К. Сэнсом - Камни вместо сердец

Я медленно шел вдоль нефа и вдруг заметил в противоположном приделе преклонившую колени перед алтарной преградой фигуру в пропыленном белом плаще. Джордж Ликон. Он повернулся, должно быть, услышав, что шаги мои замерли недалеко от него. Выглядел молодой человек до предела усталым.

– Прости меня, – проговорил я негромко. – Я пришел посмотреть на церковь.

Джордж печально улыбнулся:

– А я пытался поговорить со своим Создателем.

– Помнится, в Йорке ты старательно изучал Библию.

– Эта книга по-прежнему при мне. – Старый знакомый смотрел на меня с какой-то мукой. – В эти дни меня смущает, насколько Библия полна войн. Возьмем хотя бы Ветхий Завет и Книгу Откровения.

Я присел на ступень амвона. После долгого дня, проведенного в седле, я сомневался в том, что мне удастся преклонить колени.

– Да, – согласился я.

– Мне необходимо отвлечься от образов войны! – проговорил Ликон неожиданно яростным тоном. – Я читаю Новый Завет, я молю Бога, чтобы память о сражениях не лезла мне в голову, но воспоминания не оставляют меня.

Я вновь удивился тому, как запомнившееся мне открытое мальчишеское лицо сделалось настолько худым и жестким.

– Ты говорил, что в прошлом году был во Франции, – предложил я тему для разговора.

– Ну да. – Джордж повернулся в мою сторону и уселся рядом со мной. – Эти рекруты не имеют никакого понятия о войне. Когда мы с вами встретились четыре года назад, мастер Шардлейк, я был знаком только с легкой формой солдатчины. С гарнизонной службой на северной границе или в Кале или с охраной дворцов короля. Никакой войны, одни пограничные стычки со скоттами. Да, я видел воров, которых привозили мертвыми, чтобы выставить их головы на стенах Бервикского замка. Но сам я не убил ни одного человека. Кроме того, как вы помните, меня уволили.

– Несправедливо.

– Поэтому я возвратился на родительскую ферму, которую вы сохранили для нас на том суде.

– Я был в долгу перед вами.

– Это была добрая жизнь, хотя и нелегкая. Но родители мои состарились, они не смогли трудиться по-прежнему, и нам пришлось нанимать работников. Потом, весной прошлого года, явился мой прежний капитан. Он сказал, что король решил вторгнуться во Францию и что ему нужны все люди, умеющие держать в руках оружие. Плата была хорошей, и я согласился. – Мой собеседник внимательно посмотрел на меня. – Я не имел никакого представления о том, что меня ждет. Не глупо ли говорить подобные детские слова тому, кто был профессиональным солдатом?

– Что же произошло? – поинтересовался я осторожно.

Ликон говорил теперь с твердым и спокойным отчаянием в голосе:

– Сперва меня повезли в Шотландию на одном из кораблей флота лорда Хартфорда. Вы слышали, наверное, что король приказал ему начать войну и не щадить ни детей, ни женщин? Лорд Хартфорд не хотел этого, но король настоял на своем. Мы высадились в местечке под названием Лейт, взяли его, сожгли все дома, разогнали женщин с детьми по всем окрестностям. Моя сотня там и осталась, и больше в боях я не был, но вся армия отправилась в Эдинбург и стерла с лица земли этот город. Наши вернулись назад с огромной добычей, они унесли все ценное, что можно было найти в домах. Корабли настолько осели в воде, что некоторые вполне могли потонуть. Однако грабеж – часть войны: без надежды на поживу солдат не пойдет в чужую страну.

– A теперь скотты грозятся вторгнуться к нам вместе с тем подкреплением, которое прислали им французы.

– Да, король Франциск хочет покончить с Англией раз и навсегда. – Джордж провел по кудрям ладонью. – Прямо из Шотландии мы отплыли во Францию. В июле, почти ровно год назад. Я командовал полусотней стрелков. В живых не осталось ни одного.

– Неужели?

– Ни одного. Мы высадились в Кале и пошли маршем на Булонь. Окрестности обоих городов были уже разорены фуражирами. Как и в Шотландии, поля были вытоптаны, а деревни сожжены. Помню местных жителей, как они стояли у дороги в лохмотьях – старики, женщины, дети, – ибо у них не осталось ничего. Что наши солдаты не отобрали, то уничтожили. Помню этих французов, голодных, насквозь промокших: в прошлом году во Франции, как нарочно, дожди сменялись холодными ветрами. Помню, какими бледными были их лица. – Голос его превратился в шепот. – Там была одна женщина… Истощенной рукой она прижимала к себе ребенка, протягивая другую за подаянием. Проходя мимо, я заметил, что ребенок уже мертв, что его пустые глаза остекленели. Мать еще не заметила этого.

