Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

великолепном блаженном безделье, в прогулках по центру, в лежании дождливыми днями на старом диване с книжками из бабушкой библиотеки, а если случалась жара, Вика пододвигала широченный старинный стол к распахнутому настежь окну, выходившему на проспект, раздевалась и лежала там совсем голая, как на нудистском пляже, высунув босые ступни наружу.

Но вот наступил сентябрь, и стало уже не так весело. Больше всего Вику удручала необходимость врать сестре: та будила ее, они вместе завтракали, выходили из дома, и потом Зоя ехала на работу, а Вика направлялась не в школу, а бродить по улицам или отсиживаться в кафе. Возвращаться домой она не хотела: дружба дружбой, но кто-то из ребят рано или поздно, но наверняка бы проболтался сестре. Время шло, ситуация запутывалась все больше, и это угнетало. Из школы пока не беспокоили: в конце августа Вика воспользовалась маминым смартфоном и написала от ее имени своей классной руководительнице, что дочь появится на занятиях месяцем позже: что-то про спортивный лагерь на море, в таком роде – а потом удалила сообщение так, чтобы оно исчезло только у мамы. Современные технологии позволяли выиграть время и обойтись без звонков и записок, но вот месяц почти миновал, и что дальше? Как долго она может скрывать то, что не ходит в школу? Что будет, когда все откроется? А главное, чего она ждет? А Вика подсознательно понимала, что как раз таки ждет: какого-то сообщения или звонка от Кирилла, каких-то слов, объяснений, потому что не может же быть, чтобы все вот так нелепо и кончилось, не начавшись, и она продолжала смотреть его чертовы сторис и ждать, и с каждым днем все больше мрачнела и злилась.

Утром в четверг Вика, как обычно, попрощалась с сестрой, а сама отправилась в кафе рядом с домом. Она уютно устроилась в дальнем углу, заказала чашку американо, достала из сумки увесистое издание первой части «Божественной комедии» Данте с великолепными гравюрами Доре, найденное в бабушкиной библиотеке, и погрузилась в чтение. Детальные описания изощренных мучений, которые великий флорентиец уготовал в выстроенной по собственным чертежам преисподней для своих мертвых и живых недругов, странным образом успокаивали. Вика как раз начала читать о том, как терзались насильники над естеством, когда рядом прозвучал голос:

– Привет, чё читаешь?

Она подняла глаза. К ней за столик подсел мужчина: самый обычный, не молодой и не старый, с прилипшими к голове коротко стрижеными волосами, начавшими редеть на макушке, пухлый, с выпуклым животом, в синем тонком пуховике, с маленькой сумочкой, надетой через плечо наискось – одним словом, один из тех, кто в утренние часы наполняет собой вагоны метро или улицы за рулем кредитных авто. Он не был загулявшим до утра пьяницей, которые иногда забредают утром в кафе, сами не вполне понимая, куда принесли их ноги; скорее, просто некстати расхрабрившийся служащий, зашедший за кофе на вынос и заметивший за столиком красивую девушку.

Вика молча перевернула книжку и показала обложку. Он посмотрел и деланно изумился:

– Такая красивая девушка, да еще и умная! Ты одна тут? Тебя угостить?

Вика подумала, что у него, возможно, дома тоже пахнет детьми, а на диване лежат кубики Лего. Обычно она в таких случаях просто вставала и уходила, но сейчас осталась сидеть, глядя в книгу.

– Эй! – он свистнул. – Я с тобой разговариваю!

Вика перелистнула страницу.

– Ты чё, охренела, овца? Может, тебе хлебало разворотить, если ты такая неотзывчивая?

И тут что-то случилось. Время внезапно замерло; все вокруг как будто замедлилось. Вика почувствовала, что словно стала лучше видеть, замечая детали, и абсолютно все слышать – от стука колесной пары проходящего по проспекту трамвая до шума голубиных крыльев под крышей на чердаке шестью этажами выше, от звука закипающей воды в кофемашине до шороха, с которым падает на грязное блюдце скомканная салфетка. В голове зашумело, но не так, как тогда, когда сопящий Кирилл крутил ей соски, словно ручки радиоприемника; это гудела, прорываясь откуда-то изнутри, беспримесно чистая ярость, искрящаяся, как минералка. Вике не приходилось раньше драться, даже в школе как-то без этого обходилось, и сейчас она словно со стороны с изумлением наблюдала за решительной отточенностью собственных действий.

– Я не овца, – услышала она свой голос словно со стороны. – Я Бэмби.

Кипяток из металлического кувшинчика, поданный к американо, был выплеснут точно в глаза. Мужчина заорал и вскочил, растирая ладонями горячую воду по краснеющему лицу. Вика легко поднялась, захлопнула книгу и, вложив в движение поворот бедер и плеч, с силой врезала ею сбоку по челюсти. Звук был такой, как будто энциклопедический фолиант с размаха хлопнулся об пол. Мужчину развернуло ударом, но он устоял на ногах и, оглушенный, сделал пару шагов в сторону. Вика одним движением взлетела на стул, едва коснувшись, оттолкнулась подошвой кроссовка от спинки, взмыла в воздух, держа в обеих руках тяжеленную книгу, и в прыжке обрушила на лысеющую мужскую макушку всю инфернальную мощь дантовского ада.

По кафе пронесся общий ошеломленный вздох. Вика видела, как женщина у соседнего столика тянет за руку мальчика лет шести, одновременно прикрывая его собой, как бородатый мужик у стойки поперхнулся кофе, она даже почувствовала, как круглолицая маленькая бариста нажала тревожную кнопку, но восхитительная ярость кипела у нее в крови и остановиться было немыслимо. Мужчина, мотая головой, медленно уползал на четвереньках к выходу; сумочка волочилась под ним по полу, как выпавшая грыжа. Вика шагнула вперед и врезала ему между ног с такой силой, что от удара заболела стопа. Раздался вопль, мужчина ткнулся носом в пол, скорчился и затих.

Когда приехал наряд росгвардейцев, странное состояние уже пошло на убыль, но Вика все равно чувствовала, что может вырубить всех троих подручными средствами и сбежать. К счастью, рассудок оказался сильнее, и солдаты правопорядка, с удивлением поглядывая на нежнейшей красоты юную девушку с невинными глазами, устроившую столь драматический переполох, остались невредимыми и довезли ее до ближайшего полицейского участка.

Тот мужик из кафе, по словам сотрудника, составлявшего протокол, довольно быстро очухался и поехал снимать побои. Хорошо, конечно, что в травмпункт, а не в реанимацию, но что, если она случайно напрочь отбила ему что-нибудь важное? И всерьез искалечила? А если он вообще в итоге скончается от удара дантовским «Адом»? Зоя рассказывала, что такое возможно: ударится человек головой – вроде ничего, ходит весь день, а потом ночью умирает от гематомы внутри черепной коробки; и поэтому, когда Вика однажды в детстве упала с велосипеда и приложилась затылком о мостовую,