Избранное. Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Симмонс Дэн

– Ладно.

– Я прилечу на следующий день после вас. Кстати, ты будешь звонить родителям из Хитроу?

– Бобби, но я и вправду не прочь остаться еще на день. Тебе может понадобиться помощь… с переводом. Ведь речь пойдет о рукописи, да?

Я покачал головой.

– Слишком поздно, детка. Багаж уже погружен. Без лишних нарядов ты обойдешься, но без запаса разовых подгузников здесь нечего делать.

Амрита не улыбнулась.

– Серьезно,– сказал я, взяв ее за руку.– Просто мне нужно кое-что закончить с Гуптой и этими клоунами. Черт возьми, мне все еще не хватает материала на статью. Одного дня будет достаточно.

Амрита постучала по моему кольцу.

– Хорошо, но будь поосторожнее. Не пей сырую воду. А если Камахья придет поменять ткань, постарайся, чтобы она дала тебе только ее – и ничего больше.

Я ухмыльнулся.

– Договорились.

– Бобби, а почему ты не пустил горничную?

– Что?

– Убраться в номере. Перед уходом ты ей велел подождать до завтра.

– Из-за рукописи Даса,– торопливо ответил я.– Не хочется, чтобы там кто-нибудь шнырял.

Амрита кивнула. Я допил остатки «фанты», посмотрел на маленького геккона, прошмыгнувшего по стене, и постарался отделаться от мысли об автоматическом пистолете двадцать пятого калибра, лежавшем на полке стенного шкафа в гостиничном номере.

Самолет уже подали на посадку, и я поцеловал обеих на прощание.

Но тут Амрита вдруг вспомнила:

– Ой, слушай, а если Камахья вдруг не появится в гостинице, ты не смог бы заскочить к ней домой и забрать ткань?

Она принялась копаться в сумочке.

– Это так важно?

– Нет, но я была бы тебе признательна.

– А почему ты просто не поменяла ткань в лавке?

– Все было разрезано по мерке. И я не сомневалась, что мы еще раз с ней увидимся. Черт, я же точно положила бумажку сюда. Ничего. Я помню адрес.

Достав книжечку спичек, прихваченную из гостиницы, она написала адрес на внутренней стороне обложки.

– Только если у тебя будет время.

– Хорошо.

Времени у меня не будет. Мы еще раз поцеловались. Виктория, озадаченная толчеей и шумом, вела себя беспокойно. Я положил ладонь на головку ребенка, ощутив бесконечную нежность ее волосиков.

– Хорошего вам полета. Увидимся через пару дней.

В аэропорту «Дум-Дум» не было галерей для посадки в самолет. Пассажиры проходили по мокрому гудрону и забирались по трапу на борт «Эйр-Индия». Прежде чем скрыться внутри аэробуса французского производства, Амрита повернулась и помахала мне пухленькой ручонкой Виктории.

Мельком взглянув на часы, я быстро пошел через зал к телефонам. Гупта поднял трубку после пятого гудка.

– Все решено, мистер Лузак. Запишите адрес…

Я полез за записной книжкой, но вместо нее извлек спички, которые дала Амрита. Номер улицы я чиркнул рядом с адресом Камахьи.

– Э-э-э… и еще, мистер Лузак…

– Да, слушаю.

– На этот раз вы пойдете один.

Дождь уже прекратился, когда я вышел из такси. От мостовой вздымался пар и проплывал между старыми зданиями. В адресе, полученном мною от Гупты, указывалось пересечение улиц в старой части города, но по дороге сюда я не заметил знакомых мне ориентиров.

Улицы после ливня были заполнены людьми. Проезжали велосипеды, позвякивая звонками. Выхлопные газы от мотоциклов делали насыщенный паром воздух еще гуще. Старый вол, спину которого сплошь покрывали струпья и открытые язвы, тяжело разлегся посреди проезжей части. Плотный поток машин осторожно огибал животное.

Я стоял и ждал. Тротуаром здесь считалась четырехфутовая полоска неровной грязи между сточной канавой и стенами старых домов. Между зданиями были трехфутовые щели, и, когда до меня донеслась ужасная вонь, я подошел поближе, чтобы заглянуть в одну из этих узких скважин.

