Тонкая темная линия - Джо Р. Лансдейл

Я встал, чтобы уйти.

Бастер остановил меня:

— Возьми её домой и прочти. Она направит твои мысли в нужное русло.

Он вручил мне книгу в мягкой обложке, называвшуюся «Приключения Шерлока Холмса».

— У Холмса, паренёк, голова для этого работала. Он умел заглядывать за угол и видеть то, что прячут под ковёр.

— Как это?

— Почитай — и поймёшь, о чём я.

Я положил книгу в задний карман, стащил велосипед с веранды. Поездка по разбитым кирпичным улицам обещала быть нелегкой. Я подкатил к веранде, где сидели те мужчины, но их уже не было.

Я поехал дальше, пока деревья не стали более ухоженными, а кирпичи не выровнялись, мимо разрушенного кладбища цветных, мимо ухоженного кладбища белых, в Дьюмонт, а оттуда доехал до дома.

11

Через несколько дней Бастер принес старые газеты на работу. Он пришел по крайней мере за два часа до того, как ему нужно было запускать кинопроектор. Мы с Нубом провели с ним всё это время в проекционной будке. Мы просматривали вырезки. То есть, Бастер и я. Нуб разлегся на полу на спине, задрав лапы кверху. От него не было никакой пользы.

Мы с Бастером заносили все интересные факты в желтые блокноты, а просмотренные вырезки откладывали, чтобы при случае к ним вернуться.

По утрам, когда Бастера не было дома, я читал рассказы о Шерлоке Холмсе или учил Рози лучше читать. Она уже переросла киножурналы и комиксы и прочла несколько коротких рассказов из маминых журналов, таких как «The Saturday Evening Post».

Иногда Ричард приезжал навестить нас, и мы катались на велосипедах к ручью, окруженному лесом, и ловили раков на илистом мелководье.

Мы ловили раков, привязывая к веревочке кусочек бекона, и вытаскивали их из ручья, когда они хватались за него.

Ричард брал с собой ведро, и к полудню хорошего дня оно было наполовину заполнено раками. Потом относил домой, чтобы отдать матери, варившей их, пока они не становились розовыми. Затем она готовила рис и овощи и смешивала их вместе.

Я раз или два ел раков у них дома, и они мне не очень понравились. Мне казалось, что они по вкусу отдают илом. И было печально видеть, что мать Ричарда ходит, как побитая собака, под глазом у нее синяк, нос распух, губа вздулась, как заплатка на велосипедной шине. Одного взгляда через стол на отца Ричарда, склонившегося над тарелкой, как чёрная туча, готовая пролиться на весь мир, было достаточно, чтобы еда во рту теряла вкус.

Однажды Ричард приехал к нам домой на велосипеде, и у него был подбит глаз.

— Что случилось? — спросил я его.

— Папа и мама поссорились, — сказал он. — Я пытался помешать папе ударить маму. Он подбил мне глаз, а ее все равно избил.

— Сочувствую.

— Думаю, мы с мамой заслужили это.

— Нет, не заслужили.

— Ладно, пойдем ловить раков, — сказал он.

У ручья, ловя раков, мы с Ричардом заговорили о призраке у железнодорожных путей.

— Эй, хочешь сегодня вечером тайком смотаться туда и посмотреть? Ты будешь дома ещё до того, как тебя хватятся.

— Не знаю. Может быть.

— Всё жизнь будешь трусом, а?

— Я не трус.

— Тогда чего слушаешься родителей во всём? Я — рискую.

— А мой папа не лупит меня за любую мелочь. Он вообще меня не лупит.

— Мой папа говорит, что он просто пытается научить меня ответственности.

— Он не учит тебя ничему — просто вымещает на тебе злость. И твою маму он тоже бьет поэтому. Мой папа никогда маму не трогает.

— Она у тебя дерзкая, потому он её и не бьёт.

— Ну и что?

— Я ничего плохого не имел в виду, Стэнли. Но если хочешь драться, давай драться. Я не из пугливых.

— Может, ты и побьёшь меня, но не смей говорить так о моей маме или моей семье.

— Ты первый начал.

Я все еще сидел на корточках на берегу ручья, держа в руках верёвку с привязанным к ней беконом. На мгновение я задумался, а потом сказал:

— Наверное, да. Я не хотел ничего плохого.

— Я тоже. Я просто пошутил, когда назвал тебя трусом. Ты — не трус.

— Спасибо.

— Да ладно. Ты хочешь смотаться или нет?

— Почему бы и нет? — согласился я.

— Я могу зайти сегодня ночью. Часов в одиннадцать, нормально?

— Лучше заходи в полночь.

— Мы сможем доехать на велосипедах до лесопилки, а дальше придётся идти пешком — дальше только узкая, неровная тропка.

Мы намотали верёвки на палки и засунули их под мост, чтобы в следующий раз, когда мы сможем добыть бекон, их не потерять, а потом я пошёл домой с Ричардом, он нес ведро с раками.

Мы прошли мимо старой заброшенной лесопилки. Большая часть её сгнила, а ещё часть была разобрана на доски. Осталось одно целое здание. Оно стояло на столбах, и через окна без стекол было видно оборудование. Крыша была конической формы и сильно проржавела, и из-за этой ржавчины ночью в лунном свете она выглядела так, словно была сделана из золота.

Постройка была открыта спереди, и из неё свисал длинный металлический желоб, поддерживаемый ржавыми цепями, прикреплённых к шарнирным опорам. Желоб опускался к куче влажных, почерневших опилок, спрессованных сверху ветром и дождем. Из леса доносились крики голубых соек, и одна из них на мгновение присела на желоб. Даже ее небольшой вес заставил длинный желоб закачаться на цепях. Птица взмыла в небо и, превратившись в точку, исчезла.

Дьюмонт был полон историй, и одна из многих, что я слышал от Ричарда, была о цветном мальчике, пошедшем поиграть на развалины лесопилки и подумавшем, что было бы забавно скатиться по старому желобу в кучу опилок. Но, когда он оказался внизу, опилки сомкнулись над ним, и больше его никто не видел.

Согласно истории, где-то под этой огромной горой опилок лежали его кости, а может быть, и кости других людей.

Я всегда задавался вопросом, как люди узнали, что он там, если никто не видел, как это произошло. И если бы он был там, то наверняка кто-нибудь уже выкопал бы его тело.

Когда я заговорил об этом с