Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

драматического представления в ночь на субботу, презентация проекта Филиппа проходила вполне буднично, можно даже сказать, академично. В Аудитории собрались Аристарх Леонидович с Дуниным, оба немного бледные и одутловатые после обильных и продолжительных возлияний, последовавших по возвращении в Усадьбу, я и Вера. На широком преподавательском столе установили большой компьютерный монитор и положили раскрытый металлический кейс с пультом дистанционного управления, за который уселся Филипп. Включился экран, и присутствующие увидели, как стремительно уносится назад поникшая трава, кочки и ямы пустоши под крыльями низколетящего дрона.

В сентябре прошлого года Филипп набрал в Анненбауме полтора десятка местных мужиков, которым пообещал по миллиону рублей за простую задачу: им предстояло вручную выкопать вдоль северо-западной границы Усадьбы траншею глубиной и шириной в два метра. Лопаты он им выдал, а на работу каждый день спозаранку они добирались сами, доезжая на старой «шестерке» и списанной медицинской «буханке» через прибрежную трассу к месту, где начиналась ограда, и дальше ковыляли пешком. Копать приходилось в тяжелом болотистом грунте, пересекать довольно широкие русла ручьев, зимой пробиваться ломами сквозь обледенелую почву, но тем не менее к майским праздникам двухкилометровая траншея была закончена. Все это время Филипп постоянно наблюдал за ходом работ при помощи беспилотников, а раз в месяц навещал копателей лично, привозил водку, хлопал по плечу и произносил воодушевляющие речевки. В мае в ознаменование завершения работы он распорядился расставить мангалы, привезти побольше свинины, удвоить порцию водки, после чего сообщил, что денег не будет, и попросил отнестись к этому с пониманием. Впрочем, была и другая новость: можно было продолжать копать траншею дальше вдоль ограды на юг и, по достижении отметки в следующие два километра, получить уже не по миллиону, а сразу по два. Копатели почесали в затылках, но взялись за дело. Теперь приходилось пробиваться сквозь лес, рубить корни, корчевать пни, да и пешком от северной трассы к месту работы путь был неблизкий. Тем не менее к началу осени еще две тысячи метров были прокопаны. Наступил день расплаты.

– Все это время я тщательно изучал образ поведения рабочего персонала на предприятиях во время кризисов последних десятилетий, – сообщил Филипп, – проанализировал информацию, и вместе с моим научным руководителем мы решились вывести эксперимент на новый уровень.

Он улыбнулся и кивнул Вере. Та довольно прищурилась и чуть наклонила голову в ответ.

В первых числах сентября Филипп сообщил, что денег нет и не предвидится, однако желающие могут остаться и копать просто так. В итоге отказались работать только два человека, а прочие продолжили каждый день приезжать и рыть дальше траншею, которая уже тянулась в нескольких сотнях метров от кладбища по ту сторону ограды Усадьбы.

– Работники уже слишком привыкли к этой траншее: называют ее «нашей», создают некое подобие локального фольклора из рассказов о случаях на работе, даже придумывают частушки. У них сложился устойчивый коллектив, который они ценят, а также связанный с копанием траншеи определенный образ жизни и поведения: каждое утро все вместе едут куда-то, где занимаются привычным и понятным делом, не слишком перетруждаются, в обеденный перерыв позволяют себе немного выпить, общаются, а вечером возвращаются обратно домой. Эта публика тяготеет к стабильности и иллюзии устроенности собственной жизни и предпочтет десятилетиями жить в доме с сортиром на улице, нежели приложить усилия и что-нибудь изменить. К тому же в Анненбауме не слишком широкие карьерные перспективы, а продолжение копания траншеи дает надежду на то, что когда-нибудь им все же выплатят обещанные миллионы.

Дрон пролетел над деревьями и спустился на небольшую поляну, куда выходила пересекающая лесные заросли узкая грязная полоса земли с неширокой канавой посередине, в которой стояли и ковырялись четыре человека с лопатами. Еще четверо стояли наверху и смотрели на них; кто-то курил, сидя на отвалах черной жирной земли, кто-то возился у небольшого костра рядом с маленькой зеленой палаткой. Услышав звук дрона, все повернулись к нему, подняли головы, побросали свои занятия, сорвали с головы шапки и поклонились. Кто-то перекрестился. Последнее особенно понравилось Дунину, который добавил за этот перформанс плюс к оценке, но все же поставил не «отлично», а «хорошо», посетовав, что в основе проекта опять-таки лежал презренный металл, а не возвышенная идея.

– Филипп всегда был из всех самым умным, – сказала Машенька. – Папа намекает все время, чтобы я обратила внимание на него, прочит мне его в женихи.

– Я думал, он хотел, чтобы ты вышла замуж за Глеба, этого мальчика, который погиб летом…

– Это сам Глеб так хотел, – неожиданно резко ответила Машенька. – Препротивный был парень, здоровенный, толстый, больше нашего Лаврентия, и с огромными, вечно потными руками. Сын главы какой-то важной области. Не давал мне проходу, вечно лез с предложениями выйти за него и потом с ним в эту самую область уехать. А Филипп папе нравится: неглупый, воспитанный, да и перспектив куда больше, чем у какого-нибудь губернаторского отпрыска.

Я с досадой ощутил мгновенное чувство, похожее на укол ревности.

– А тебе он нравится?

Машенька рассмеялась и звонко шлепнула меня ладошкой:

– Дурак!

Она порывисто и неловко обняла меня, прижалась и чмокнула в губы. Я чувствовал, как меня наполняет обволакивающим, расслабляющим и блаженным теплом.

– Ты единственный человек в мире, который может назвать меня дураком, и мне это понравится, – сообщил я.

Машенька снова тихонько хихикнула.

– Ну, а как еще называть тебя, если ты глупости говоришь про каких-то моих женихов. Мне не нужен никто, кроме тебя, да и меня, если уж на то пошло, мало кто вытерпит с моей экстраполяцией.

– С чем?..

– Ну, я имею ввиду, что очень эмоциональная и у меня часто меняется настроение.

– Это называется экзальтация.

– Правда? Знаешь, меня так возбуждает, когда ты меня учишь…

Она обвила меня руками и ногами и прижала лицо к груди. Раскаленные поленья в камине завораживали мерцанием алых углей: они были похожи на объятые гудящим пожаром руины какого-то замка, в котором бесчинствовал огнедышащий змей; вот одно из них с треском переломилось, рухнуло, взметнув на мгновение огненный рой искр и горящего пепла, и пламя вспыхнуло ярче, выхватив из сумрака и резче очертив контрастными черными тенями разные мелочи, детали, на которые я не обратил внимания в первый раз: небольшая статуэтка женщины с головой львицы на ветхой этажерке в углу, длинная мотыга на стене, оставшаяся, наверное, от прежнего хозяина, и картинка в простой деревянной рамке, напоминающая витраж в домовом храме Усадьбы, только проще исполненная – без королей, животных и осьминогов, только прекрасная Дева на троне в окружении солнца, луны и пяти звезд с