Ли Чайлд - Выстрел

Григор Лински развернул машину, теперь он наблюдал за входом в больницу через зеркало. Может быть, ему стоит заключить пари с самим собой, что в ближайшие шестьдесят минут ничего не произойдет. Не меньше шестидесяти, но не больше девяноста. Затем он задумался о том, что ему делать, если они выйдут не одновременно. Кого упустить, а за кем продолжать слежку? В конце концов Лински решил, что поедет за человеком, который выйдет один. Скорее всего, это будет бывший военный. Адвокаты и врачи вернутся в офис. Они вполне предсказуемы, в отличие от этого солдата.

Хелен провела в палате Джеймса Барра пятнадцать минут. Она вышла и сразу направилась к ожидавшим. Все посмотрели на нее, а она кивнула Мэри Мейсон.

— Ваша очередь, — сказала Хелен.

Мейсон встала и поспешила по коридору к палате. С собой она ничего не взяла. Ни портфеля, ни блокнота, ни ручки. Ричер дождался, когда дверь палаты закроется, а потом молча откинулся на спинку стула.

— Мне мистер Барр понравился, — поделилась Хелен, ни к кому конкретно не обращаясь.

— И как он? — спросил Нейбур.

— Чувствует слабость, — сказала Хелен. — Барр сильно пострадал. Словно попал под грузовик.

— Он в сознании?

— Речь у него вполне разумная. Однако он ничего не помнит. И мне не кажется, что он симулирует.

— Сколь значителен провал в памяти?

— Не могу сказать. Он помнит, как слушал репортаж о бейсбольном матче. Возможно, игра состоялась на прошлой неделе или в прошлом месяце.

— Или в прошлом году, — добавил Ричер.

— Он согласился, чтобы вы его представляли? — спросил Данута.

— На словах, — ответила Хелен. — Барр ничего не может подписать. Ему надели наручники и приковали к кровати.

— Вы познакомили его с обвинениями и уликами?

— Я должна была это сделать, — сказала Хелен. — Он спросил, почему я считаю, что ему необходим адвокат.

— И?

— Барр пришел к выводу, что он виновен.

Некоторое время все молчали. Алан Данута закрыл свой портфель, снял его с колен и поставил на пол. А потом сел совершенно прямо. Все это он проделал одним быстрым и плавным движением.

— Добро пожаловать в «серую зону», — сказал он. — Именно оттуда и появляются все хорошие законы.

— Для нас в них сейчас нет ничего хорошего, — возразила Хелен. — По крайней мере пока.

— Мы не можем допустить, чтобы Барр попал под суд. Он получил серьезные ранения из-за недосмотра государственных служащих, а теперь они хотят судить его по серьезному обвинению? Нет, я так не думаю. Он же не помнит того дня, о котором идет речь. Как он может защищаться?

— Мой отец устроит скандал.

— Естественно. Мы будем вынуждены ему противодействовать. Нам придется обратиться в федеральный суд. В любом случае есть «Билль о правах». Федеральный суд, затем апелляционный, потом Верховный. Таков порядок.

— Это длинный процесс.

Данута кивнул.

— Он займет года три, — сказал он. — Если нам повезет. Наиболее близкий прецедент — Уилсон, его дело разбирали три с половиной года. Почти четыре.

— И у нас нет никаких гарантий, что мы одержим победу. Мы можем проиграть.

— Когда начнется процесс, мы постараемся сделать все, что в наших силах.

— У меня нет для этого необходимой квалификации, — сказала Хелен.

— В интеллектуальном плане? Я слышал совсем другое.

— Тактически и стратегически. И материально.

— Существуют объединения ветеранов, которые могут оказать финансовую помощь. Мистер Барр служил в армии США, не будем об этом забывать. И служил с честью.

Хелен ничего не ответила, лишь взглянула в сторону Ричера. Тот промолчал, отвернулся и посмотрел в стену. Он думал: неужели этот парень опять не будет наказан за убийство в Эль-Кувейте?

Алан Данута зашевелился на своем стуле.

— Есть и другой вариант, — сказал он. — Не слишком вдохновляющий с точки зрения законности, но он существует.

— Что вы имеете в виду? — спросила Хелен.

— Предложите вниманию вашего отца историю с кукловодом. При таких обстоятельствах половина выигрыша лучше, чем ничего. К тому же кукловод — это лучшая половина.

— А он согласится?

— Вы наверняка знаете своего отца лучше меня. Будет очень глупо с его стороны, если он откажется. Тогда ему предстоят трехлетние апелляции, прежде чем мистер Барр предстанет перед судом. И любой прокурор, который чего-то стоит, постарается добиться большего.

