Светлана Гончаренко - Продается дом с кошмарами

— Вот подлость! — возмутился Костя. — Сколько я страдал без спичек, сколько их покупал и терял, а тут всё время лежал этот чёртов коробок!

Костя смутно помнил, что тот же ящик он выдвигал прежде, и ничегошеньки в нём не было. «Аберрация памяти, фантом! — сказал Костя сам себе. — Или это был другой ящик. Нет, спички — настоящий подарок судьбы! Наконец-то последний вечер я проведу здесь, как человек. То есть, как собирался. То есть, как Бунин!»

Первым делом Костя подпалил берёзовые поленья в камине. Он очень боялся, что дрова отсырели в дождливые дни. Ничего подобного! Огонь получился таким чистым и ярким, такие весёлые оранжевые волны забегали и задрожали в каминной пасти, что Костя только крякал и потирал руки. Ровное тепло задышало в промозглую темь.

«Теперь можно и помещение осветить, — решил Костя. — Будет окончательно по-английски».

Он взял с каминной полки рогатый подсвечник и, плавя спичкой толстые концы свеч, поставил целых шесть. Ближнее пространство наконец озарилось, а свечи заплакали длинными струями. От них тоже запахло теплом.

Сразу стало уютно и хорошо. Рыжий свет не мог захватить многого и лежал лишь на большом кресле да на столике для покера. По столику Костя в сердцах разбросал хлам, который нашёл в шкафах.

Костя снова развалился в кресле. Он уставился на огонь и всё ждал, что в такой располагающей обстановке придут к нему какие-нибудь оригинальные мысли. Однако, как назло, в голову лезли глупости — банка с огурчиками, которая так и не нашлась, копчёная колбаса, лейка на газоне, недосягаемый альманах «Нетские увалы», голая Инесса. «Бунин и другие, наверное, на грудь что-нибудь принимали для вдохновения», — догадался Костя.

И без принятого глаза у него то и дело слипались: кресло оказалось слишком удобным. Наплывал сон, тем более привязчивый, что его приходилось отгонять, дрыгая ногами и таращась из последних сил.

А за окнами никак не кончалась ночь. Буря в саду окончательно разгулялась и теперь выла в голос, трещала ветками. Она казалась нестрашной и уютной, потому что в комнате горел огонь.

Вдали, кажется, первый раз ухнуло.

«До чего надоели грозы, — сквозь сон ворчал Костя. — Ещё развезёт дорогу, и утренний автобус где-нибудь застрянет… А петухи всё дрыхнут, сволочи! Как только первый крикнет, можно будет расслабиться и поспать до полседьмого»…

Но заснул он тотчас же, без всяких петухов. Легко заснул: поплыл, как щепка, в сладкую темноту, перестал и шевелиться, и слышать, и думать. Только когда над самой головой треснуло небо, а кресло даже слегка подпрыгнуло, он с трудом приоткрыл глаза.

Буря трясла и ломила деревянные стены дачи. За портьерами вспыхнула белая молния, и Костя из своего кресла увидел «Девятый вал».

«Опять!» — простонал он.

Снова раздался оглушительный треск, и что-то тяжёлое, громадное, живое рухнуло под самым окном — должно быть, молния угодила в яблоню. Спросонья Косте показалось, что бревно на картине в этот миг круто взмыло в мутной волне, причём вместе с его креслом.

Тут и гром тряхнул землю. Ему в ответ в шкафу глухо, беспорядочно чокнулись друг о друга рюмки, сервизная супница поехала вбок по полке, а с потолка заструилась какая-то труха. Испуганно порхнули и замигали свечи.

Шестирогий подсвечник, который стоял на столе ближе к Косте, медленно накренился и рухнул плашмя. Какие-то из шести огней тут же погасли, сгинули. Однако самый зловредный огонёк живо перекинулся на стопку женских журналов. Он подпалил верхнюю страницу, которая тут же вздыбилась торчком.

В одно мгновение бумажный лист взялся тысячей острых беглых язычков, которые быстро проели в странице овальную дыру. Края дыры расползлись чёрными кружевами, скрутились и опали, зато другие страницы поднимались одна за другой, пылая.

Только тогда Костя окончательно проснулся. Он вскочил и оглянулся, чем бы залить или забить огонь, но, как назло, вокруг было всё ненужное, глупое, горючее. Воды ни капли! Ни ковров, ни покрывал, ни простыней! Английский стиль!

Костя начал стаскивать с себя куртку, но в эту минуту огненным столбом ахнула бутылка с бензином. Весь стол разнообразно, дымно и вонюче вспыхнул. Треснул и занялся драгоценный Костин ноутбук.

Костя бросился к портьере и стал отдирать её, чтобы накрыть пламя. Портьера была намертво прикреплена к какой-то резной деревяшке — Костя даже повис на ней, но плотная ткань не прорвалась.

