Сергей Донской - Дай умереть другим

Громов ее не слышал. Он смотрел на мелодично улюлюкающую трубку, и глаза у него были такие, словно видел перед собой ядовитого паука, которого хочется раздавить.

– Это они? – перешла на шепот Светлана. – Те самые бандиты?

– Да уж не тимуровцы, – угрюмо откликнулся Громов. – Леха Каток и его команда. Новые песни придумала жизнь, Светочка…

– Какие песни?

– Все на один и тот же лад. Money, money, money, that…s no funny, you…re a richman, too.

– Что это значит?

– Неважно. Помолчи, пожалуйста. – Громов поднес трубку к уху. – Да… Да… Нет, парень, сегодня никак не получится, других забот по горло… А ты думал, я только и делаю, что мечтаю о встрече с тобой?.. Нет, насчет сегодняшнего дня у нас твердого уговора не было. Пятница, пять часов утра – вот крайний срок, помнишь? Ну и отлично. Бывай… Кстати, продолжай позванивать на всякий случай, может, что и выгорит раньше…

Пока Громов беседовал с невидимым собеседником, поза его была вялой, расслабленной, под стать тону. Но стоило ему закончить разговор, как он моментально преобразился. Светлане показалось, что она заперта в клетке с тигром, который мечется из угла в угол, не находя себе места. Так продолжалось долго, до самого возвращения Костечкина.

Выслушав его доклад, Громов снова превратился в того не слишком разговорчивого и скупого на эмоции человека, которым знала его Светлана. Минут десять он молча курил, уставившись в одну точку, а потом вдруг поднял глаза, и они были у него ясными, как всегда.

– Суп варить умеешь, Андрюша? – спросил он.

– Суп? – Костечкину показалось, что он ослышался. – Какой суп?

– Желательно наваристый и острый.

– Между прочим, среди нас есть женщина, которой не мешало бы попрактиковаться на кухне.

– Светлана поедет со мной, – отрезал Громов.

– Куда? – Костечкин недовольно шмыгнул носом.

– Школу, куда мы наведывались, помнишь? Насколько я понял, пристройка, в которой обосновались бандиты, когда-то служила плавательным бассейном.

– Ну и что?

– А то, что вряд ли туда замурованы все ходы и выходы. Там должны быть подвалы, бомбоубежища, какие-нибудь сообщающиеся вентиляционные шахты. Другими словами, я хочу поискать подходящую лазейку. Не смелость города берет, Андрюша, а хитрость.

Костечкин кивнул.

– Да, боюсь, теперь на Зинчука надежды мало. Нужно Леху за яйца брать, пока не поздно.

– Вот именно. Значит, самое время повторить попытку…

– Которая, как известно, не пытка, – подсказал Костечкин.

– Смотря для кого, смотря для кого, – пробормотал Громов, и Светлана, наблюдавшая за ним, подумала про себя, что ну ни капельки не завидует тем людям, которых он имеет в виду.

Оживившийся Костечкин метнулся было на кухню, но вдруг притормозил на выходе из гостиной, чтобы обиженно воскликнуть:

– Какая-то ерунда получается, Олег Николаевич! Я, значит, супчик вари, а Светлана с вами… Может, мне и пистолет ей свой отдать?

Громов отрицательно помотал головой:

– Не стоит, Андрюша. Если детям дать спички, а женщинам – оружие, то следующий миллениум человечество уже никогда не отпразднует.

– Тогда почему?..

– Потому, – перебил Громов, – что нам предстоит пообщаться с директором школы или хотя бы с завхозом. Вот в этих случаях женщины незаменимы. Когда нужно сделать сговорчивым мужчину, не используя для этого ни деньги, ни методы физического воздействия.

– А потом вы сразу вернетесь? – спросил почти успокоившийся Костечкин.

– Разве разумные люди станут отказываться от горячего супа, которым их собирается угостить такой парень, как ты? – усмехнулся Громов.

Улыбались только его губы. Глаза излучали арктический холод, и первое, что сделал Костечкин, когда остался один, это захлопнул в квартире все форточки, из которых, по его мнению, нещадно сквозило.

4

Александр Сергеевич Калугин вынашивал далеко идущие планы переименовать свою среднюю школу с математическим уклоном в лицей, а то и – чем черт не шутит – в колледж. Когда под твоим началом грызут гранит науки не заурядные подростки, а дети обеспеченных родителей, то это всем идет на пользу: и папам с мамами, и их чадам, и учебному заведению, и его бессменному директору.

Слово «колледж», каллиграфически выведенное Калугиным на скоросшивателе, смотрелось весьма значительно. Внутри папки уже хранились две служебные записки с резолюциями вышестоящего начальства, черновой проект соответствующего постановления и красочно оформленный герб (то ли лицея, то ли колледжа), на котором детские ручонки тянулись к лучам солнца.

