Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

мы другие с тобой, вот, присмотрись: на кого наши тени похожи?

– На красавицу и чудовище, – улыбнулся я.

– Да?! И кто же чудовище?

В голове на мгновение мелькнул образ моего отражения в зеркале: черный похоронный костюм, бледное лицо и глаза холодные, как монеты на веках покойника.

– Разумеется, я.

– Неужели? А может быть, я? Или ты думаешь, что красавицы не бывают чудовищами?!

Я заверил, что нисколько не обманываюсь насчет способностей красавиц.

– Ну вот!

Машенька схватила одеяло, набросила на себя и протяжно завыла из-под него:

– Ууууу! Я Белая Дева, я Белая Дева! Ууууу!

Она подняла руки и надвинулась на меня. Я попытался ее схватить, но она вывернулась, а потом запуталась в одеяле и упала на подушки, задыхаясь и хохоча.

Я смотрел на нее и думал о том, когда все успело стать так серьезно? Сколько минуло с момента первой встречи? Пару недель? Впрочем, порой достаточно и пары мгновений.

Впервые я заметил в себе что-то неладное, когда Машенька исчезла после нашей первой ночи в кладбищенском домике и, вопреки обыкновению, не осталась в Усадьбе Сфинкса на выходные. Это было чувство, похожее на укол беспокойства, тревога, которая для меня всегда прочно связана с любовью и которую я не испытывал уже очень давно, но теперь словно бы дрогнули стрелки на выключенных приборах. Дело тут было вовсе не в интимной близости как таковой, какими бы необычно волшебными ни были ее мгновения. Я умею оставаться внутренне безучастным, холодным и отстраненным, даже если внешне изображаю любовь так достоверно и точно, что ни у кого не появится поводов в ней усомниться, при этом не играю даже, а говорю, и делаю, и окутываю заботой и понимание по видимому совершенно искренне, но тень моя остается недвижной, зеркальный двойник тяготится скукой, и я без всякого сожаления в любой момент могу прервать то, что со стороны кажется близкими отношениями. Если угодно, это часть моих профессиональных компетенций.

Но теперь все стало иначе. Я натурально промаялся субботу и воскресенье, неприкаянным бродил по дорожкам вокруг Усадьбы, словно еще один поселившийся в ней смятенный дух или призрак, и, наконец, позволил разговорить себя Вере, которая с любопытством наблюдала за моими терзаниями.

Погода нахмурилась, ветер нес с залива мелкий дождь вперемешку с солеными брызгами и меланхолично швырял пригоршни холодных капель в оконные стекла. Огромные часы в библиотеке каждые четверть часа откашливались и хрипели, чтобы надтреснуто возвестить о неумолимом приближении вечности. Мы с Верой сидели в креслах, я чувствовал себя преглупо и злился на собственную слабость, которая вовлекла меня в разговор с любовью бывшей о нынешней.

– Что ж, поздравляю, – сказала Вера. – Мария Аристарховна – невеста знатная и состоятельная, так что будущность свою можешь считать обеспеченной. В следующем году ей исполняется восемнадцать, получит свою долю в наследстве старого Зильбера, сможет распоряжаться ею, как пожелает. Бросишь болтаться, будто бродяга, в поисках сомнительных приключений: ни драк, ни поножовщин на чердаках, обоснуетесь с ней вместе в Усадьбе…

– Вера, умоляю! – воззвал я. – Избавь меня от этой иронии!

Но Вера была беспощадна.

– Никакой иронии, о чем ты! Фон Зильберы не просто высокопоставленная обслуга для нынешних элитариев, как может показаться с первого взгляда. Это действительно старинная, знатная и очень, очень непростая фамилия, так что тут еще надо разобраться, кто и кому служит. Лорд-камергер, например, может искренне полагать, что Академия Элиты – это его проект, а Аристарх тут просто наемный менеджер, но как дела обстоят на самом деле, мы, вероятно, никогда не узнаем.

– Аристарх Леонидович впечатления серого кардинала не производит.

– Он, может быть, и не производит, но ты не знал его отца. Того самого, чей перстень, между прочим, носит на себе твоя малолетняя пассия.

– Вера!..

– Честно говоря, ты меня удивил, – продолжала она. – Насколько я помню, у тебя всегда были какие-то принципы в отношении женщин, а тут… Дело даже не в возрасте, хотя ты и старше ее в два с половиной раза, но я почти на сто процентов уверена, что она еще девственница, – ну, была, во всяком случае.

Мне стало немного не по себе. Вера была права: принципы у меня имелись.

– Откуда ты знаешь?

– Я женщина, мне за сорок, и я кое-что знаю и повидала, – сообщила она. – Но постой, ты же должен был заметить?..

Мне вспомнились ночные этюды на простынях: влажные темные пятна, завитки длинных волос, яркие мазки красного.

– Она сказала, что это месячные, – неловко ответил я.

Вера вздохнула и закатила глаза.

– Боже мой, как ты жизнь-то прожил! Не удивлюсь, если ты в ближайшее время узнаешь, что тебе предстоит стать отцом.

Я совершенно не мыслил себя в такой роли, но почему-то мысль о том, что Машенька может родить от меня ребенка, странно будоражила и привлекала еще с нашей первой ночи: тогда я сказал ей, как мне нравится ее запах, и она ответила, что это признак идеальной биологической совместимости, что-то, связанное с аллельными генами, когда нравится даже запах пота.

Ее пот пах цветами.

Скучающий ветер было затих, как будто подслушивая за окнами наш разговор, но не нашел для себя ничего интересного и снова принялся бросаться мелким серым дождем. Темнело. Из Верхней гостиной послышалось: «Захар! Захаааааар!»

– Я уверен, что вся эта история наскучит ей не позднее нового года.

– Ошибаешься, – серьезно сказала Вера. – Эта девочка теперь никогда от тебя не уйдет. И тебя тоже никуда не отпустит.

Но я и сам не хотел уходить, хотя и чувствовал себя так, словно сел играть за стол с большими ставками, имея лишь сотню рублей в кармане. У меня было чувство, что Машенька как будто нашла в моем сердце клочок земли, откуда недавно с корнем был вырван цветок, упала в эту растревоженную, как свежая рана, землю светлым семечком и взошла ростком, пробивающимся яркой зеленью блестящих листочков над черной землей; это наполняло меня смутной тревогой, но вырвать этот росточек я был не в силах, так что оставалось только беречь его и ждать, что из всего этого выйдет…

– Ты не Белая Дева, – сказал я, когда Машенька отсмеялась. – Ты нежный цветочек.

– Да, я венерина мухоловка! – продолжала веселиться она. – Ладно, ты же рассказывал о том, как мальчишки свои курсовые защищали перед Дуниным. Про Никиту с Эльдаром я поняла, а другие?

В субботу курсовую работу защищал только Филипп: Василий Иванович с Лаврентием были еще первокурсниками, а изыскания Вольдемара в его подвальной лаборатории являлись общей фигурой умолчания и деликатно не упоминались никем.

В отличие от