Прочь из моей головы - Софья Валерьевна Ролдугина

– Никаких проклятых домов, – поспешно отказалась я, хотя идея переехать подальше от Сен-Жюстена звучала заманчиво. – И вообще, работа ещё не закончена. Нам надо заново посетить все мосты и убедиться, что теперь люди на них не исчезают.

Йен облизнул губы, покрасневшие от острого перца, и откинулся на спинку стула, поглядывая на меня из-под ресниц:

– Ну, если тщательно, всесторонне проверять каждый мост, то трёх недель может и не хватить… Кстати, – спохватился он. – А что насчёт феи? Сдадим её садовникам, отправим в Розарий на опыты, уничтожим?

Вот этот вопрос был вполне ожидаемым, и времени, чтобы продумать ответ, мне хватило с лихвой.

– Возьмём с собой в качестве сувенира, – предложила я. И пояснила в ответ на заинтересованно приподнятую бровь: – Ты только представь: кто-то снова врывается к нам в дом, чтобы похитить нечто ценное и шантажировать тебя, но случайно крадёт именно эту милую малышку…

– Да им конец тогда, – фыркнул Йен. – Даже без моего участия. И Хорхе будет рад сувениру. Куда пойдём после завтрака, солнце?

Я поразмыслила – и решила не мелочиться.

В конце концов, кто знает, когда нам получится урвать следующий отпуск, а купальник я зачем-то в чемодан затолкала перед отъездом.

– Может, на озеро? Конечно, осенью купаться слишком холодно, однако могущественный чародей ведь в состоянии разрешить это маленькое затруднение, м-м?

Глаза у Йена вспыхнули от предвкушения – похоже, что проблемы, трудности и просто нестандартные варианты он действительно любил.

Тот ещё извращенец, если подумать.

…Как раз в моём вкусе.

Рассказ «Четвёртый»

Обычно в городке Лерой-Мартин, что к северу от столицы, увидеть чужака – большая редкость. Но в последнее время сюда зачастили гости: охочие до сенсаций бездельники, авантюристы, газетчики, частные сыщики, медиумы, экзорцисты и мошенники всех мастей. Даже главный редактор ежемесячного журнала «Оккультное обозрение», важный усатый господин в складном цилиндре, прибыл с вечерним поездом в сопровождении фотографа и машинистки!

А всё потому, что две недели назад в доме перчаточника нашли три трупа: обезглавленного мужчину, мальчика со свёрнутой шеей и красивую женщину с камелией в волосах и с обожжёнными до костей руками. И в тот же вечер многие передавали друг другу – шёпотом, на ухо – присказку-загадку: «Один из них был убийцей, другой – жертвой, третий – неудачливым свидетелем, а четвёртый вообще попал туда абсолютно случайно».

– Четвёртый? Кто такой? Откуда он вообще взялся? – тут же переспрашивал хоть сколько-нибудь внимательный слушатель и принимался пересчитывать трупы.

Ответ на этот вопрос искал нынче, кажется, весь город. У гвардии была своя теория, у болтливых кумушек – своя, да и в единственном на всю округу питейном заведении только и судачили, что о «тайне четвёртого». Сплетни ширились, множились, обрастали несуразными деталями, словно новая шляпка модницы в преддверии королевских скачек, и в конце концов правда – если её и впрямь кто-то знал – скрылась под нагромождением выдумок.

И во всём этом шуме и суете никто не заметил, как тёплым вечером у дверей пивнушки «Жареный индюк» появился долговязый молодой человек с пузатой дорожной сумкой под мышкой.

Не сошёл с шестичасового поезда, не прикатил на новомодном газолиновом автомобиле, не прошагал пешком от главных ворот, нет.

Просто появился – из ничего.

Выглядел он, надо сказать, примечательно – шесть футов росту, запакованных в серый твидовый костюм по новейшей столичной моде. Волосы у него были упрятаны под клетчатое кепи, на шее горел шёлковый платок – розовый, как фламинго в Королевском зоопарке, а светлые глаза иногда вспыхивали белым серебром.

Звали его Йен Лойероз.

– Ну-с, приступим, – произнёс он, в последний раз оправил костюм и толкнул двери пивнушки.

«Жареный индюк» и в обычные дни не пустовал, а сейчас тут и вовсе яблоку негде было упасть. Однако молодого человека это не смутило. Он внимательно оглядел переполненный зал и направился прямиком к столу, за которым, сдвинув фуражку к носу, усатый гвардеец дремал над кружкой пива, пока его приятели горячо спорили.

– …А я тебе говорю – это сам перчаточник и есть! Ты его рожу-то вспомни!

– Ну, коли только по роже судить, так тебя первым арестовать и надо…

В полемическом пылу никто и не заметил, как в ухо горькому пропойце, что притулился у самой стены и жадно провожал глазами каждую кружку, просочился розовый дым. Глаза у пьянчужки, и без того-то мутноватые, тут же затуманились; он вскочил с лавки и, почти не шатаясь, направился к выходу с самым что ни есть уверенным видом. А на освободившееся место, пинком загнав саквояж под стол, уселся тот самый молодой человек в твидовой «тройке».

– Милая девушка! – окликнул он разносчицу, которая девушкой, пожалуй, была лет тридцать назад, а милой – так и вовсе никогда, по крайней мере, до третьей кружки пива. – А можно и мне вашего фирменного светлого? И перекусить что-нибудь.

Тут же споры за столом как корова языком слизала. Молчание воцарилось такое выразительное, что даже усатый гвардеец проснулся и, вылупившись с подозрением, спросил:

– А ты кто будешь-то?

Молодой человек заулыбался:

– А вы разве не помните? – и он покосился на нагрудный карман гвардейца, словно мог сквозь синюю ткань униформы рассмотреть именной значок. – Дядя Поль? Я ведь троюродный внучатый племянник тётки сводного брата вашей кузины, вы у нас останавливались, когда в столице бывали проездом.

Гвардеец хотел было уже возмутиться, что, мол, знать он его не знает, в столицу в последний раз приезжал десять лет назад, а кузина у него померла во младенчестве, но тут его на долю мгновения окутала розовая дымка. Он вдохнул её полной грудью – и оглушительно чихнул, а когда проморгался, то выглядел уже куда дружелюбнее.

– А, Йен! Вырос ты, вот я тебя и не признал. Как мать, здорова?

– Да всё по-прежнему, не жалуемся. Вы мне лучше вот что скажите, дядюшка, – посерьёзнел Йен. – Что у вас тут такое приключилось, что в гостинице ни одной комнаты нынче нет?

– Известно чего, – буркнул он. – Помутнение рассудка. Я б того, кто слухи эти распустил, за решётку бы отправил вместе с убийцей. Сколько работы нам прибавилось, а! Ни поесть толком, ни поспать.

– Разве что кружку-другую в будний день пропустить с приятелями, – поддакнул