Полюбовавшись папкой, Калугин спрятал ее в правый нижний ящик стола, отведенный под наиболее важные документы. Здесь же, на самом дне, хранились два шведских журнала, привезенные Калугиным с международного форума, проходившего в Стокгольме двенадцать с половиной лет назад. Разворот одного из журналов был захватан пальцами, и страницы здесь слегка замялись по углам. В принципе, ту деталь женского организма, которая была крупно изображена на развороте, Калугин видел не раз в натуре, но то были совсем другие цвета и масштабы. Не тот коленкор. Да и работал Александр Иванович все-таки директором школы, а не гинекологом, чтобы любоваться интересующими его органами без помех, в свое полное удовольствие.

Сверившись с часами, Калугин удостоверился, что до выезда в облисполком у него остается еще час с небольшим, и разложил на столе «Педагогическую газету». В ней никогда не публиковали натуралистических снимков, как в далекой Скандинавии, но здесь можно было почерпнуть массу полезной информации о последних веяниях на общеобразовательной ниве. Тут и интервью с премьер-министром, обещающим повысить заработную плату учителям, и намечаемые правительством реформы, и репортаж из шахтерского поселка Малые Соколики, где недавно отгрохали новехонькую школу на сто пятьдесят учебных мест. Короче, читай – не хочу. Александр Сергеевич Калугин хотел. И читал.

Он успел добраться до предпоследней страницы с кроссвордом и взял из стаканчика остро заточенный карандаш ТМ, когда в кабинет вошли. Что примечательно – без стука, поэтому Калугин поначалу даже головы не поднял, давая понять, что не намеревается отвлекаться по пустякам. Но, уловив тонкий аромат явно дорогих духов, он все-таки не удержался, обратил взор на дверь, и карандашный грифель хрустнул под его нажимом в клеточке с недописанным словом «письмо». Получилось какое-то жалкое «пись», но Калугин не заметил этого. Все его внимание сосредоточилось на посетительнице.

Высокая. Стройная. Ноги такие, что хоть через парту нового образца перешагивай. Если бы в средней школе № 37 училась хотя бы одна девочка с подобной фигурой, Калугин непременно организовал бы в ее классе исторический кружок и вел бы его самолично два или даже три раза в неделю.

– Вы ко мне? – недоверчиво спросил он.

В голове мелькали, сменяя друг друга, всевозможные догадки и предположения. Выпускница? (Нет, выпускницы почему-то никогда не навещали Александра Ивановича.) Чья-нибудь родительница? (Разве что годовалого младенца, который никак не мог посещать среднюю школу.) Старшая сестра одного из учеников? (Но что ей могло понадобиться в директорском кабинете?)

– К вам, к вам. – Очаровательная гостья поощрительно улыбнулась и приблизилась к столу. Ладно сидевший на ней норковый полушубок стоил столько, что на приобретение его ушел бы фонд месячной зарплаты всего педагогического коллектива школы.

– Слушаю вас, – произнес Калугин надтреснутым голосом, которого сам от себя не ожидал. Жестом, подсмотренным в телерепортаже о рабочих буднях президента, он указал посетительнице на стул. – Прошу. Присаживайтесь, пожалуйста.

– Спасибо. – Девушка опустилась на стул, как бабочка на цветок. Совершенно дивная бабочка, которая в этих краях водиться никак не могла. – Меня зовут Светлана, – доверительно сказала она. – Я жена известного предпринимателя Зинчука Владимира Михайловича. Вот мой паспорт, можете убедиться сами.

– Что вы, что вы! – замахал руками Калугин, после чего взял протянутый паспорт и пробежался цепким взглядом по перелистываемым страницам. До перестройки он служил штатным осведомителем КГБ, что, конечно же, не могло пройти бесследно.

Фамилия Зинчука частенько звучала по местным каналам телевещания и мелькала на страницах газеты «Вечерний Курганск». Инвестиции, фонды, что-то вроде портативной политической платформы и пространные рассуждения о грядущем экономическом процветании родного края и прочая лабуда, которую никто никогда внимательно не читает. В общем, олигарх отечественного розлива, с которым самому губернатору не в падлу здороваться за руку.

Одно время Калугин всерьез подумывал о том, чтобы предложить этому видному бизнесмену стать спонсором будущего колледжа. Но внутрь офиса Зинчука его не пропустили, и тогда он ограничился тем, что сдал в аренду пустующее здание спортивного комплекса другой фирме. Обосновавшимся там молодым людям было далеко до размаха Зинчука – сотня долларов в месяц, вот и все, что удалось из них выжать. Оценив все, что было надето на жене известного предпринимателя, Калугин твердо решил потребовать триста и ни центом меньше.