Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

заказчиком вышла странная неразбериха. Диспетчер интернет-магазина приняла заказ на двадцать пять белых лилий с указанием адреса, имен и телефонных номеров получателей, передала курьеру, оплата поступила на счет, но откуда пришли деньги, установить не удалось.

– Это как?!

Чекан развел руками.

– Сами удивляемся. Я не силен в информационных технологиях, какой-то сбой, передали в Управление «К», там разбираются, но пока не ответили.

Алина подумала, что почти наверняка точно так же не смогли установить, кто заказал лилии для трех несчастных девочек, встретившихся со смертью в комнате общежития, но промолчала об этом.

– Погибшая Саша Белопольская терпеть не могла лилии, – сказала она. – Вадим не мог заказать их для нее. И он совершенно точно ее не кусал.

– Знаешь, на местах преступлений порой встречаются странные вещи, которые кажутся рационально необъяснимыми, – произнес Чекан. – Случается, сам злодей в состоянии стресса действует бессознательно, а иногда мы просто не знаем контекста. Однажды я приехал в квартиру, где топором перебили всю семью: бабушку, мать и четырехлетнего мальчика. В живых остался только отец, он был на работе, а убийство совершил, как потом оказалось, его родной брат. Так вот, можешь себе представить, как выглядит тесная трехкомнатная «хрущевка», в которой жертвам нанесли совокупно больше сотни рубленых ран: под ногами все скользит, прилипшие пряди волос свешиваются с потолка – и среди этого кровавого кавардака рядом с телом ребенка к крышке игрушечного пианино прилеплена церковная свечка, почти полностью сгоревшая. Ее убийца зажег и поставил рядом с убитым малышом. Ну вот что нужно было предположить? Колдовские ритуалы? Оказалось потом, что преступление было спонтанным, и злодей в состоянии шока от содеянного вдруг встретился взглядом с иконами, стоявшими, как водится, где-то в серванте. Говорит, что сам не вполне понимает, зачем взял лежавшую рядом с ними свечку, зажег и поставил возле зарубленного ребенка, типа, за упокой. Или еще был случай: мы выехали на труп с признаками насильственной смерти – лежал в ванной с разбитой головой, квартира заперта изнутри, а на столе в комнате стоит рюмка водки, накрытая сверху кусочком хлеба, знаешь, как ставят по обычаю на могилах или рядом с фотографиями покойников, за помин души. Выглядело страшновато. Потом оказалось, что смерть наступила от закупорки сосудов – тромб оторвался, телесные повреждения получены при падении, а по показаниям родственников, погибший любил выпивать перед сном водки, закусывая черным хлебом с солью, так что запросто мог приготовить себе рюмочку и отлучиться на минутку в сортир, где его и настиг удар.

– Или убийца с топором принес в жертву всю семью, и свеча была частью обряда, – негромко сказала Алина, – а сам не захотел признаваться в том, что он колдун. А к тому, кто скончался в ванной, за минуту до этого явилась сама смерть, и он оставил себе эту поминальную рюмку…

– Умеешь ты нагнать жути.

– Семен, согласись, что все это очень странно: укусы, лилии…

– Согласен, но странно – это оценочное суждение, а не факты.

– Вадим Тихомиров не кусал свою мертвую девушку, и это факт.

– Из этого не следует автоматически, что он ее не убивал.

– А что следует из того, что и точно такой же укус, и лилии были на месте тройного убийства в июле, которое так поспешно квалифицировали как групповой суицид?

Чекан невесело усмехнулся.

– Знаешь, вот подумал сейчас: все-таки хорошо, что я больше не в Главке.

– Почему это?

– Потому что ты опять отыскала нечто, грозящее грандиозным скандалом, причем с отчетливым привкусом чертовщины.

– Ты же сыщик, Семен. Когда-то тебя подобное заводило.

– Знаешь, как говорят: времена меняются. Теперь все, хватит с меня, пусть другие расхлебывают. Я просто опер в районном сыске, а дело следователь прекратил.

– Постановление о прекращении скоро отменят.

– Вот тогда и займемся снова. У меня сейчас дел по горло, и одно другого важнее.

– Более важных, чем возможная серия убийств?

– Приоритеты расставляет начальство, – зло огрызнулся Чекан.

Алина замолчала. За покрытым дождевыми потеками оконным стеклом неспеша проезжали машины. Одинокая мокрая ворона отряхивала перья, сидя на церковной ограде. Насупившийся Чекан отвернулся, и Алина подумала, что время не просто слегка коснулось его сединой, но изменило гораздо сильнее, чем можно было предположить.

– Давай как-нибудь напьемся? – вдруг прервал молчание он.

– С годами ты стал менее романтичен, Семен, – улыбнулась Алина. – Раньше присылал мне розы и звал в Париж.

– Париж подождет. Не до Парижа сейчас. Ну так как?..

– Может быть, как-нибудь…

Алина поднялась и стала собирать документы.

– Я подумаю, чем можно тебе помочь, – сказал Чекан. – По старой памяти.

– Кстати, – вспомнила Алина, – можешь пробить регистрационный номер автомобиля по своим каналам? Странная история вышла: я попросила у знакомого из ГИБДД, а мне ответили, что такого номера не существует, хотя я лично видела и машину, и сам номерной знак, и даже фотография есть…

Чекан странно посмотрел на нее снизу вверх.

– Уже началось, да?

Алина промолчала.

– Ведь ты, как я пониманию, не оставишь это дело в покое?

– Нет, не оставлю.

– Ты сумасшедшая, Назарова. Знаешь об этом? Ты совершенно больная баба.

Алина вспомнила старательного Олега и расхохоталась.

* * *

В субботу Алина отогнала поцарапанный BMW в сервис; ей повезло: очереди не было, и шлифовку крыла с полировкой всей правой стороны обещали закончить до понедельника. Настроение было каким-то неприкаянным: отчасти из-за той неловкости, которую ощущает каждый автомобилист, вдруг оставшийся без машины, но в большей степени от досады за то, что встречи с Мартовским и с Чеканом прошли впустую – да, если быть реалисткой, иного ожидать не приходилось, но все же. Алина с детства не терпела слов «невозможно» и «нет» и, не будучи девочкой вздорной или капризной, всегда принимала невозможное как вызов и не отступала, пока не добивалась своего. Но сейчас она словно уперлась в стену – это бесило. Она знала себя: ни стрельба, ни бокс тут бы не помогли, и потому, чтобы не метаться, будто львица по клетке, в четырех стенах квартиры, поехала в гости к отцу, тем более что не виделась с ним уже две недели.

Приехала и пожалела, хоть и стыдно было в этом признаться. В ее детстве папа представлялся могучим и светлым защитником-великаном, в юности – помощником и добрым другом, с которым весело было проводить время и стрелять из ружья по тарелочкам, и даже после того, как открылись обстоятельства смерти мамы, позволяющие косвенно обвинить отца, он оставался для Алины чем-то вроде хранителя крепости, куда всегда можно отступить и спрятаться от невзгод. Но вот прошло время, и крепость пришла в