Светлана Гончаренко - Продается дом с кошмарами

— Какое случился! — возразила старуха в ватнике. — Он её караулил! Такой срамник, завсегда за бабами подглядывает. Ленка к нему ближе всех живёт, вот он и тёрся у неё под окнами. Как она в колодец прыганула, он тут как тут — вытащил, откачал. Только Ленка так и не отошла, на инвалидности теперь. Видно, что не жилица. А этот греховодник всё свои поганки ей носит, всё выходить думает, старый дурак. Доброго утра, Леопольдович!

Все три старухи и Ника, проходя мимо, кивнули профессору Безносову, который сидел на лавочке возле своего жилища. Увидев проходящих дам, он встал и вежливо раскланялся, приподняв знаменитую капроновую шляпу. Наверное, после зимнего хранения где-то под спудом профессор достал шляпу недавно, потому что она ещё плохо надевалась на голову, а роза слежалась в лепёшку.

Рядом с профессором сидел старый пьяница и танцор Дудкин. Этот здороваться не стал. Вряд ли он вообще что-то замечал вокруг — его слезящиеся глазки таращились в разные стороны.

Между Дудкиным и профессором на лавке лежал толстый засаленный том без переплёта, издали похожий на блинчатый пирог. Фолиант венчала кучка ранних грибков-кукишей и пара ломтей целинного хлеба. Рядом стояла бутылка. Несмотря на этикетку «Столичная», темнело в бутылке что-то мутное, таинственное. Дудкин отхлебнул из горлышка и зажмурился.

— Уверен, ты будешь спорить, Владимир Фомич, но я готов поклясться, что видел всё это собственными глазами. И не далее, как в четверг! — говорил профессор, хотя Дудкин собирался не спорить, а икнуть. И икнул.

— Так я и знал, что ты не поверишь! — взвился профессор. — Тогда скажи, куда она подевалась? Вернее, они обе?

Дудкин снова икнул.

— Вот и я говорю, что здесь ерунда какая-то, — согласился профессор. — По меньшей мере гипноз! Но клянусь, что в четверг, когда я пошёл за толстопудиками липучими (как раз их сезон!), то набрёл на чудную поляну. Ландышей там видимо-невидимо! Аромат, как в раю или в женском зале парикмахерской, что в принципе одно и то же. И что ты думаешь? Эта чёртова Инесса, которая якобы завербовалась на крайний Север, уже там! Совершенно голая! Представляешь? Ты мне веришь?

Чтобы получить ответ, профессор тряхнул Дудкина, и тот почти осмысленно сморщил нос.

— Клянусь! — крикнул профессор, весь красный от воспоминаний. — Сам видел: валится Инесса прямо на ландыши и давай по ним кататься. Зрелище не для слабонервных! Меня за кустом чуть инсульт не хватил. Ты знаешь, какая Инесса обаятельная, хотя, конечно, с Леной её не сравнить. Я ведь сдуру за Инессой когда-то ухаживал, а она… Но не будем о грустном! Главное, фигурка у неё очень неплохая. А тут, представь, она ножками сучит, по ландышам катается — только треск стоит. И что удивительно, всё краше становится, всё белее. Прямо на глазах! Я благодаря рекомендациям академика Амирханяна сохранил и развил сексуальную активность, так что едва терплю, и вдруг… Да не храпи ты!

Дудкин действительно вздремнул на самом интересном месте. Профессору пихнул его в бок. Дудкин засопел, приоткрыл глаза и посмотрел в разные стороны, так что профессор смог продолжить:

— И вот я, больше не владея собой, готов броситься к чертовке, как вдруг на долю секунды теряю сознание. Наверное, от раздавленных цветов слишком уж резкий запах пошёл (ландыши вообще токсичны). Но я не слабак — в следующую долю секунды уже стою на ногах. И что же я вижу? Та же поляна, но никакой Инессы и никаких ландышей. Ни одного цветочка! Зато банки из-под пива валяются, газеты в жиру, плевки всюду, кострище ещё дымится, а посередине в траве кто-то нагадил. А? Что скажешь?

— Всё это вам примерещилось, Фёдор Леопольдович, на алкогольной и сексуальной почве, — твёрдо заявила Ида Васильевна, проходя мимо с букетом одуванчиков и кульком карамелек.

Весенний ветер раздувал блеклый крепдешин её платья, но ничего не мог поделать с её безупречной причёской. И профессор Безносов не нашёлся, что ответить.

Спустя полчаса Ида Васильевна достала из буфета стеклянную вазочку на тощей, как у рюмки, ноге. В вазочку влезло с десяток карамелей. Затем на столе появились чашки с незабудками.

— Знаешь, Мишук, бедный профессор Безносов окончательно свихнулся, — сообщила Ида Васильевна мужу.

Тот громогласно пробежался по клавишам рояля:

— Неужели?

В доказательство Ида Васильевна рассказала про ландыши.

Густые брови Михаила Пахомовича удивлённо всползли на лоб. Он загремел аккордами, потом перешёл на трели, и вышла у него не песня советских композиторов, как обычно, а что-то совсем забытое.

