Избранное. Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Симмонс Дэн

– Все верно,– согласился Сингх, выдавив мрачную улыбку.

Он бросил несколько слов служителю морга, тот покраснел и повел нас с Сингхом через вращающиеся двери в короткий, выложенный кафелем коридор.

Покачивающийся фонарь освещал помещение, которое могло бы быть операционной в представлении Джека-Потрошителя. Повсюду валялись бумаги, чашки и разный мусор. Ножи, скальпели, пилы для костей были разбросаны по ржавым подносам и столам Огромная осветительная тарелка с лампами, которые в данный момент не горели, а также сверкающий стальной стол с открытыми сточными желобами безошибочно свидетельствовали о назначении комнаты. Как и тело, лежавшее непокрытым на столе.

– Ага,– произнес инспектор и подошел поближе, нетерпеливым жестом подзывая меня к себе. Служитель морга снял с крючка на стене фонарь и повесил его на выступ округлого операционного светильника. От качающегося фонаря по сияющей стали закружились причудливые тени.

В детстве родители подарили мне комплект «Иллюстрированных энциклопедий Комптона». Больше всего мне нравилась глава о человеческом организме. Здесь имелись странички из прозрачной папиросной бумаги. Сначала перед вами было тело, покрытое кожей, а по мере того как вы перелистывали тоненькие листочки, вы все глубже погружались в тайны сложнейшего внутреннего строения человеческой плоти. Все было аккуратненьким раскрашено разными цветами и снабжено подписями.

Лежавшее передо мной тело представляло собой вторую страничку – «МЫШЦЫ И СУХОЖИЛИЯ». От шеи и ниже кожа была разрезана и содрана. Она лежала скомканной под трупом, как сырая, измятая накидка. Но на мышцах здесь не было аккуратных этикеточек; тело напоминало тушу сырого мяса с поблескивающими на свету влажными, маслянистыми участками; толстые, белые волокна исчезали в кровоточащих, розовых неровностях, а желтоватые сухожилия тянулись окровавленными ремнями.

Сингх и работник морга повернулись ко мне. Если они ожидали от меня вскрика или приступа тошноты, то их постигло разочарование. Я кашлянул.

– Вы уже начали вскрытие? Сингх кратко перевел мой вопрос.

– Нет, мистер Лузак. В таком виде он поступил два часа назад.

На это я отреагировал.

– Боже праведный! Зачем кому-то понадобилось убивать человека, а потом сдирать с него кожу?

Сингх покачал головой.

– Он еще был жив, когда его увидели на Саддер-стрит. По свидетельствам очевидцев, он кричал, бежал. Потом упал. Через некоторое время крики прекратились. В конце концов кто-то вызвал полицию.

Я непроизвольно отступил на два шага. У меня в ушах эхом отдавался голос матери, кричавшей с площадки третьего этажа на Пуласки-стрит «Роберт Лузак, иди сюда сейчас же, не то я с тебя шкуру спущу». Это не было пустой угрозой.

– Вы его знаете? – нетерпеливо спросил Сингх. Он подал знак, чтобы добавили света. Голова трупа, застывшая в последней агонии из-за быстрого окоченения, была откинута назад.

– Нет,– ответил я сквозь сжатые зубы.– Подождите.

Я заставил себя войти в узкий кружок света. Лицо осталось неповрежденным, если не считать искаженных черт. Узнавание обрушилось на меня ударом кулака.

– И все же вы знаете его,– произнес Сингх.

– Да.

Ведь это же я назвал его имя! Боже мой, я назвал его имя во время разговора с Дасом!

– Это мистер Кришна?

– Нет,– ответил я, отвернувшись от освещенного стола. Да, это я назвал его имя.– На нем нет очков, а он их носил. Его имя Джайяпракеш Муктанандаджи.

Мы с Амритой проспали до девяти утра. Нам ничего не снилось. Шум дождя через открытое окно смывал все сны. Электричество и кондиционер включились, наверное, ближе к рассвету, но мы этого не почувствовали.

