Избранное. Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Симмонс Дэн

– Это неправда. Каждый отведал кровавого вина Кали.

– Нет. Вы ошибаетесь.

Лишь незначительные мелкие происшествия. Детские шалости.

Я отвесил ей пощечину. Одну. Другую. Поток слез и медленное подчинение. Мои пальцы оставили красные следы на ее тонкой руке.

– Не бывает незначительной жестокости,– сказал Дас.

– Это нелепо.

Ужасное, всеохватывающее возбуждение. Не просто от вида ее бледной наготы, от странной сексуальной привлекательности этой наготы. Нет, не только от этого. Из-за ее полной беспомощности. Ее покорности. Я мог делать все, что хотел.

– Посмотрим. Все, что хотел…

Дас тяжело поднялся.

Я отодвинул назад свой стул.

– Вы опубликуете поэму? – Его голос потрескивал и шипел, как угольки в угасающем очаге.

– Наверное, нет,– ответил я.– Почему бы вам не поехать со мной, Дас? Вам не нужно оставаться здесь. Поедемте со мной. Опубликуете ее сами.

Однажды, когда мне было семнадцать лет, мой безмозглый двоюродный братец подбил меня сыграть в русскую рулетку с револьвером его отца. Он вставил один патрон и крутанул барабан. Я помню ту секунду напускной бездумной бравады, когда поднял револьвер, поднес ствол к виску и нажал на курок. Боек тогда ударил по пустому гнезду, но с тех пор я и близко не хотел подходить к оружию. Теперь среди калькуттской тьмы я чувствовал, что вновь приставляю ствол к своей голове, не имея на то основательных причин. Молчание затянулось.

– Нет. Вы должны опубликовать ее. Это важно.

– Но почему? Неужели вы не можете отсюда уйти? Что они могут сделать вам из того, чего еще не сделали? Поедемте со мной, Дас.

Дас полуприкрыл глаза, и теперь существо передо мной больше не походило на человека. Могильным запахом несло от его лохмотьев. Позади меня из темноты уже совершенно отчетливо доносились какие-то звуки.

– Я решил остаться здесь. Но очень важно, чтобы вы доставили «Песнь Кали» в вашу страну.

– Почему? – снова спросил я.

Язык Даса напоминал маленького розового зверька, который касался лоснящихся зубов и шмыгал затем назад.

– Это больше чем просто заключительная работа. Считайте это объявлением… Объявлением о рождении. Вы опубликуете мою поэму?

Молчание длиной в десять ударов сердца привело меня на край какой-то темной непонятной ямы. Потом я слегка наклонил голову.

– Да. Она будет опубликована. Возможно, не полностью, но свет она увидит.

– Хорошо,– произнес поэт и направился к выходу. Потом он остановился в неуверенности и обернулся почти застенчиво. Впервые я услышал в его голосе нотки человеческой тоски: – Есть еще… еще кое-что, мистер Лузак.

– О чем вы?

– Но тогда вам придется вернуться сюда.

При мысли о том, что я буду вынужден еще раз войти в эту гробницу, после того как сейчас покину ее, у меня чуть не подкосились ноги.

– О чем речь?

Он слабо махнул рукой в сторону все еще лежавших на столе «Зимних призраков».

– Мне практически нечего читать. Они… те, кто заботится о моих нуждах… иногда достают мне книги, когда я точно определяю названия. Но часто они приносят не те книги. А я так мало знаю о новых поэтах. Не могли бы вы… если это возможно… несколько книг на свое усмотрение?

Старик сделал три шатких шага вперед, и на какое-то страшное мгновение я решил, что он собирается схватить своими гнилыми лапами меня за руку. Он остановился, прервав движение на середине, но его поднятые, замотанные руки выглядели еще трогательнее в этом жесте умоляющей беспомощности.

– Да, я раздобуду для вас несколько книг.– «Но сюда не вернусь,– подумал я.– Я отдам несколько книг вашим друзьям-капаликам, только бы не возвращаться».

Но не успел я высказать эту мысль вслух, как Дас заговорил снова:

– Особенно мне хотелось бы прочитать произведения этого нового американского поэта, Эдвина Арлингтона Робинсона,– заторопился он.– Я читал лишь одну его новую поэму – «Ричард Кори», но финал ее настолько прекрасен, настолько отвечает моему нынешнему положению, моим личным устремлениям, что я постоянно об этом мечтаю. Не могли бы вы принести что-нибудь этакое?

