К. Сэнсом - Камни вместо сердец

– Приветствую вас, сэр, – невозмутимо произнес он. – Эти люди примут у вас коней.

Затем он повернулся к портику:

– Смотрите-ка, мастер Хоббей вместе с семьей вышел приветствовать вас.

На ступеньках рядком выстроились четверо людей: средних лет мужчина и женщина и двое почти двадцатилетних юношей: один коренастый и темноволосый, второй – высокий, стройный и с каштановой шевелюрой. Явно стараясь держаться невозмутимо, они безмолвно ожидали возможности приветствовать нас.

Часть третья

Хойлендское приорство

Глава 17

Мы спешились. Управляющий скупо улыбнулся Фиверйиру:

– Как дела, мастер клерк?

Тот поклонился:

– Благодарствуйте, мастер Фальстоу.

Затем встретивший нас мужчина посмотрел на Барака:

– А вы, должно быть, клерк мастера Шардлейка?

– Да. Джек Барак, – ответил тот.

– Грум покажет вам обоим ваши комнаты. А я присмотрю за тем, чтобы багаж ваших господ был доставлен в их комнаты.

Я кивнул своему помощнику. Он вместе с Фиверйиром последовал за конюхом, а прочие слуги повели коней. Дирик улыбнулся:

– Вам будет не хватать вашего амануензиса[28], мастер Шардлейк. Ну что ж, пора знакомиться с нашими хозяевами и их подопечным.

Я последовал за ним вверх по ступенькам, к ожидавшей нас четверке людей, успев заметить при этом, что возле задней стены огороженного сада пристроено стрельбище, земляной вал с расположенной в центре круглой мишенью из ткани. За валом виднелось скопление могильных камней.

Николас Хоббей оказался тонким и худым сорокалетним мужчиной. Густая седеющая шевелюра обрамляла его узкое и жесткое лицо. На нем был синий летний дублет тонкой шерсти, покрытый коротким халатом. Тепло пожав руку Дирика, он произнес чистым и мелодичным голосом:

– Винсент, рад снова видеть вас у себя дома!

– Взаимно, Николас.

Хоббей повернулся ко мне и официальным тоном произнес:

– Мастер Шардлейк, надеюсь, что наше гостеприимство устроит вас. И надеюсь также успокоить тревогу тех, кто послал вас сюда. – Взгляд небольших карих глаз оценивал меня. – А это моя жена, мистрис Абигайль.

Я поклонился женщине, которую Майкл Кафхилл назвал безумной. Она оказалась такой же высокой и узколицей, как и ее муж. Порошок свинцовых белил на ее щеках не мог спрятать морщины. На ней было серое шелковое платье с широкой юбкой, желтыми с пуфами рукавами и коротким, расшитым жемчугом капюшоном. Челка светлых волос на ее лбу уже седела. Поклонившись, я разогнулся и обнаружил на себе ее внимательный взгляд. Сделав быстрый реверанс, она повернулась к стоявшим возле нее юношам, глубоко и напряженно вздохнула и высоким голосом произнесла:

– Мой сын, Дэвид. И подопечный моего мужа, Хью Кертис.

Коренастому и широкому Дэвиду чуть-чуть не хватало до среднего роста. На нем был темно-коричневый дублет и белая рубашка с длинным кружевным воротником. Он был брюнетом и носил короткую стрижку. Черные волоски выбивались также из-под воротника его рубашки. Преподобный Бротон называл Дэвида уродливым ребенком, и, похоже, это некрасивое дитя превращалось в уродливого мужчину. Круглое лицо молодого человека с тяжелыми и крупными чертами и полными губами было чисто выбрито, оставляя темную тень на щеках. Как и мать, он обладал голубыми глазами навыкате – единственной чертой сходства с кем-то из родителей. Дэвид посмотрел на меня с явным пренебрежением.

– Мастер Шардлейк, – отрывисто проговорил он, протягивая руку… жаркую, влажную и, к моему удивлению, мозолистую.

Я повернулся к молодому человеку, ради которого мы проделали путь более чем в шесть десятков миль. Хью Кертис также был в темном дублете и белой рубашке, и волосы его тоже были коротко подстрижены. Я вспомнил рассказ мистрис Кафхилл о том, как у него обнаружили гниды и он со смехом гонялся по комнате за сестрой, и ощутил у себя на шее крест Эммы, куда я поместил его надежности ради на время нашего путешествия.

