Я сделала ошибку - Корри Джейн

По залу суда волной прокатился общий вздох. Но под конец слушания судья обратился к присяжным, прежде чем они отправились принимать решение:

– Я должен пояснить, что заявление обвиняемой о том, что она толкнула Мэтью Гордона под поезд, само по себе не является основанием для признания ее виновной в убийстве. Присяжные должны прийти к согласию, что состав преступления полностью доказан.

Иными словами, все прочие показания также следовало принять во внимание.

Это заняло у присяжных менее получаса. Их вердикт был единогласным. Я знала, что так и случится. В конце концов, Бетти находилась рядом с Мэтью на платформе.

Свидетельница видела, как они «дрались», и была «почти уверена», что Бетти толкнула его. И хотя судья просил присяжных не выносить обвинительного решения на основании одного лишь признания Бетти, оно явилось важным фактором.

Дело было завершено. Бетти оставалась под стражей до вынесения приговора. Сколько ей дадут? Мне было невыносимо думать об этом. Я бегала по зданию суда, отчаянно пытаясь найти мужа. Но он уже ушел домой с девочками, как я обнаружила, когда вернулась сама, уязвленная до глубины души. Мои дочери сидели наверху, в своих спальнях. И отказывались выходить.

– Прости меня, – обратилась я к Стюарту. – Я хотела рассказать тебе о Мэтью. Но слишком боялась. Отношения с ним ничего для меня не значили…

– Перестань, – ответил он. Я никогда не видела мужа таким сердитым. – Ничего не значили? Как ты можешь так говорить? Это из-за тебя моя мать в тюрьме. Она пыталась спасти нас.

– Ты хочешь, чтобы я ушла?

– Нет. Ты нужна девочкам.

– Но они тоже не хотят со мной общаться.

– В данный момент – нет. Спустя некоторое время они смогут.

Стюарт разговаривал очень холодно, выглядел таким измученным, словно из него выкачали всю жизнь.

– А что насчет тебя? – прошептала я. – Тебе я буду снова нужна когда-нибудь?

Он пристально посмотрел на меня:

– Не знаю.

Я пробовала пообщаться с девочками:

– Может, напишем бабушке письмо?

Мелисса кинула на меня мрачный взгляд.

– Ты думаешь, это поможет? – презрительно произнесла она.

Конечно, она была права. Ничто не могло это поправить.

Дом больше не был моим убежищем. Теперь он стал моей тюрьмой, где все ненавидели меня. Но я все равно пыталась до них достучаться.

– Я понимаю, что тебе пришлось рассказать полиции о том, что ты подслушала, – обратилась я к Дейзи. Но она не смотрела на меня.

– Я слышала, как ты говорила, что хочешь убить этого человека, – сказала она. – Это неправильно. Бабушка заявила, что ты не имела это в виду. Но, по-моему, ты действительно хотела. Поэтому я и считаю, что бабушка решила это сделать вместо тебя.

– Я не просила ее… – начала я. Но Дейзи уже уходила прочь. Вот бы провалиться под землю или заснуть навсегда! Я не заслуживала быть матерью.

В то же время мое первоначальное облегчение от того, что Мэтью больше не мог причинить нам вреда, смешивалось с состраданием, когда до меня дошла правда о его ужасной гибели. Никому не пожелаешь такой смерти. После суда я старалась не читать газет, но в конце концов не смогла удержаться.

«Бабушка двоих внучек осуждена за то, что толкнула человека под поезд!» – кричал один заголовок. Дальше в статье смаковались подробности, охотно предоставленные свидетелями с платформы, от которых мне хотелось плакать.

В газетах часто пишут о людях, попавших под поезда, но это было совсем другое. Речь шла не просто о каком-то мужчине. А о Мэтью Гордоне. Я видела его так же ясно, как если бы он стоял передо мной. Моя первая любовь – темные волосы, зачесанные назад и открывающие высокий лоб; решительный нос. Полные губы, щедрые на поцелуи. Горделивая манера держаться прямо, словно оценивая остальной мир. Актер, который любил публику.

Этого человека больше нет.

Неудивительно, что мой муж и дочери возненавидели меня. Я тоже ненавидела себя.

