Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

class="p1">Дома ее встретила уютная и теплая жилая духота, привычные запахи ветхих обоев, пыли, а еще едва заметный аромат парфюмированного пара из вейпов и каких-то курительных благовоний – приметы новейшего времени, с которыми старая квартира мирилась, зная, что в мире есть вечное, а есть сиюминутное, и оно скоро пройдет. Полумрак узкого коридора едва рассеивала желтая лампочка, свисающая на лохматом от пыли шнуре с высокого, невидимого во тьме потолка.

Время приближалось к девяти часам вечера, но Зои еще не было дома: Вика знала, что у сестры на работе неделю назад что-то случилось с начальницей, и теперь ей приходилось постоянно засиживаться там допоздна. Она сняла пальто, стянула ботинки и отправилась мимо закрытых дверей комнат на кухню, где горел свет и слышались голоса.

За широким столом собрались почти все, что случалось довольно-таки редко: тут была полная рыжая Лиля и ее бледная подруга Инга, фотограф – ах, простите, фотографка – Ксюша, которая количеством и разнообразием татуировок запросто могла посоперничать с Зоей, и Альберт, занимавший комнату без окна между уборной и кухней, где жил вместе со своей круглолицей красноволосой спутницей, называвшей себя Харуко и выглядевшей лет на пятнадцать. Сейчас Альберт, с длинными усами, в круглой шапочке на макушке и больших металлических квадратных очках, сидел во главе стола и явно что-то рассказывал собравшимся. Когда Вика вошла, все повернулись, и она подумала, что речь шла о ней. Собственно, так оно и оказалось.

– Привет! – сказала Вика. – Что обсуждаете?

Она в последнее время стала не слишком любить общество и внимание к себе, но старалась вести себя дружелюбно.

– Привет! Слушай, смотри… – начал Альберт.

Вика поморщилась. Не то, чтобы она читала себя какой-то особо душной, но речевая беспомощность собеседников всегда ее раздражала.

– Я хотел бы взять у тебя и твоей сестры интервью, что ты об этом думаешь?

– Что мешает хотеть?

– Чего?..

– Ладно, проехали. Думаю, что пока ничего не понятно, – сообщила Вика и поставила на огонь чайник.

– Да я объясню! – с готовностью откликнулся Альберт. – Ты, наверное, знаешь, что у меня есть свой подкаст в жанре тру-крайм…

– Не знаю.

– Странно, у меня больше ста тысяч подписчиков… Альберт Мефистофель? Не слышала? Ну ладно, это неважно. Я работаю в стиле гонзо-журналистики, рассказываю про самые известные преступления или серийных убийц как бы изнутри. Например, летом мы с Харуко ездили в Большие Мазарки, нашли дом, в подвале которого маньяк Пафнутьев несколько лет держал своих жертв, насиловал и пытал, перед тем как убить, и сняли там комнату, между прочим, у его матери. Сказали, что мы студенты, приехали на фольклорную практику, а потом уговорили ее на интервью, причем записали в том самом подвале! Выпуск почти на миллион просмотров залетел, кстати. А летом ездили на Селигер, в заброшенный пионерский лагерь, где сорок лет назад работал вожатым серийный убийца Ворончак по прозвищу Диего. Мы там обосновались на неделю в пустующем домике и даже нашли местных, которые помнили и лагерь, и даже самого Диего.

– Очень интересно, – вежливо сказала Вика. – Но причем тут мы с сестрой?

– Да, ты права, – согласился Альберт. – Не столько вы, конечно, сколько ваша бабушка. Та самая, которая жила в этой квартире. Баженова Евдокия Кузьминична.

– Во-первых, насколько я знаю, у бабушки была фамилия Покровская, как и у нас; а во-вторых, все еще не понимаю причин интереса.

Альберт проницательно улыбнулся.

– Баженова – ее девичья фамилия, которую она не меняла в замужестве, но потом об этом все предпочли забыть и даже исправили задним числом во всех документах на фамилию мужа, то есть вашего деда.

– Зачем?

– Видимо, чтобы не вспоминать о том, что Евдокия Кузьминична Баженова была одной из самых известных за всю советскую историю серийных отравительниц: двенадцать убитых, из них семеро были несовершеннолетними учениками той школы, в которой она работала. В 85-м ей дали пятнадцать лет лишения свободы, а через двенадцать она освободилась досрочно, и вот тогда уже сменила фамилию, чтобы…

Он взглянул на Вику и осекся. Повисла неловкая тишина.

– Прости, но это правда, – извиняющимся тоном сообщила фотографка Ксюша. – Я погуглила.

Вика выключила газ и села на табуретку.

– Полная чушь, – заявила она. – И я не советую тебе соваться с этим к Зое. В отличие от меня, она застала бабушку живой, в начальной школе на каникулы к ней сюда ездила и вспоминает всегда только добрым словом. За такие идеи она тебе по шее даст. А если еще раз об этом заговоришь, то и от меня неслабо получишь.

Альберт покраснел до усов и раскрыл рот.

– Даже не думай, – предупредила Вика.

Неизвестно, чем бы закончилось дело, но в этот момент надтреснуто задребезжал дверной звонок.

* * *

Зоя еще раз сверилась со списком дел и удовлетворенно зевнула, потянувшись, как кошка. За панорамным окном общей комнаты на первом этаже, где она работала по привычке, было уже темно, и только фонарь на стене освещал неживым золотисто-сумрачным светом неровный асфальт и отбрасывал острые черные тени на серые стены двора. Она была довольна собой, и особенно тем, что смогла вести дела в отсутствие Алины так, чтобы ничего не упустить и не нарушить. Зоя все еще чувствовала вину за то, что ее не было рядом в тот страшный вечер: если бы она могла предположить, чем все обернется, то просто бросила бы свой злосчастный шоппер в руках того сумасшедшего мужика, – и теперь радовалась хотя бы тому, что дает подруге возможность спокойно восстанавливать здоровье дома, а не погружаться в дела бизнеса.

Вообще все как будто начинало понемногу налаживаться: несмотря на то, что группа неравнодушных граждан написала на Зою несколько заявлений, из-за которых на нее могли завести уголовные дела сразу по нескольким неприятным статьям, все ограничилось административкой и штрафом; мелкая снова взялась за учебу, и новая школа вроде бы ей нравилась; даже эмиссары таинственного Безбородко перестали писать и звонить, видимо, отчаявшись уговорить принять свое до неприличия выгодное предложение. Зоя еще раз с удовольствием потянулась, поднялась из-за стола, повернулась к окну и отшатнулась.

Буквально на расстоянии руки от нее, отделенный только толстым стеклом окна, стоял всклокоченный соседский мужик со спутанной бородой. Черный свалявшийся полушубок, обгоревший с одной стороны до рыжих проплешин, был распахнут; большой грязной ладонью одной руки мужик опирался в стекло, а пальцами другой удерживал торчащий из расстегнутых штанов темный, сморщенный член в зарослях жирных, курчавящихся волос, из которого в окно била струя оранжево-желтой мочи. От струи шел пар. Она стекала по стеклу и