Ли Чайлд - Ловушка

— Хорошо, я это понимаю. И приму в расчет.

Стивен кивнул в ответ, словно они установили правила игры.

— Сколько вам лет?

— Тридцать восемь, — ответил Ричер.

— Из здешних мест?

Ричер покачал головой.

— На самом деле я ниоткуда.

— Ладно, в таком случае я должен вам кое-что объяснить, — сказал Стивен. — У нас очень маленький провинциальный городок, мы с Виктором родились здесь в сорок восьмом году. Нам было пятнадцать, когда застрелили Кеннеди, шестнадцать, когда появились «Битлз», и двадцать во время беспорядков в Чикаго и Лос-Анджелесе. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Другой мир, — проговорил Ричер.

— Именно, — сказал Стивен. — Мы выросли в другом мире. В нем прошло все наше детство. Для нас настоящим смельчаком был тот, кто украшал бейсбольными карточками колеса своего велосипеда фирмы «Швинн». Помните об этом, когда услышите то, что я вам скажу.

Ричер молча вытащил девятый и десятый мешки из кузова пикапа. Он слегка вспотел и волновался о том, в каком состоянии будет рубашка, когда его увидит Джоди.

— Виктор был очень правильным ребенком, — сказал Стивен. — Правильным и совершенно нормальным. Для сравнения скажу, что это было в те времена, когда большинство из нас считали себя крутыми, если гуляли до половины десятого вечером в субботу и пили молочный коктейль.

— А чем он интересовался? — спросил Ричер.

Стивен надул щеки и пожал плечами.

— Ну что я могу сказать? Думаю, тем же, что и все остальные. Бейсбол и Микки Мантл[9]. Нам нравился Элвис. Мороженое и Одинокий ковбой[10]. Самые обычные вещи.

— Его отец сказал мне, что Виктор всегда мечтал стать военным.

— Мы все мечтали. Сначала ковбоями и индейцами, потом солдатами.

— А вы были во Вьетнаме?

Стивен покачал головой.

— Нет. Со временем я успокоился насчет военной службы. Не потому, что не одобрял. Вы должны понять, что все это произошло задолго до появления движения хиппи и всего, что с ними связано. Тогда никто не возражал против военной службы, и я не боялся ее. Тогда бояться было особенно нечего. Мы же были гражданами Соединенных Штатов, верно? Мы собирались надрать задницы узкоглазым уродам максимум за полгода. Никто не переживал из-за того, что нужно идти на ту войну. Просто все это казалось нам каким-то старомодным. Мы уважали военных, нам нравились их истории, но война представлялась нам вчерашним днем. Вы понимаете, что я имею в виду? Я хотел заняться нашим семейным бизнесом, хотел превратить лесопилку отца в большую корпорацию. Вот это было настоящее дело. И я считал, что это больше по-американски, чем идти в армию. В те времена такой поступок представлялся мне не менее патриотичным.

— И вы избежали призыва? — спросил Ричер.

— Меня вызвали, но я подал документы в колледж, и меня не тронули. Мой отец дружил с председателем торговой палаты, и это тоже, наверное, сыграло свою роль.

— А как к этому отнесся Виктор?

— Нормально. Никаких разногласий. Я же не был настроен против войны. Я поддерживал наши действия во Вьетнаме, как и все остальные. На самом деле речь шла о личном выборе каждого, вне зависимости от того, завтрашний это день или вчерашний. Я мечтал о будущем, Виктор — об армии. Он считал, что поступает правильно. По правде говоря, на него очень сильно повлиял его отец, который был негоден к строевой службе во время Второй мировой войны. А мой служил в пехоте. Виктор чувствовал, что его семья не выполнила свой долг, и хотел это исправить. Звучит довольно глупо, верно? Насчет долга. Но тогда мы все так думали. Нынешняя молодежь совсем другая, ни в какое сравнение с нами не идет. Мы здесь были очень серьезными и довольно старомодными в своих взглядах на жизнь. А Виктор, наверное, немного больше других. Но на самом деле он не сильно от нас отличался.

Ричер уже успел перетаскать три четверти мешков. Он остановился и прислонился к дверце пикапа.

— Он был умным?

— Думаю, достаточно умным, — ответил Стивен. — Он хорошо учился в школе, но без выдающихся успехов. Пара ребятишек из нашего городка стала адвокатами, врачами и все такое. Один даже в НАСА работает, он был чуть младше нас с Виктором. У Виктора было все в порядке с головой, но, насколько я помню, ему приходилось трудиться, чтобы получать хорошие оценки.

Ричер снова занялся мешками. Сначала он заполнил самые дальние полки и теперь радовался своей предусмотрительности, потому что руки у него начали болеть.