Хелен вновь посмотрела на Ричера.

— Кукловод — это пока всего лишь предположение, — возразила она. — У нас против него нет никаких улик.

— Вам виднее, — сказал Данута. — Но ни в том ни в другом случае не следует допускать суда над Барром.

— Не будем принимать поспешные решения. Выслушаем сначала мнение доктора Мэри Мейсон, — предложила Хелен Родин.

Доктор Мейсон вышла из палаты двадцать минут спустя. Ричер наблюдал за ее походкой. Длина ее шага, взгляд и выражение рта подсказали ему, что она сделала определенный вывод. У нее не осталось ни малейших сомнений в характере заболевания Барра. Она уселась на свое место и разгладила юбку на коленях.

— Ретроградная амнезия, — изрекла она. — Подлинная, чистейший случай.

— Продолжительность? — спросил Нейбур.

— Любой специалист по бейсболу вам назовет точную дату, — сказала Мейсон. — Последнее, что он помнит, конкретная игра «Кардиналов».[13] Я готова спорить, что это неделя, считая от сегодняшнего дня.

— В том числе и пятница, — заметила Хелен.

— Боюсь, что так.

— Ладно, ситуация прояснилась, — обрадовался Данута.

— Замечательно! — воскликнула Хелен.

Она поднялась, и остальные последовали за ней к лифту. Ричер так и не понял, правильно все они поступили или нет. Однако не вызывало сомнений, что дело Барра каждый воспринял по-своему. Для всех них он перестал быть человеком, превратившись в пациента или юридическую проблему.

— Вы идите, — сказал Ричер.

— А вы останетесь? — спросила Хелен.

Ричер кивнул.

— Я хочу взглянуть на старого приятеля, — сказал он.

— Зачем?

— Я не видел его четырнадцать лет.

Хелен подошла к нему вплотную.

— Но зачем? — тихо спросила она.

— Не беспокойтесь, я не собираюсь выключать систему жизнеобеспечения, — заверил ее Ричер.

— Очень надеюсь.

— Я просто не могу это сделать, — сказал он. — Ведь у меня нет алиби.

Она немного помедлила, а потом повернулась и присоединилась к остальной компании. И все вместе направились к выходу. Ричер подождал, пока они минуют стальную дверь и скроются в лифте. Потом зашагал по коридору к палате Барра. Он не стал стучать. Лишь постоял немного, повернул дверную ручку и вошел.

Глава 07

В палате было слишком тепло. Здесь можно было жарить цыплят. Для защиты от солнца широкое окно прикрывали подъемные жалюзи. От них исходило сияние, и помещение наполнял мягкий белый свет. Повсюду стояло медицинское оборудование. Прибор искусственного дыхания был отключен. Рядом с постелью находились стойки для внутривенного вливания и прибор, контролирующий работу сердца. Трубки, баллоны и провода.

Барр лежал на спине в кровати, стоявшей посреди палаты. Без подушки, голова зафиксирована. Волосы сбрили, на отверстия, просверленные в черепе, наложили повязки. Левое плечо скрывали бинты, доходящие до локтя. Правое плечо осталось обнаженным. Бледная кожа казалась тонкой. Грудь и бока Барра были забинтованы, простыня спущена до пояса, руки лежали вдоль тела и были пристегнуты наручниками к раме койки. Из левой руки Джеймса торчали иголки внутривенного вливания. От большого пальца правой руки тянулся серый провод к какому-то прибору. Из-под бинтов на груди выходили красные провода, соединенные с каким-то устройством, имеющим экран. На экране медленно перемещался узор, напомнивший Ричеру запись выстрела. Высокие пики и длинные впадины. Прибор издавал приглушенное гудение всякий раз, когда на экране появлялся пик.

— Кто здесь? — прохрипел Джеймс Барр.

Голос у него был слабый. И еще Ричер уловил в нем страх.

— Кто здесь? — снова спросил Барр.

Он не мог повернуть голову, и это уменьшало поле его обзора. Его глаза постоянно двигались справа налево и обратно. Ричер подошел поближе и молча наклонился над кроватью.

— Ты? — спросил больной.

— Я, — ответил Ричер.

— Зачем ты здесь?

— Знаешь зачем.

Правая рука Барра задрожала, и серый провод стал раскачиваться. Наручник застучал о край койки.

— Похоже, я тебя подвел, — сказал он.

— Очень похоже.

Ричер смотрел Барру в глаза, поскольку глаза оставались единственной частью его тела, способной двигаться. Зафиксирована была не только голова, но и тело, спеленутое, как у мумии.