Мусор и органические отходы, наваленные футов на восемь-двенадцать в высоту, тянулись по всей длине протяженного прохода. Очевидно, жильцы в течение многих лет сбрасывали мусор из верхних окон. По вонючим кучам передвигались темные фигуры. Я тут же отпрянул и застыл перед отделяющим тротуар от проезжей части потоком дождевой воды, смешанной с нечистотами.

Я всматривался в каждого человека в снующей толпе. Как и в любом большом городе, на лицах пешеходов лежала печать суетливой раздраженности. Многие мужчины были одеты в жесткие полиэстеровые рубашки и свободные штаны из того же материала. Меня это поразило: в стране, производящей, возможно, лучшую в мире и в то же время относительно дешевую хлопчатобумажную одежду, средний класс считает престижным щеголять в более дорогом, не пропускающем воздух полиэстере. Иногда какое-нибудь потное лицо под умасленными черными волосами поворачивалось в мою сторону, но никто не останавливался, кроме нескольких детей, одетых лишь в замызганные шорты цвета хаки. Они приплясывали вокруг меня некоторое время, выкрикивая: «Баба! Баба!» – и хихикая. Я не стал раздавать монетки, и через пару минут они убежали, разбрызгивая грязь.

– Вы мистер Лузак?

Я вздрогнул от неожиданности. Пока я смотрел на проезжающие машины, сзади ко мне подошли двое мужчин. Один был облачен в обычный полиэстер, а на другом было загвазданное хаки обслуживающих классов. Оба не отличались ни смышленостью, ни приятной внешностью. Высокий и худой в пестрой рубашке обладал треугольным лицом с острыми скулами и узким ртом. Мужчина в хаки был пониже, потяжелее, с еще более туповатой, чем у его приятеля, физиономией. Сонное, презрительное выражение его глаз заставило меня вспомнить всех громил, с которыми доводилось когда-либо сталкиваться.

– Да, я Лузак.

– Пойдемте.

Они двинулись в толпу так стремительно, что мне пришлось припустить трусцой, чтобы не отстать. Я задал несколько вопросов, но их молчание и уличный шум убедили меня в том, что лучше успокоиться и следовать за ними.

Мы шли больше получаса. Я и сначала-то не очень понял, в какую сторону мы движемся, но вскоре полностью потерял ориентацию. Плотная облачность не позволяла мне воспользоваться даже солнцем в качестве ориентира. Мы проходили по многолюдным боковым улицам, не шире переулка и по настоящим переулкам, заполненным людьми и мусором Несколько раз мои провожатые поворачивали в короткие тоннели, выводившие нас во дворы жилых зданий. Повсюду носились, верещали и сидели на корточках дети. Женщины, прикрывая лица краями сари, недоверчиво поглядывали темными глазами. Старики с неподвижными лицами смотрели вниз, облокотясь на проржавевшие перила. Кричали младенцы. От разведенных на бетонных площадках костров для приготовления пищи поднимался дым и повисал в туманном воздухе.

По очередному тоннелю мы вышли в переулок, тянувшийся на несколько кварталов. Народу здесь толпилось больше, чем на иных главных улицах американских городов. Переулок вывел нас в район, где дома были снесены, но среди куч каменных обломков торчали палатки и импровизированные укрытия. Одна большая выемка, служившая когда-то, по всей видимости, подвалом, была заполнена дождевой водой и отвратительными нечистотами. Десятки мужчин и подростков плескались и кричали в коричневом водоеме, а другие прыгали в него из окон вторых этажей зданий, расположенных вокруг. Тут же двое голых мальчишек, смеясь, втыкали палочки в нечто, напоминающее утонувшую, раздувшуюся крысу.

Затем, оставив позади район жилых домов, мы оказались в трущобах – среди множества сложенных из камней и джутовых мешков жилищ и многоярусных конструкций из старых щитов, листового железа и выцветшей на солнце фанеры. На открытой площадке испражнялись, сидя на корточках, двадцать или тридцать мужчин. Чуть подальше, на каменистой террасе, расположились молоденькие девушки. Сидя позади своих младших сестренок и братишек, они тщательно выбирали вшей из их спутанных волос. Когда мы проходили, от нас шарахнулся какой-то тощий пес, но никто здесь, судя по всему, не испытывал никаких чувств из-за появления чужаков на своей территории. Из глубоких теней дверных проемов лачуг за нами следили человеческие глаза. Время от времени откуда-нибудь выбегал ребенок с протянутой рукой, но окрик невидимого взрослого тут же возвращал его обратно.