Тана Френч - В лесной чаще

— Сороки-балаболки, — пробормотала мать и вздохнула. — Не могу себе простить, что перестала общаться с Алисией. У нее больше никого нет. Она была такой милой девушкой, совсем невинной: все надеялась, что отец Джеми — после стольких лет — бросит жену и они станут жить вместе… Она не вышла замуж?

— Нет. Но я бы не сказал, что Алисия выглядит несчастной. Преподает йогу.

Мыльная пена в раковине остыла и стала оседать. Я взял чайник и добавил кипятку.

— Это одна из причин, по которым мы уехали, — продолжила мать. Она повернулась ко мне спиной, рассовывая по ящикам столовые приборы. — Я не могла смотреть им в глаза — Алисии, Анджеле и Джозефу. Мой сын вернулся живым и здоровым, а они прошли через ад… Боялась из дому выйти, лишь бы с ними не встречаться. Знаю, звучит глупо, но меня терзало чувство вины. Я считала, они ненавидят меня за то, что мой сын спасся. Да и как могло быть иначе?

Я удивился. Наверное, все дети эгоцентричны; мне и в голову не приходило, что мир может вращаться вокруг кого-то, кроме меня.

— Честно говоря, никогда об этом не думал, — признался я. — Был самовлюбленным эгоистом.

— Нет, ты был очень ласковым ребенком, — неожиданно возразила мать. — Я таких в жизни не видела. Когда возвращался после школы или с улицы, то обнимал меня, целовал — хотя был уже почти с меня ростом — и спрашивал: «Мамочка, ты по мне соскучилась?» Часто приносил какой-нибудь подарок, камешек или цветочек. Они почти все у меня сохранились.

— Кто, я?

Слава Богу, этого не слышит Кэсси. Я уже видел лукавый огонек в ее глазах.

— Ну да. Вот почему я встревожилась, когда в тот день вы не вернулись вовремя. — Она вдруг крепко, почти больно сжала мою руку. Я уловил напряжение в ее голосе. — Я была в ужасе. Все говорили: «Конечно, они сбежали из дому, обычное дело, мы скоро их найдем…» Но я отвечала: «Нет, только не Адам!» Ты был добрым мальчиком; я знала, что ты не мог так поступить.

Я вздрогнул, внутри шевельнулось что-то древнее, глубокое и страшное.

— Не верю, что я был ангелочком, — заметил я.

Мать улыбнулась, глядя в окно кухни; ее рассеянный взгляд, казалось, видел прошлое, которое мне было недоступно, и меня это нервировало.

— Ну не ангелочком, но умным мальчиком. В то лето ты быстро повзрослел. Уговорил Питера и Джеми не мучить одного несчастного малыша — забыла, как его зовут: он ходил в очках, у него была ужасная мать, которая собирала цветы для церкви.

— Крошка Уилли? — спросил я. — Это был не я, а Питер. Я бы мучил его до конца света.

— Нет, ты, — твердо возразила мать. — Однажды-то вы втроем довели его до слез, и это так тебя расстроило, что ты решил больше никогда его не трогать. Ты боялся, что Питер и Джеми тебя не поймут. Помнишь?

— Нет, — буркнул я.

Разговор с матерью действовал мне на нервы. Если вы думаете, что ее версия понравилась мне больше, чем моя, то ошибаетесь. Конечно, она вполне могла бессознательно превратить сына в героя или я ей тогда наврал, но в последние недели меня радовала мысль, что я извлек из своего прошлого нечто твердое и несокрушимое, как слиток золота, и внезапное подозрение, что все это могло оказаться фальшивкой, выбивало у меня почву из-под ног.

— Если посуды больше нет, я пойду поболтаю с папой.

— Он будет рад. Конечно, иди, я тут сама закончу. И прихвати с собой пару банок «Гиннесса», они в холодильнике.

— Спасибо за обед, — поблагодарил я. — Он был замечательный.

— Адам! — внезапно произнесла мать, когда я шагнул к двери.

От этого имени у меня перехватило дух, и на мгновение захотелось снова стать тем ласковым ребенком, развернуться, броситься к маме, зарыться лицом в ее душистое плечо и, залившись слезами, пожаловаться на то, как ужасны были эти последние недели. Потом я представил, каким станет ее лицо, и прикусил губу, чтобы не разразиться истерическим смешком.

— Я лишь хочу, чтобы ты знал, — продолжила она робко, теребя в руках полотенце. — Мы старались помочь тебе. Иногда я думаю, что получилось что-то не то… Но мы опасались, что кто-нибудь… ну, ты понимаешь… вдруг он вернется… Желали, чтобы тебе было как можно лучше.

— Знаю, мама, — проговорил я. — Все в порядке.

И чуть ли не бегом, точно боясь погони, бросился в гостиную к отцу, который все еще смотрел «Коломбо».