«Вот так я и сберёг имущество Колдобиных, — с ужасом подумал Костя. — Этот стол и всё это барахло кучу денег стоят! А как спасать?»

В камине до сих пор мирно мерцали поленья, но гостиную заволокло чёрным, сплошным дымом, глухим, как войлок. Что-то громко трещало и разгоралось уже на полу.

Вдруг Костя забыл про столик и колдобинские ценности. Он понял, что оказался в западне: дверь наглухо забаррикадирована, а окна забраны коваными решётками. Он попробовал эти решётки расшатать, но куда там! Даже если б был у него перстень с алмазом (сдуру вдруг подумалось о таком счастье), то работы всё равно хватило бы на пару недель. Оставалось одно: разобрать баррикаду.

Задыхаясь и слабея от ужаса, Костя сдвинул диван, спихнул с комода стулья и журнальный столик. Сам же комод упёрся и ни в какую не желал сходить с места. Костя совсем выбился из сил. «Как глупо приходится умирать — в борьбе с комодом», — подумал он и снова навалился на врага. Никакого результата.

Наконец Костя сообразил, что из комода надо вытащить тяжёлые ящики. Полетели из них в огонь какие-то тряпки, кипы папок с колдобинскими архивами и даже набор тяжеленных колёсоподобных гирь, какими орудуют, продавая картошку мешками.

Лишённый нутра, комод подался. Костя протиснулся к двери. Даже проклятая её ручка в виде львиной головы долго артачилась, прежде чем выпустить пленника!

Вслед за Костей в приоткрытую дверь ринулся чёрный трескучий жар. Едва видимое в дыму, пламя в гостиной уже гудело. Костя побежал по коридору, а тот всё никак не кончался, хотя был всего-то метров восемь. Наконец подалась входная дверь. Костя вывалился в ночь.

Он ожидал, что с грозой пришёл и дождь, но было сухо и пыльно. Ветер крутил и гнул деревья, как траву, а у крыльца в самом деле лежала, высоко воздев поверженные ветки, старая яблоня. На ней было полно яблок, ещё больше валялось вокруг на земле. Её листья ещё шелестели и со свистом рвались вслед за вихрями, но яблоня была мертва. Высокий слом её ствола белел в темноте на том месте, где она прежде стояла — остроугольный, как обелиск.

«Пропал! Пропал!» — повторял Костя.

Он боялся оглянуться на дом, но знал, что там скверно: оттуда веяло жаром и палёной вонью. Лопались стёкла. Ветер гудел и выл особым густым голосом, какой бывает только на пожарах.

«Надо бежать к будке и звать на помощь, — соображал Костя. — Только что может сделать вурдалак? Разве не их компашка всё это затеяла? А может, если б я пошёл нынче к Инессе, ничего бы и не случилось? Теперь же всё пропало. Нет, уж лучше к Шнурковым — предупредить, чтоб хоть они не пострадали».

Костя побежал к калитке, но не смог, как жена Лота, не оглянуться. Оба этажа колдобинской дачи уже горели. Ветер трепал пламя. Дом походил на громадный бешеный фонарь, освещавший рыжим огнём дальние деревья. А ближние уже и сами пылали.

Странно было одно: до сих пор никто не прибежал на пожар. Пусть не помочь, так хотя бы поглазеть! Но улица Мичурина оставалась тихой и безлюдной.

Костя забарабанил в калитку Шнурковых. Никто к нему не вышел. Тогда он подтянулся на кованой загогулине ворот и влез во двор.

Дом Шнурковых стоял тёмный, неживой. Костя стукнул в дверь, затем приложил к ней ухо и услышал такое полное безмятежное эхо, что сразу сообразил: дом пуст. «Не может этого быть! Куда они все подевались? Разве со Шнуркова сняли подписку?» — бормотал Костя.

Он ещё раз постучал в дверь. Та вдруг подалась, отворилась с тихим скрипом. В сенях было темно. «Эй!» — крикнул Костя. На этот крик эхо ответило ещё яснее и многогласнее, чем на стук. «Зря я спички с собой не взял, посветил бы, — пожалел Костя. — Теперь они сгорели, весь коробок. А Шнурковых нет как нет. Куда мне теперь? В деревню, к людям? А может, все они мне приснились?»

Садом он всё-таки пробрался к тропинке, которая вела в деревню, и ещё раз оглянулся. Колдобинская дача сияла розовым заревом, из стороны в сторону мотались в саду огненные деревья. Ветер неистово свистел листвой, скрипел стволами, зажигал новые факелы.

Идти было недалеко. Первый дом был Каймаковых, но он всё никак не показывался. Вокруг шумели только какие-то деревья, видимые в темноте очень смутно, лезли навстречу кусты, норовили хлестнуть по лицу.

«Что же это? Не в ту сторону я пошёл, что ли? — испугался Костя. — Быть не может: тропинка тут одна. Или нет уже никакой тропинки? И я в лесу?»