Ликон не отводил от меня глаз и все говорил:

– Нам не позволяли останавливаться. Я видел, какое впечатление произвело это зрелище на солдат, но мне следовало подбодрять их, не дать им замедлить шаг. Вы должны, должны, должны…

Он сделал паузу и глубоко вздохнул, а потом стал рассказывать дальше:

– И если французы высадятся в наших краях, они сделают то же самое… из мести. Теперь их капитаны будут кричать: «Рушь!» Их солдаты поплывут домой с награбленным добром.

– И все это, потому что король захотел славы! – с горечью произнес я.

Гримаса отвращения исказила лицо Ликона:

– Там, на окраине Булони, нам довелось пройти мимо Генри. Он находился в своей ставке, среди поставленных на пригорке великолепных шатров. Я видел его, закованного с головы до ног в броню, верхом на гигантском коне – таких животных мне вообще не доводилось видеть, – наблюдающего за ходом битвы. И, конечно же, он был больше чем на расстоянии пушечного выстрела от стен города. – Сглотнув, Джордж продолжил: – Наша сотня шла вверх по склону под огнем французов… Булонь находится на верху холма. Все, что могли сделать наши – это укрываться за земляными валами, стрелять в город из пушек и по дюйму продвигаться вперед. На моих глазах живой город Булонь превращали в груду мертвых обломков. – Вновь посмотрев на меня, он добавил: – Вы никогда не узнаете, что это такое: убить человека.

Помедлив, я ответил:

– Однажды я убил человека. Пришлось… иначе он убил бы меня. Я утопил его, не позволив вынырнуть из грязного пруда. До сих пор помню звуки, которые он издавал. Позже я едва не утонул сам – в полноводной сточной канаве. С тех пор я боюсь утонуть, хотя подобная смерть была бы для меня справедливой.

– Справедливости не существует, – негромко проговорил Ликон. – Смысла тоже. Вот чего я опасаюсь… Я молю Бога забрать у меня воспоминания, но он не хочет этого делать.

Посмотрев на богато вызолоченную статую Девы Марии на алтаре, невозмутимо взиравшую на нас из своей неизмеримой дали, он возобновил свою страшную повесть:

– Когда ближайшую к нам часть Булони стерли в порошок, нам приказали наступать. Король к этому времени уже отправился домой; сентябрь выдался дождливый и грязный, как никогда. Наши сотни брели вверх по грязи, а французская артиллерия все время поливала нас огнем. Потом, когда мы подошли ближе, стрелять из завалов начали их лучники и аркебузиры. Чем ближе подходили мы к городу, тем больше наших оставалось лежать в грязи. Мои лучники убили многих французских лучников и канониров. Но мы и сами служили мишенью для них… пушечные ядра в клочки разорвали многих моих парней. – Он вдруг расхохотался, и этот жуткий звук ужасом прокатился по темной церкви. – В клочки, – повторил рассказчик. – Тихое словцо, а каков смысл? Весь тот широкий глинистый склон покрывали оторванные руки и ноги, шматы мяса, клочья мундиров, лужи кровавой грязи вперемешку с битым камнем. И головы наших друзей… в шлемах… посреди кровавых луж.

Поникнув головой, он тяжело вздохнул, после чего опять поднял на меня глаза.

– Но не все наши полегли перед стенами, уцелевшие по битому камню вошли в город. Началась рукопашная, пошли в ход мечи и клевцы, повсюду звон стали, хруст костей и кровь. Французы – a они люди отважные, ничуть не хуже наших – отступили в верхнюю часть Булони и продержались еще неделю. Получив легкую рану в бок, я потерял сознание и очнулся в дырявом шатре, корчась от боли, стараясь держать крыс подальше от моей раны. – Джордж коротко хохотнул. – Мне сказали, что я – бравый солдат, и произвели в вице-капитаны.

– Действительно бравый… столь ужасную ситуацию трудно и вообразить!

– Но не сражение в городе запомнилось мне больше всего, – продолжил Ликон, – хотя я убил там нескольких французов и сам подвергался смертельной опасности, а этот склон внизу, ставший подобием гигантской бойни. Сколько было убитых!.. Много ночей, засыпая, я оказываюсь на этом склоне. Я бреду по нему, разыскивая куски тел моих людей, так чтобы составить их вместе. – Он глубоко вздохнул. – Если мы будем нападать на французские корабли, если будем брать их на абордаж, опять начнется рукопашная. Я договорился со Снодином, чтобы послезавтра он поговорил с людьми, объяснил им, на что похожа война. Я знаю, он ведь тоже был в Булони. Я не смог заставить себя это сделать.