Я вспомнила о синяке, который Мэтью оставил мне на руке, когда я пыталась сбежать из гостиничного номера. Было ли это признаком жестокости? Или просто жестом отчаявшегося человека? Стоило ли верить тому, что он сказал на моем пороге, что ему не доставляло удовольствия шантажировать меня? Я больше ни в чем не была уверена.

И вот теперь, через две недели после суда, мне наконец разрешили навестить единственного человека, который пытался спасти нашу семью. Женщине, заменившей мне мать, теперь из-за меня грозят долгие годы тюрьмы.

Меня направляют к даме-офицеру за стеклянной загородкой. Я предъявляю свой паспорт, и мои отпечатки пальцев снимают для учета посетителей с помощью какого-то хитроумного инфракрасного устройства.

– Распишитесь здесь, пожалуйста, – произносит она. – Оставьте свой мобильный телефон и все личные вещи в шкафчике.

Офицер провожает меня к барьеру, похожему на те, что в подземке. Я прижимаю большой палец к датчику. Барьер открывается. Меня ведут по нескольким коридорам, ключи позвякивают у надзирательницы на поясе. Стены увешаны плакатами, предлагающими помощь семьям тех, кто попал в тюрьму.

Но для нас это уже пройденный этап.

Когда мы выходим во двор, яркий солнечный свет слепит глаза. Какие-то женщины в зеленой форме пропалывают сорняки. Я не ожидала увидеть такого в тюрьме. Они с любопытством смотрят на меня, а затем снова опускают головы. Сопровождающая меня надзирательница отпирает очередную дверь, а затем еще одну. Снова коридоры.

Потом вверх по лестнице. Женщины подметают полы или просто стоят и смотрят с каменными лицами. Интересно, как Бетти переносит все это? Она слишком стара для тюрьмы. Однако здесь есть и другие женщины, которым по виду может быть за шестьдесят.

Сотрудница распахивает двойные двери.

– Это зал для посетителей, – объясняет она. – Заключенных скоро приведут.

Я удивлена, причем в хорошем смысле. Здесь есть кафе-бар. Картины на стенах. Столы. Стулья. Там сидят другие люди, они выглядят такими же растерянными и смущенными, как и я, в то время как некоторые, кажется, лучше знакомы с местной обстановкой. В углу играют маленькие дети, а те, кто постарше, сидят рядом со своими отцами.

Я не сказала ни Стюарту, ни девочкам, что приеду сюда. Я понятия не имею, подавал ли Стюарт вообще прошение о встрече с матерью. Не знаю, что у него на уме, потому что он почти не разговаривает со мной. Мне нужно поговорить с Бетти наедине.

В помещении возникает какое-то движение. Вводят женщин. Они одеты в зеленую тюремную униформу, как и женщины во дворе. У одной резкие черты лица и длинные сальные волосы, зачесанные назад. Другая по виду вполне могла бы работать моделью. Третья ненамного старше Мелиссы.

И Бетти.

Она выглядит как прежде и в то же время по-другому, особенно без своего обычного фиолетового берета. Ее лицо неподвижно, пока она не видит меня, потом оно вспыхивает. Бетти выпрямляет спину.

– Поппи, дорогая! – восклицает свекровь. – Я говорила им, что не хочу гостей, но, конечно, сделала для тебя исключение!

Бетти произносит это так, словно мы встречаемся где-то в кафе.

– Стюарт с девочками тоже подали заявку на посещение, но я попросила их подождать до следующей недели. В первую очередь мне нужна ты.

Она пытается взять меня за руки, но один из офицеров пресекает это.

– Никакого физического контакта! – напоминает он.

– Прошу прощения, – вежливо отвечает Бетти. – Вы нас предупреждали, но, боюсь, у меня совсем вылетело из головы. – Затем она поворачивается ко мне: – Бедная ты моя. Они так помотали тебе нервы на свидетельской скамье. Как сейчас дела дома?

Бетти хмурит брови, искренне беспокоясь обо мне, а не о себе.

– Они со мной не разговаривают, – вздыхаю я. – Никто из них не хочет иметь со мной ничего общего.

Она кивает, словно именно этого и ожидала.

– Это от шока. Дети считают, что взрослые не должны совершать ошибок. Но мы их делаем.

– Только не ты, – произношу я. – У Стюарта было счастливое детство.