Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

как можно любезнее ответил я, и госпожа Брутцер томно закатила глаза.

Распорядитель объявил котильон, последний танец перед ужином. Я нашел Веру, и мы составили первую пару.

– Рискнул отказать дочери фон Зильбера?

– Это опасно?

– Знаешь, с этой девочкой что-то не так, – заметила Вера.

– Ты так говорила и про Вольдемара.

– Нет, он просто явный психопат, а она…

Вера не договорила: нашу пару ловко разбил Филипп, увлекая за собой мою первую в жизни любовь, и я подумал, что падающей на глаза темной челкой и сухощавой фигурой он похож на меня четверть века назад, а еще у него глаза серые, как у того самого короля. Мне в партнерши досталась сначала маленькая маркиза, а потом княжна Юлия Абамелик-Лазарева, совсем развеселившаяся и даже снявшая по такому случаю свои очки. На третьем круге в пару ко мне встала Машенька, нарочито не смотревшая в мою сторону. Я сделал поворот под рукой; она бросила искоса взгляд и заметила равнодушно:

– На танцполе вы держитесь куда увереннее, чем в седле.

– Только если партнерша не лошадь, – ответил я, поклонился и перехватил в танце Веру у на миг замешкавшегося Филиппа.

Наконец всех пригласили к ужину. Тут снова вышло некоторое замешательство: Аристарх Леонидович, с покрасневшими от ночного осеннего холода ушами и кончиком носа, так и не дождался никого из особо важных персон, и было неясно, кого сажать на первые пять мест рядом с ним. В итоге по правую руку от отца села Машенька, с ней рядом – Филипп, потом Вера и я.

– Отец не приедет? – спросил я у Филиппа, когда мы садились за стол.

Он покачал головой.

– Нет. Ему неинтересно.

На первую перемену подавали слабосоленую семгу, ростбиф, изрядно черной и красной икры, морских ежей, черноморских устриц и хрустящие тосты с оливковым маслом и сыром. На горячее основным блюдом были все те же забитые плетками зайцы, и Аристарх Леонидович, стремительно отогревавшийся пуншем, не преминул сообщить, что большую часть дичи добыл Вольдемар, в честь которого незамедлительно провозгласили тост. Машенька в ответ демонстративно набрала полную тарелку шпината и сельдерея и в красках рассказала всем, кто мог слышать, историю про то, как спасла лисичку от жестоких охотников. Веселее всего было на дальнем конце стола, где разгоряченные танцами кадеты и пансионерки сидели напротив друг друга: там слышались оживленные разговоры и смех.

Третьей переменой была гурьевская каша с орехами и свежие фрукты. Все наелись и пришли в благодушное состояние духа, в немалой степени оттого, что танцев более не предвиделось. В ожидании чая гости разошлись по интересам. Молодежь потянулась в Картинную галерею; там за буфетной стойкой разливала безалкогольные крюшон, глинтвейн и пунш молчаливая Марта, в своем черном платье с белым фартуком, с белоснежной наколкой в волосах цвета воронова крыла и с пятном от ожога на половину лица, напоминающая разом всех инфернальных горничных из готических фильмов и книг.

В Малой гостиной для взрослых поставили бар с напитками посерьезнее: тут были коньяки нескольких марок, игристые и тихие вина и, конечно, портвейн. Рядом с длинными честерфилдовскими диванами и глубокими креслами располагались низкие столики, на которых стояли хьюмидоры с сигарами. Благородный табачный дым величественно плыл под резными деревянными панелями потолка. Когда я заглянул в дверь, Аристарх Леонидович сидел в кресле у барной стойки в компании бравого усача и какого-то господина в коричневом пиджаке, с очень длинными волосами, обрамляющими обширную лысину, и, энергично жестикулируя одновременно сигарой и бокалом, с жаром вещал:

– И вот смотришь на эти лица, на такие вот типичные народные лица, и понимаешь, что не хочешь иметь с ними ничего общего, да и не имеешь, по сути…

– Кухаркин сын не может!.. – прогудел в ответ усатый, салютуя бокалом с коньяком.

Тут же была и госпожа Брутцер; она увидела меня и сощурилась, словно большая кошка. У меня получилось исчезнуть. Мне нужен был Граф.

Он обнаружился в Картинной галерее за Бальным залом: стоял, заложив руки за спину, на некотором расстоянии от кружка из полудюжины красно-синих мундиров и пары нежно-розовых платьев и как будто прислушивался. Внимание всех было обращено к Машеньке; она расположилась в центре кружка и, когда я протиснулся ближе, говорила с томной усталостью:

– Я денно и нощно испытываю это чувство тошноты, может быть, именно потому мне так нравится Сартр, ведь мы любим то, что похоже на нас самих…

– Маша крашиха, – с мечтательным вздохом шепнул кто-то из кадетов.

– Изволите говорить о литературе? – осведомился я.

Машенька смерила меня взглядом:

– А вы желаете присоединиться?

– С вашего позволения.

– Сделайте милость. Мы рассказываем о своих любимых книгах, и я говорила о «Тошноте» Жан-Поля Сартра, так как очень хорошо понимаю его героя…

– В чем же?

– Меня тоже довольно часто тошнит от окружающего мира.

– Да, но «Тошнота» Сартра совсем о другом, и главный герой… кстати, напомните, как его звали?

– Это неважно, я читала давно, – отмахнулась Машенька.

– Антуан Рокантен, – негромко сказал щуплый курсант с длинным носом, на котором стыдливо пламенели прыщи.

– Блестяще! – одобрительно воскликнул я. – Господин… простите, не имею чести знать ваше имя?

– Владимир… князь Владимир Цукато, к вашим услугам.

– Прекрасно, ваше сиятельство! Должно быть, вам также известно и то, что ни о какой тошноте от несовершенств мира в романе не идет речи, а герой болезненно переживает осознание бессмысленности бытия?

Его сиятельство смущенно кивнул. Я видел боковым зрением, что Граф подходит все ближе, и специально произнес последнюю фразу достаточно громко, так, чтобы он не мог не услышать.

– Не хотите ли вы сказать… – заговорил Граф, обращаясь ко мне, но тут Машенька перебила его:

– Все это пустое, и «Тошнота» уже не самая моя любимая книга. Сейчас, сегодня, мне больше нравится Достоевский.

– Какое совпадение, и мне тоже! А что именно?

– Конечно же, «Братья Карамазовы»!

– Прекрасный выбор! Есть любимые эпизоды?

К нашему кружку стали подходить и другие: графиня Дарья и маленькая маркиза Паулуччи с третьей подругой, рыжеватой и в платье цвета айвори, с любопытством прислушивались, вытянув тонкие шейки; двое молодых офицеров с кортиками прервали свою беседу. Даже Василий Иванович с Лаврентием, наперегонки поглощавшие стаканами крюшоны и пунш, которые наливала им раз за разом бесстрастная Марта, оставили свое увлекательное занятие и тоже пришли послушать.

– Да, конечно.

– Поделитесь?

– Ну… когда Дмитрий ведет себя отвратительным образом по отношению к девушке… я запамятовала ее имя… и приглашает пройти в дом, чтобы оплатить долг отца.

Князь Цукато весь задрожал; мне показалось, что он сейчас начнет тянуть руку, как в школе, и что только