Светлана Гончаренко - Продается дом с кошмарами

Ужиная на ходу и невкусно, Костя всё же вернул себе телесную бодрость. Но душа его была нема, темна, едва жива. В ней вяло ворочалось единственное желание: покончить со всеми бедами, написав в милиции чистосердечное признание. Только вот в чём признаваться?

Когда Костя приметил, что за порогом английской гостиной торчат мужские ноги в лёгких, заляпанных грязью туфлях, он не удивился.

«Вот и Робинзон, ныне покойный. Как я и предполагал, — сказал он вслух, жуя колбасу. — Лежит, бедолага. Только поразить меня уже ничем нельзя! Как стемнеет, возьмусь за тачку. Каждый день всё у меня происходит в своё время — по расписанию, как у собаки Павлова».

Костя поднялся в спальню, из которой исходило голубоватое свечение. На столе сиял раскрытый ноутбук с горделивыми строчками «Часть первая. Глава 1». Далее следовало всё, что полагается, про Баррекра и зловонную жижу, а также «Спран криво улыбнулся и сказал: «Пришёл твой конец!»

«Что за лажа! — возмутился Костя. — Опять этот Спран! Кто же мне гадит? Просто невозможно творчески работать! Про Спрана я прошлый раз, как только увидел, сразу всё вымарал. А тут, полюбуйтесь, снова он возник, да ещё и сказал что-то, сволочь. Неужели это старуха Каймакова, продвинутый пользователь, чудит? Или аптекарша с хвостом? Или Робинзон пришёл, настучал фразу, спустился в гостиную и помер? Нет, это уж совсем чушь собачья!»

Костя удалил чужой текст и задумался. Несчастный Баррекр уже вторую неделю бедовал с жижей в сапогах и никак не мог сдвинуться с мёртвой точки. Почему? Ведь ещё в городе всё про него было придумано!

Костя высоко, как композитор Галактионов, воздел руки над клавиатурой и попробовал вообразить Баррекра. Однако тот, мелькнув размытой тенью, вдруг стал уменьшаться, блекнуть, скукоживаться, пока не превратился в крохотное пятнышко, вроде того, что остаётся, когда прихлопнешь мошку. Зато возникла одна очень простая мысль: «Электричества нет, а ноутбук сейчас работает от сети. Может, уже дали свет?»

Полный надежд, Костя стал теребить выключатель настольной лампы, потом вскочил и попробовал зажечь люстру. Никакого результата. Зато ноутбук работал отлично. Даже фраза «Спран криво улыбнулся» вновь прицепилась к Костиной писанине, пока он пытался оживить электроприборы.

«Нет, сосредоточенной работы в таких условиях не получится, — решил Костя. — Какой Баррекр, когда труп пора везти в овраг!»

Действительно, близилась полночь. За окном было темно, будто стёкла снаружи заклеили чёрной бумагой. Посвистывал ветер. «Это хорошо, что погода дрянь, — решил Костя. — Значит, все давно уже по домам сидят. Инесса топит баню. Не пойду сегодня к ней: у меня покойник. Это уважительная причина».

В овраге деревья шумели и маялись на ветру. Дорожку сплошь занесло палыми листьями. Тачка катилась бесшумно, и Костя так понадеялся на спасительный камуфляж глухой ночи, что потерял бдительность. Он шёл себе вперёд и думал о чём-то постороннем, далёком.

Знакомое дерево над тем краем обрыва, куда Костя обычно спускал трупы, было уже близко, когда негромкий голос прорезался почти над ухом.

— Полпервого только, а ноги уже затекли, — сообщил этот голос.

— Давно, Данила, ты в засаде не сидел, вот и разнежился, — отозвался другой.

Костя замер, как вкопанный. Ужас окостенил его, тьма заискрила перед глазами. Застыл он, как был, с поднятой ногой, и боялся сменить позу. Когда он не подозревал, что встретит кого-нибудь, то катил свою тачку беспечно и бесшумно. Но теперь малейшее его шевеление стало производить стуки, скрипы и шорохи. Как назло, и ветер начал стихать.

Духу на бегство не хватило; Костя только немного отступил назад, на боковую тропку. Кусты, разросшиеся за лето, смыкались над ней. Улучив один из последних шумных вихрей, Костя вместе с тачкой влез в эту колючую чащу.

«Теперь осталось ждать. Теперь только бы не чихнуть!» — дрожа, заклинал Костя.

Один из участников засады как раз то и дело чихал, хотя тоже пробовал сдерживаться. Этот чих был страшно близок. Особенно пугало, что чихающий не был виден. Что это за люди? Где они? Сколько их? Кого они караулят в кустах у самого обрыва? Ведь именно из кустов ветер доносил до Кости вонючие струйки сигаретного дыма и разговоры полушёпотом.

— Замёрз, как цуцик, — жаловался один. — Явится этот гад, я его первым делом для сугрева так отмутызгаю, что небу станет жарко.