— Как работа? — спросил отец во время рекламы.

Он нащупал за подушкой дистанционный пульт и убавил звук.

— Неплохо, — ответил я.

На экране сидевший на горшке малыш о чем-то горячо спорил с мультяшным персонажем — зубастой зеленой тварью, явившейся в клубах пара.

— Ты хороший парень, — сказал отец, глядя в телевизор так, словно тот его гипнотизировал. — И всегда был таким.

— Спасибо.

Похоже, перед моим приездом родители говорили обо мне, хотя я не представлял, зачем и по какому поводу.

— И работа у тебя отличная.

— Да. Замечательная.

— Это здорово, — заключил отец и прибавил громкость.

Я вернулся домой около восьми. В кухне сделал себе сандвич с ветчиной и низкокалорийным сыром: забыл по пути купить продукты. «Гиннесс» подействовал на меня скверно — переполнил и раздул. Я не большой любитель пива, но если пил что-нибудь другое, отец начинал беспокоиться. Он считал, что все, кто потребляет крепкие напитки, скрытые алкоголики или скрытые гомосексуалисты. Мой затуманенный мозг выдал странную идею: если что-нибудь съесть, то еда впитает пиво и я почувствую себя лучше.

Хизер сидела в гостиной. Вечер воскресенья был «ее временем»: оно включало просмотр «Секса в большом городе» и серию загадочных перемещений между ванной комнатой и гостиной, которые Хизер проделывала с мрачным и решительным выражением лица.

У меня пикнул телефон. Сообщение от Кэсси: «Подбросишь меня завтра в суд? Строгий костюм + тележка для гольфа + погода = плохой вид».

— Вот черт! — вырвалось у меня.

Год назад в Лимерике при ограбления до смерти избили старушку. Утром мы с Кэсси давали показания в суде. Обвинение собиралось нас заранее проинструктировать, и мы всю пятницу вспоминали об этом, но все-таки ухитрились забыть.

— В чем дело?

Хизер выскочила из комнаты, довольная, что можно завязать разговор. Я быстро убрал сыр в холодильник и захлопнул дверцу, хотя мог бы не стараться: Хизер знала свои запасы с точностью до миллиметра и однажды заставила меня купить новое мыло, потому что я спьяну намылил руки ее куском.

— У тебя все в порядке?

Она была в халате, на голове намотано что-то вроде липкой пленки, и от нее разило удушающей косметикой.

— Да, нормально. — Я нажал «ответить» и стал писать сообщение Кэсси: «Разве есть другие варианты? Встретимся в 8:30». — Просто забыл, что завтра в суд.

— О-о, — протянула Хизер, широко раскрыв глаза. На ее ногтях блестел свежий лак, и она помахивала руками, чтобы он скорее застыл. — Хочешь, помогу тебе подготовиться? Вместе просмотрим твои записи.

— Нет, спасибо. — На самом деле у меня не было никаких записей. Они остались где-то на работе. Наверное, имело смысл съездить за ними, но я чувствовал, что еще не совсем пришел в себя.

— Ну… ладно. Как знаешь. — Хизер подула на пальцы и воззрилась на мой сандвич. — О, ты зашел в магазин? Сейчас твоя очередь покупать отбеливатель для туалета, помнишь?

— Схожу завтра, — произнес я и потащился в свою комнату, прихватив сандвич и телефон.

— Хм. Конечно, можно подождать до завтра. Так это был мой сыр?

С трудом отделавшись от Хизер, я проглотил сандвич, но облегчения, разумеется, не последовало. Тогда, следуя той же логике, я налил себе водки с тоником и улегся на кровать, чтобы восстановить в памяти дело Кавенег.

Я не мог сосредоточиться. В голове всплывали случайные детали, бесполезные, но чудесно яркие: залитая красным светом статуэтка Иисуса в гостиной жертвы, сбившиеся в комья челки двух подростков-убийц, ужасная рана в голове женщины, цветочки на обоях в гостинице, где остановились мы с Кэсси, — зато там не было ни одного существенного факта: как мы поймали преступников, признались ли они в убийстве, украли ли что-нибудь, как их звали. Я встал и начал расхаживать по комнате, высунулся в окно, желая остудить голову, но чем больше я пытался сконцентрироваться, тем меньше мог вспомнить. В конце концов даже начал сомневаться в имени убитой — Филомена или Фионнуала, — хотя пару часов назад знал, как ее зовут: Филомена Мэри Бриджет.

Это меня сразило. Ни разу в жизни со мной не происходило ничего подобного. Без хвастовства скажу: всю жизнь обладал до смешного безупречной памятью и мог как попугай поглотить и усвоить бездну информации, даже не пытаясь понять ее. Так мне удалось сдать выпускные экзамены, и по той же причине я не особо переживал из-за отсутствия записей. Мне и раньше случалось выступать без них, и все заканчивалось благополучно.