Композитор удивлённо пожал плечами и напел:

Он рыбку снял с улыбкой,

Я ж волю дал слезам.

— Плакать не надо, выпей лучше чаю, — посоветовала Ида Васильевна. — Я купила леденцов.

Чай она заварила травяной, очень бледный. Он пах прополотой грядкой.

— А мёд где? — детским голосом заныл композитор.

— Мёд вчера съела кошка Пелагеи Демьяновны. Та рыжая, без хвоста — ты её знаешь. Я застала её на столе, и вазочка была уже пустая.

— Кошки не едят мёда.

— Здешние едят всё. Иначе куда подевался пучок редиски, который я оставила утром на буфете? Всё пропадает, всё! Даже люди. Например, дачный охранник Ефимов… Правда, Фёдор Леопольдович утверждает что видел его в лесу. Разумеется, издали. Несчастный якобы был в гавайской юбке из травы и с волосами до плеч.

— Враньё, — заметил Михаил Пахомович, разгрызая леденец, как орех. — Охранник был плешив. В юбке был кто-то другой.

— Да не было вообще никого! Чудес не бывает! У профессора галлюцинации от грибов. Последнее время он всё время несёт околесицу. А охранника просто уволили — ведь дача-то колдобинская дотла сгорела. И Инесса ни по каким ландышам не каталась. Она наконец закончила свой культпросвет и уехала работать в Уренгой.

Ида Васильевна подлила себе чаю и осторожно положила за щёку карамельку.

— Клубничная! Кстати, Каймакова старая тоже на север подалась, — добавила она. — Внучку проведать. Я вчера её встретила, когда она в автобус садилась. Она мне и билет на самолёт показала, Нетск — Уренгой… Кстати, об Уренгое! Как же я могла забыть! Ещё утром хотела тебя удивить…

Ида Васильевна вспорхнула от стола и вытащила из-за буфета что-то бумажное, свёрнутое в трубочку.

— Вот полюбуйся, — сказала она мужу. — У дачников на мусорке взяла — на растопку, конечно. Думаю, это Секушины выбросили. Они довольно интеллигентные люди: прошлым летом клеили под обои «Книжное обозрение».

Тоненькими птичьими пальчиками она стала разворачивать свиток в подобие толстого журнала. Но журнал давно слипся и слежался трубой, потому норовил вновь скрутиться. Наконец Ида Васильевна с ним сладила.

Михаил Пахомович на издание покосился без всякого интереса. На мятой обложке он увидел фотографию сурового пейзажа и надпись «Уренгойские сполохи».

— Дрянь какая, — сказал композитор. — Кажется, и коза жевала…

— Какая коза! Это литературный альманах. Ты сюда посмотри!

Разогнув журнал в нужном месте, Ида Васильевна прочитала вслух:

— «Логово оборотней», фантастический роман. Взгляни теперь, Мишук, на фото автора.

Михаил Пахомович достал из кармана рубахи очки в мощной роговой оправе и взглянул.

— Ну? Узнаёшь? — наседала Ида Васильевна. — Нет? Даю подсказку: в прошлом августе он сидел на этом самом месте и пил чай с петровским вареньем.

Композитор уже собрался признать, что жена права — это фотография их прошлогоднего знакомца Кости, только страшно исхудавшего и с неровной чёрной бородой.

Но вдруг он возопил:

— Ерунда! Не он это! Посмотри, что тут, под карточкой, написано: Наум Амирханян!

— Наверняка псевдоним, — парировала Ида Васильевна. — Я в этом просто уверена! Тут у нас Безносов ко всем пристаёт со своим Амирханяном, а кто Амирханяна знает в Уренгое?

— Там тоже растут грибы, не сомневайся. Так ты, Идочка, думаешь, что всё это как-то связано?

— Что именно?

— Как же, смотри: этот молодой человек в Уренгое. И Инесса, которой он прошлым летом увлёкся, тоже в Уренгое. И бабка её, страшилище, туда же поскакала. Тут целый роман, не находишь?

Ида Васильевна скептически фыркнула:

— Ерунда! Инесса для него слишком вульгарна. А бабка к чему? Это обыкновенное совпадение! Все едут в Уренгой за длинным рублём. Бедный мальчик наверняка там тяжко работает, чтоб выплатить Колдобиным за пожар на даче.

Михаил Пахомович не согласился:

— Колдобины страховку получили, чего тут выплачивать. И вообще известно, что пожар был страшенный, сразу несколько молний долбанули в одну точку. Парень сгорел. А тут, в журнале, напечатали настоящего Амирханяна — смотри, какой чернявый!

— Псевдоним! И никто не сгорел. Это была официальная версия, — тонко улыбнулась Ида Васильевна. — А вот мне Матрёна Трофимовна шепнула, что кто-то видел, как мальчик выскочил из огня. Прямо как саламандра! Он бросился бежать к лесу. Всё понятно: он перенёс стресс, сошёл с ума, потерял память, а когда немного пришёл в себя, то назвался Амирханяном. Подобные случаи не редкость. Это так просто!