— Только без лишнего усердия, — говорил второй. — Он нам, Данила, живой нужен. Дело трудное, громкое. Хорошо бы самим все ниточки распутать и городским нос утереть. Тогда оба на повышение пойдём.

Теперь Костя догадался, что за карьеристы сидят в засаде — это его знакомцы, сыщик Данила Карманов и следователь Прухин. Вспомнив их суровые лица, Костя ужаснулся. Эти молодцы способны проторчать в кустах до рассвета, и тогда он со своей тачкой станет отлично виден. Убраться бесшумно уже не выйдет: ветер совсем стих. Все звуки вдруг сделались такими резкими и громкими, как будто ветки скрипели, а птицы шуршали перьями и почёсывались где-то у микрофона.

Засада скучала в зарослях.

— Артура Зайцева убил бизнесмен Коровин, к бабке не ходи, — просипел из темноты, очевидно, Прухин, человек аналитического ума. — Есть информация, что они были знакомы, вместе тусили одно время по клубам. Родственники это подтверждают. На пустой даче Боголюбовых Коровин очутился явно по наводке Зайцева. Потом Зайцев выкопал из-под помидоров золото Салтанаева и спрятал всё на той же даче. Не зря мы там под столом царский червонец нашли!

«Ага, ещё один потерянный червонец, — думал Костя, прикорнув у тачки. — Робинзон по фамилии Коровин с монетами обращался не слишком аккуратно. Крыша у него, должно быть, поехала от одиночества и нежданного богатства — на табуретке вавилоны из империалов строил, друга Артура прикончил… Такой на вид приличный — и на тебе!»

— А я не стал бы вычёркивать из подозреваемых наш местный криминалитет, — заметил Данила Карманов.

— Тольку-Ногу, что ли? — фыркнул Прухин. — Вспомни, какой у него размер галош. Откуда тогда женские следы? Наши бабы с ним не водятся, приезжих краль не было.

— Ну и что?

— А то, что тридцать шестой размер с каблучками надо как-то объяснить. Не забывай это, пожалуйста.

— Я и не забываю! Из-за мелких бабьих следов мне знаете, кто больше всех не нравится? Гладышев этот, плейбой городской. Писатель хренов! И ведь никто никогда не видел, чтоб он что-то писал. Скорее всего, это бандитская легенда. Может, он и букв-то не знает? Зато насчёт баб ходок. Мы с Бабаем сегодня утром в рабочем порядке дачу Колдобиных осмотрели…

— С понятыми? — забеспокоился Прухин.

— Да нет, просто по-дружески зашли, а Гладышева дома нету. Пришлось осмотреть помещение. Дмитрий Александрович, как вы думаете, что мы там обнаружили?

— Дай подумать! Если б царский червонец или босоножки композиторши, я бы уже знал.

— Нет, нашли не босоножки, — интригующе понизил голос Карманов, — а целую кучу использованных презервативов. В каждом углу! Особенно много под кроватью. Постель, между прочим, смята, как будто на ней черти горох молотили. Представляете, что там творится по ночам?

— Угу, — вздохнул Прухин, очевидно, с завистью.

«И тут мне кто-то нагадил! — беззвучно возмутился в своём укрытии Костя. — Интересно, кто именно — аптекарша или Инесса? Кто-то из этих двоих! Ведь когда я вечером домой вернулся, всюду был полный порядок: постель убрана, никаких презервативов… Наверное, их Карманов с Бабаем на экспертизу забрали. Интересно, что она покажет, если я не при чём?»

— Согласен, этот разгульный дачник вызывает большие подозрения, — сказал Прухин. — Согласен также, что он мог совершить защищённый половой акт с неизвестной, у которой нога тридцать шестого размера. И которая, следовательно, стащила у Галактионовой старые босоножки… Они вдвоём убили Зайцева и Смыкову, затем и Коровина, после чего завладели червонцами Салтанаева… Но где же тогда червонцы? Кто эта неизвестная? И почему Гладышев до сих пор тут слоняется вместо того, чтоб сбежать с награбленным? Ведь в город он ни разу не отлучался?

— Не отлучался, — признал Данила. — Зато вчера туда ездил Михаил Петров, больше известный как Кривой. Это дружок Толькин.

— Зачем он ездил?

— На базар, яблоки продавать. Натряс ночью у дачников Шнурковых целую гору и унёс — заявление их домработницы у Бабая лежит. Петров-Кривой стащил вдобавок лопату и массажный коврик для ног. Я провёл оперативную работу, но вернуть удалось только коврик. Лопату, Кривой говорит, вообще не трогал, а яблоки продал и купил водки. Сейчас Толька, Кривой и третий их кореш, Фесенко, эту водку пьют и песни орут. Сам слышал.

— Значит, будем разрабатывать Гладышева. Надо его прищучить! И мы прищучим, — грозно пообещал следователь. — Зачем он сюда приехал? Откуда берёт сексуальных партнёрш? Не связан ли с организованной преступностью? Завтра же, Данила, сделаешь в город запрос, и мы…