— Он попадал в какие-нибудь неприятности?

— Вы, наверное, меня плохо слушали, мистер, — нетерпеливо проговорил Стивен. — Виктор был исключительно правильным, в то время как самый последний хулиган из нашего детства выглядел бы сейчас настоящим ангелом.

Ричеру осталось перенести шесть мешков, и он вытер ладони о штаны.

— А каким он был, когда вы его видели в последний раз? Между двумя командировками во Вьетнам?

Стивен задумался над его вопросом.

— Виктор стал старше, наверное. Я повзрослел на год, а он, как мне показалось, лет на пять. Но он совсем не изменился. Остался таким же, как и прежде, серьезным и целеустремленным. Когда он вернулся домой, в его честь устроили парад, потому что он получил медаль. Но он очень из-за этого смущался и сказал, что медаль ничего не значит. А потом снова уехал и уже больше не вернулся.

— И как вы к этому относитесь?

Стивен снова помолчал.

— Плохо, конечно. Я знал его всю жизнь. Я бы хотел, чтобы он остался жив, но, с другой стороны, радовался, что он не вернулся в инвалидном кресле и все такое, как многие из парней, побывавших на той войне.

Ричер закончил работу, пристроил последний мешок на полку, подтолкнув его ладонью, и прислонился к столбу напротив Стивена.

— А как насчет тайны? Насчет того, что с ним там случилось?

Стивен покачал головой и грустно улыбнулся.

— Нет никакой тайны. Его убили. Просто двое стариков отказываются принять три неприятных факта.

— Каких?

— Элементарных, — ответил Стивен. — Первое: их сын погиб. Второе: он погиб в каких-то богом забытых непроходимых джунглях, где никто и никогда его не найдет. Третье: правительство перестало говорить правду и считать солдат, пропавших без вести, погибшими, чтобы потери не казались огромными. В вертолете Виктора было, наверное, десять человек, так? Получается, десять имен не попало в вечерние новости. Это политика, а время для признаний прошло. Они никогда не скажут правды.

— Вы так считаете?

— Конечно, — ответил Стивен. — Война пошла не так, как они планировали, и у правительства возникли проблемы. Скажу вам, моему поколению принять это было очень не просто. Вы, ребята помоложе, возможно, относитесь к тем событиям спокойнее, но, можете мне поверить, старики вроде Хоби никогда не успокоятся.

Он замолчал и задумчиво посмотрел на пустой пикап, а потом на полки с мешками.

— Вы перетащили тонну цемента. Хотите зайти помыться? Угощу вас содовой.

— Мне нужно поесть, — ответил Ричер. — Я пропустил ланч.

Стивен кивнул и грустно улыбнулся.

— Поезжайте на юг. Сразу после железнодорожной станции будет кафешка. Мы там пили молочный коктейль в половине десятого вечером в субботу и считали, что мы ничем не хуже Фрэнка Синатры.

С тех пор как отчаянные мальчишки с бейсбольными карточками на колесах велосипедов пили здесь молочный коктейль субботними вечерами, кафе, судя по всему, сильно изменилось. Сегодня оно представляло собой заведение в стиле семидесятых — низкое и прямоугольное, с кирпичным фасадом и зеленой крышей — и с блеском девяностых в виде голубых и розовых неоновых вывесок в каждом окне. Ричер прихватил с собой кожаную папку, толкнул дверь и оказался в прохладном помещении, где пахло фреоном, гамбургерами и моющим средством, которым протирают столы. Он сел за стойку, и улыбающаяся полная девушка лет двадцати с небольшим выдала ему тарелку и салфетку, а затем протянула меню размером с доску объявлений и с фотографиями блюд рядом с описанием ингредиентов. Ричер заказал гамбургер с полуфунтовым непрожаренным бифштексом, швейцарский сыр, салат из шинкованной капусты и лук кольцами и заключил сам с собой пари, что гамбургер ни капли не будет похож на фотографию в меню. Затем он выпил воду со льдом, снова налил полный стакан и только после этого открыл папку.

Первым делом Ричер решил заняться письмами Виктора родителям. Всего их было двадцать семь: тринадцать из военной школы и четырнадцать из Вьетнама. Они подтвердили все, что рассказал ему Эд Стивен. Правильная грамматика, правильная орфография, четкие, простые фразы. Тот же почерк, что и у всех, кто получил образование в Америке в период между двадцатыми и шестидесятыми годами, но с небольшим наклоном влево. Левша. Ни в одном из двадцати семи писем не было больше нескольких строк на второй странице. Человек долга, который к тому же знает, что невежливо заканчивать личное письмо на первой странице. Воспитанный, исполнительный, левша, скучный, консервативный, нормальный человек, получивший образование, но звезд с неба не хватающий.