы. А на самом деле Мариэле не только не была беременна, они решили сохранить себя для брака – старомодно, да, но они оба были старомодными. Однако первой начала сомневаться Мариэле. Почему он выбрал ее? Она не раз задавала ему этот вопрос. Почему ее? Ведь нигде не училась, поступила лишь на курсы русского языка, который и так знала в совершенстве, и не нашла ничего лучше, чем работать официанткой летом и няней зимой. Он только смеялся над ее сомнениями, продолжая сдавать один экзамен за другим, получать диплом и в конце концов предложил ей выйти за него. Была первая квартира, рождение Андреа, вторая, побольше, потом радость от появления Клары, отпуска всей семьей, годовщины, которые Лука всегда отмечал особенно. А еще была бездна, скрытая за идеально ухоженным садом, за идеальной чистотой дома, безупречным макияжем, гардеробом, идеально сидевшим на теле, и за этим – глухая, звенящая пустота. Была жизнь, которая развалилась на куски – для него, для нее, для их детей, для всех.

Лука смотрел на эту незнакомку с темными волосами, прижимающую кулаки к глазам, и узнавал в ней свою жену. Он всегда упрекал ее за то, что она не попросила помощи. Теперь он уже не был уверен: даже если бы она просила – смог бы он услышать?

– С Кларой все было иначе. Сложнее.

Женщина, которая когда-то была его женой, опустила руки и стала слушать.

– Первый год был невероятно тяжелым. Мы никак не могли поставить ее на ноги. У нее не было сил, она мгновенно сдавалась. Иногда я пытался ее удержать, и это было все равно что держать в руках тряпичную куклу. Потом меня вызвали врачи и сказали, что физически она в порядке, больше они ничем помочь не могут. Конечно, ей предстояло еще долго бороться с последствиями, но больше не было причин, по которым она не могла бы ходить или нормально есть. Остались только психологические. Когда я забирал ее из больницы, то уже переехал и продал дом, и это было к лучшему. Она все начала заново – в квартире в Ла-Специи. Наверное, ты и это знаешь.

– Да, Мойра упомянула об этом в своем отчете.

Лука рассмеялся.

– Отчет, ничего себе.

Она встала, достала из сумки желтую папку и протянула ему. Где-то в груди шевельнулся старый, знакомый страх…

я передаю это своими руками, могла бы дать и что-то еще

…но она сдержалась и не отдернула руку, пока он не взял папку.

Лука перелистал страницы, посмотрел фотографии, прочел медицинские заключения о дочери, школьные аттестаты, копию договора купли-продажи.

– Я мог бы подать на нее в суд, знаешь ли…

– Даже не знаю, жива ли она еще.

Она впервые сказала это вслух. Может, в другой раз и сдержалась бы, но не сейчас. Губы искривились в гримасе, слезы подступили к горлу, зубы застучали, выбивая дробь.

– Фьямма умерла, в этом я уверена. А обе они виноваты только в том, что поверили мне и хотели помочь. Мы вместе отбывали наказание в «Структуре», вместе искупали вину – такое не забывается. Они не были правильными и безгрешными – и я тоже такой не была. – По ее щекам покатились слезы. – Они были немного чокнутые, хоть так и нельзя говорить, может, даже опасными и плевали на закон. Но они любили меня. И я их тоже, хоть и не хотела. – Она постучала пальцем по папке, скрыв плач за смехом. – Как бы то ни было, Мойра нарушила условия условно-досрочного. Одной жалобой больше, одной меньше – ей уже все равно.

Лука посмотрел на нее, закрыл папку и отложил ее в угол стола.

– Клара так до конца и не поправилась. Она очень худая, всегда бледная, с темными кругами под глазами, будто ее регулярно бьют. Но иногда бывают дни, когда ей становится лучше, и она одевается, красится, укладывает волосы – и становится обычной девушкой. Точнее, такой, которую нельзя так называть. Но когда пришло время, она совершила все глупости, какие могла совершить шестнадцатилетняя девчонка, плюс все глупости, какие могла совершить шестнадцатилетняя девчонка, которую отравила собственная мать. Я с трудом это пережил, хоть мне и помогали. Андреа злился на нее, презирал за то, что она не борется. Между ними тоже не все бывало гладко. Все это сильно ударило по моим родителям – они не смогли смириться. Они из поколения, которое требует решений и не сдается.

– Они еще живы?

– Только мама, но мне пришлось поместить ее в дом престарелых – она уже не в себе. Я навещаю ее, когда могу, но дается мне это тяжело.

Мара посмотрела на его переплетенные пальцы.

не уходи от ответа

– Объясни, что с Кларой.

Лука пожал плечами.

– Что с Кларой? Кто знает. Она не может полюбить себя. Не может полюбить жизнь. Она считает, что заслужила то, что ты с ней сделала, убеждена, что ее ты травила сильнее, чем меня или Андреа. Она думает, что ты ее ненавидела, что она всегда была никакая, бесполезная, лишняя. Узнаешь свои мысли?

Мара