В одиннадцать Сингх прислал машину, чтобы нас отвезли в полицейское управление. Любой звонок нам в отель автоответчики переадресовали бы туда. Полицейское управление оказалось очередным темным пещерообразным помещением в очередном сумрачном здании-лабиринте. Столы были завалены огромными стопками папок и пожелтевших бумаг, за которыми почти терялись люди без лиц, сгорбившиеся над пишущими машинками, имевшими такой допотопный вид, словно на них работали еще при королеве Виктории. Мы с Амритой несколько часов перелистывали гигантские альбомы с фотографиями. После нескольких сотен женских лиц я начал сомневаться, узнаю ли я Камахью Бхарати, если увижу ее. Ничего, узнаю.

Удалось сделать лишь одно открытие. Внимательно изучив темную, выцветшую фотографию коренастого человека в серой тюремной робе, я с некоторой долей сомнения опознал в нем капалику в хаки, который сломал мне палец.

– Но вы не уверены? – спросил Сингх.

– Нет. Он был старше, массивнее и с волосами подлиннее.

Сингх что-то буркнул и передал кому-то фотографию вместе с указаниями. Он так и не сказал мне, как звали этого человека и за что тот когда-то сидел.

Треск ломающейся хрупкой пластмассы…

В середине дня мы вернулись в гостиницу. Нас поразило, что на полицейский номер, который мы давали в газетных объявлениях, поступило больше сотни звонков. Конкретной информацией не располагал ни один из звонивших. Несколько человек утверждали, что видели ребенка то ли в одном, то ли в другом месте, и теперь по этим сигналам шла проверка. Но сержант был настроен скептически. Большинство звонивших мужчин и женщин просто хотели всучить нам хоть какого-нибудь ребенка за объявленное вознаграждение.

Я с грохотом захлопнул дверь, мы вместе улеглись на кровать и стали ждать.

Вечерние часы той среды я почти не помню. В памяти встают отдельные картинки, но они кажутся никак не связанными между собой. Некоторые из них я не могу отделить от снов, преследующих меня с того времени.

Часов в восемь вечера я поднялся, поцеловал на прощание задремавшую Амриту и вышел из гостиницы. Мне вдруг стало совершенно ясно, как все можно уладить. Я пойду по Калькутте, найду капаликов, скажу им, что сожалею о случившемся, и сделаю все, что они от меня потребуют. И тогда они отдадут ребенка. Все очень просто.

Если не получится, я разыщу богиню Кали и убью эту гадину.

Я вспоминаю, как пешком прошел много кварталов, потом ехал на такси, пристально вглядываясь в лица людей, заполнивших тротуары, и не сомневаясь, что вот-вот увижу Камахью. Или Кришну. Или Даса.

Позже такси остановилось под баньяном, дожидаясь меня, пока я перелезал через ворота с острыми кольями, а затем, пригнувшись, бежал по окаймленной цветами подъездной дорожке. Огни в доме не горели. Я стучал по ставням. Я барабанил в двери. «Чаттерджи!» – кричал я. Дом оставался темным.

В другой раз я шел по берегу реки. Надо мной в последнем сумеречном свете перед наступлением полной темноты вырисовывался мост Хоура. Мощеные улицы сменились грязными переулками и темными трущобами. Вокруг пританцовывали дети. Я швырнул им всю мелочь, что имел при себе. Помню, как однажды оглянулся и увидел не стайку детишек, а нескольких следовавших за мной мужчин. Губы у них шевелились, но я ничего не слышал. Образовав полукруг, они начали осторожно приближаться ко мне с чуть поднятыми руками.

– Капалики? – с надеждой в голосе спросил я, а быть может, мне только показалось, что спросил.– Вы капалики? Кали? Капалики?

Они заметно стушевались и переглянулись, как бы подзуживая друг друга. Я окинул взглядом их лохмотья, исхудалые тела с напрягшимися в ожидании мышцами и понял, что никакие они не капалики. И не туги. И не гунды. Они всего лишь нищие, голодные люди, готовые убить иностранца ради его денег.

– Ну ладно! – воскликнул я тогда. Я усмехался. И не мог удержаться от этой ухмылки, хотя чувствовал, как вместе с ней что-то острое прорезает во мне дыру. Несколько последних дней, ночь, Виктория – все стягивалось при этом в тугой узел чистого восторга.

– Ну ладно! – заорал я.– Подходите! Подходите! Пожалуйста!

Я широко развел руки. Я бы обнял их. Я бы прижал их к себе смертельной хваткой и стал бы рвать зубами их тощие глотки.