Мне оставалось лишь хлопать глазами. «Этого нового американского поэта?» В конце концов, не зная, что еще сказать, и боясь ляпнуть что-нибудь лишнее, я кивнул.

– Да,– выдавил я.– Постараюсь.

Печальная скрюченная фигура повернулась и вышла из комнаты. Секундой позже я сделал то же самое. Черные шторы на мгновение прилипли ко мне, как бы удерживая, не давая бежать, но вскоре я очутился на свободе. Свободен!

Калькутта казалась мне прекрасной. Слабый солнечный свет, пробивающийся сквозь облака, толпы, разгул послеобеденного движения на дорогах – я смотрел на все это с радостным облегчением, делавшим зрелище еще лучезарнее. Потом я вспомнил последние слова Даса, и сомнения охватили меня. Нет уж, подумаю об этом потом Потому что сейчас я свободен!

Двое капаликов дожидались меня у подножия лестницы. Их услуги в качестве провожатых потребовались мне лишь на несколько минут – чтобы не заблудиться в трущобах и выйти на главную улицу, где мне удалось поймать такси. Прежде чем расстаться, один из них подал мне засаленную бумажку, на которой было нацарапано: «Перед Калигхат – 9:00».

– Сюда я должен принести книги? – спросил я у худого.

Его кивок стал одновременно и подтверждением, и прощанием.

Затем черно-желтое такси начало крутиться среди еле двигающегося потока машин, а я в течение десяти минут просто наслаждался состоянием покоя и расслабления. До чего же странный случай! Морроу ни за что не поверит. Я сам уже верил с трудом. Сидеть там, возможно, в окружении психованных калькуттских уличных головорезов, разговаривать с тем, что осталось от одного из великих поэтов мира. До чего же странный случай!

В «Харперс» такая история не пройдет никогда в жизни. В «Нэшнл инквайерер», может быть, но только не в «Харперс». Я расхохотался в голос, и маленький потный таксист повернулся, чтобы взглянуть на сумасшедшего американца. Я ухмыльнулся и несколько минут набрасывал варианты завязки, прикидывая, каким боком повернуть историю, чтобы в глазах Морроу она выглядела достаточно сухой и циничной. Слишком поздно до меня дошло, что надо бы проследить свой путь, но к тому времени мы оказались уже в нескольких милях от места, где я поймал такси.

Наконец я стал узнавать крупные здания – верный признак того, что мы приблизились к центру города. За пару кварталов от гостиницы я вышел перед обшарпанным фасадом магазина с вывеской «КНИЖНАЯ ТОРГОВЛЯ МЭННИ». Интерьер состоял из лабиринта металлических стеллажей и высоких стопок книг: старые и новые, некоторые покрыты толстым слоем пыли, в основном английские издания.

С полчаса я потратил, чтобы отыскать восемь книжек хорошей свежей поэзии. Сборник Робинсона я не нашел, но зато в «Карманной книге современной поэзии» был «Ричард Кори», а также «Темные холмы» и «Уолт Уитмен». Я вертел в руках книжку в желтой бумажной обложке, хмуро ее разглядывая. Неужели я неправильно понял Даса? Вряд ли.

Так ничего и не решив, я тем не менее еще несколько минут выбирал последние две книги, основываясь исключительно на их объеме. Когда продавец отсчитал мне сдачу монетами странной формы, я спросил, где найти аптеку. Он насупился и покачал головой, но после нескольких попыток удалось объяснить ему, что мне нужно.

– Ax да, да,– произнес он.– Химик.

Он направил меня в лавку, расположенную где-то между книжным магазином и гостиницей.

До «Обероя» я добрался почти в шесть вечера. Пикетчики-коммунисты сидели на корточках вдоль бордюра и кипятили чай на маленьких жаровенках. Я помахал им едва ли не радостно и вошел в прохладу другого, безопасного, мира.

Я лежал в полудреме, пока Калькутта погружалась в сумерки. Лихорадочное возбуждение и облегчение уступили место бремени изнеможения и нерешительности. Я все продолжал прокручивать в уме дневную встречу, тщетно пытаясь избавиться от ощущения невероятного ужаса, испытанного при виде изуродованного Даса Чем старательнее я гнал от себя образы, мелькающие перед моим внутренним взором, тем страшнее становилась их реальность.