Хью представлял собой полный контраст Дэвиду: высокий, атлетически сложенный, широкоплечий и с узкой талией. Полные губы, длинный подбородок, крупный нос… Если не считать пары небольших коричневых родинок, его лицо можно было бы назвать весьма и весьма симпатичным, кабы не шрамы и оспины, оставленные болезнью на нижней части его щек. Шея юноши была изуродована в еще большей степени, а верхнюю часть лица Кертиса покрывал густой загар, еще более подчеркивавший белизну его шрамов. Глаза его, необычного чистого сине-зеленого цвета, странным образом смотрели на меня без выражения. Невзирая на его очевидное хорошее здоровье, я ощутил в этом юноше какую-то печаль.

Он взял мою руку, и ладонь его оказалась сухой, твердой и также мозолистой.

– Мастер Шардлейк, – проговорил Хью низким и хрипловатым голосом, – оказывается, вы знакомы с матушкой Кафхилл.

– Знаком.

– Помню ее. Такая добрая и милая старая дама. – В глазах его не промелькнуло и тени выражения, они смотрели на меня настороженно.

Управляющий Фальстоу поднялся вверх по ступеням и остановился возле своего господина, внимательно следя за нами. У меня появилось странное ощущение того, что он проверяет, как мы исполняем свои роли – словно постановщик пьесы.

– Сегодня утром, мастер Шардлейк, прибыли два адресованных вам письма, – проговорил он. – Они находятся в вашей комнате. Как и письмо вашему клерку Бараку. Их доставил направлявшийся в Портсмут королевский почтовый гонец… думаю, он ехал всю ночь.

Управляющий внимательно посмотрел на меня и добавил:

– На одном из писем печать королевы.

– По счастью, солиситор королевы является моим другом. Он устроил так, чтобы почтовые гонцы доставляли и мои письма. A также забирали их из Кошэма, – объяснил я.

– Я могу посылать туда слуг с вашими письмами.

– Благодарю, – ответил я и подумал, что придется как следует запечатывать свою почту.

– Мастер Шардлейк скромничает, – заявил Дирик. – Подчас он получает дела от самой королевы. – Он многозначительно посмотрел на Хоббея: – Как я и писал вам в своем письме.

Николас отозвался ровным тоном:

– Не войти ли нам в дом? Моя жена не любит солнечную погоду.

Мы прошли через двери, некогда бывшие церковными. За ними, внутри, царил любопытный запах пыли и свежего дерева, накладывавшийся на настоявшийся аромат благовоний. Южный трансепт[29] был преображен в широкую лестницу, ведущую к старым сооружениям монастыря, в то время как прежний неф был превращен во впечатляющий своим видом приемный зал, кровля которого опиралась на консольные балки. Стены украшали яркие гобелены с изображением охотничьих сцен. Старые окна были заменены современными, со средниками, а кроме того, в стенах пробили и новые окна, отчего зал оказался превосходно освещенным. В шкафу стояла посуда венецианского стекла и вазы с превосходно подобранными цветами. Впрочем, в дальнем конце зала оставалось старое западное окно, где под огромной аркой сверкал первоначальный витраж, изображавший святых и учеников. Под ним располагался длинный обеденный стол, застеленный турецкой тканью. Пожилая служанка расставляла посуду. К одной из стен был пристроен камин. Подобное преображение должно было потребовать соответствующего времени и больших денег: одни только гобелены обошлись в изрядную сумму.

– Со времени моего последнего визита вы проделали большую работу, Николас, – с восхищением проговорил Винсент.

– Да, – в обыкновенной для него спокойной манере согласился Хоббей. – Осталось вставить простое стекло в западное окно, а все прочее уже готово, кроме этого несчастного сестринского кладбища.

– Я заметил надгробия у дальней стены, – проговорил я. – Возле стрелковой мишени.

– Местные жители никак не соглашаются повалить их. Что бы мы ни предлагали. – Хозяин дома покачал головой. – Что с них взять, суеверные крестьяне!

– Которыми руководит этот мошенник Эттис, – с горечью произнесла Абигайль. Я посмотрел на хозяйку: она показалась мне похожей на туго натянутый лук. Ее сложенные руки чуть подрагивали.

– Как только эта заварушка утихнет, моя дорогая, я приглашу кого-нибудь из Портсмута, – успокоительным тоном произнес Хоббей. – Вижу, вы восхищаетесь моими гобеленами, мастер Шардлейк?

Он подошел к стене, и мы с Дириком последовали за ним. Гобелены действительно оказались превосходными: последовательность из четырех полотнищ составляла сцену охоты. Объектом охоты служил единорог, которого всадники поднимали с лежки на первом гобелене, преследовали на втором и на третьем, в то время как на последнем, согласно древней легенде, это существо останавливалось на поляне и ложилось, опустив увенчанную рогом голову на колени улыбавшейся молодой девственницы. Однако улыбка девы была притворной, ибо ее беседку со всех сторон среди деревьев окружали лучники с натянутыми луками. Я вгляделся в причудливое плетение и яркие краски.