Валентина Мальцева - КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 1

— Вам совершенно нечего делать, да, Эухенио?

— О, как вы не правы, мадам! — «Мачо» капризно надул губы бантиком. — У меня миллион всяких проблем и обязанностей. Но что поделать, мадам, если я сразу же забыл о них, едва только увидел вас!

— Вас ведь не загонишь в угол, да?

— Как раз наоборот, мадам: своей убийственной красотой вы сделали именно это!

— Уверена, что вы репетируете такие беседы перед зеркалом. Верно?

— Если под зеркалом иметь в виду ваши неповторимые глаза, мадам, то да! — Он вдруг огляделся по сторонам, после чего буквально ощупал меня цепким взглядом. — Послушайте, мадам Джозефина, — проговорил Эухенио, заговорщицки переходя на шепот. — У нас совсем немного времени, и я никогда не прощу себе, что вот так, из-за глупых условностей и наивных представлений о человеческой морали, выпустил из рук, так и не познав, самую красивую женщину, которую мне когда-либо доводилось встречать. Через дорогу от аэропорта находится замечательный отель, в котором есть все, что необходимо для нескольких мгновений ИСТИННОЙ любви. Не делайте меня несчастным на всю жизнь, мадам Джозефина, скажите только «да», и вы никогда не пожалеете об этом! Я унесу вас в такие заоблачные выси, о которых вы, даже прожив до глубокой старости, так никогда и не узнаете…

Он продолжал что-то горячо шептать о неге плотской страсти, о блаженном тепле слившихся воедино губ, о чувственности невесомых прикосновений и прочей хреновине, наверняка почерпнутой из какого-нибудь эротического журнальчика, но я уже как-то плохо врубалась в поток его порносознания, ибо думала совсем о другом: как отвязаться от этого типа, не привлекая внимания общественности? К концу пронизанного страстью любовного монолога Эухенио настолько распалился, что незаметно перешел с адажио на престиссимо и стал ощутимо сокращать дистанцию между нами, по сантиметру подволакивая свой стул к моему. Молниеносно перебрав в голове несколько вариантов, я решила остановиться на самом дурном и, даже толком не подумав, брякнула:

— О какой неземной любви вы говорите, Эухенио? Я — профессионалка.

— Естественно, профессионалка, — латиноамериканец обиженно поджал губы. — Разве я стал бы выворачиваться наизнанку перед какой-нибудь любительницей острых ощущений, черпающей фантазию из дешевых порнокассет? Этот период, мадам Джозефина, я уже давно миновал. Скажите мне лишь одно, мадам: сколько?

— Вы имеете в виду деньги? — осторожно поинтересовалась я.

— А разве есть какая-та иная плата за настоящую любовь? — совершенно серьезно откликнулся Эухенио.

— Н-ну, я не знаю…

— Мадам Джозефина, посмотрите на мои руки! — Эухенио чуть ли не в нос мне уткнул ухоженные, как у женщины, передние конечности, которые и в самом деле нервно подрагивали. — Со мной такого еще никогда не случалось! Мои руки трясутся так, словно я впервые в жизни готов познать женщину!..

— Может быть, это обычный похмельный тремор? — безнадежно спросила я.

— При чем здесь похмелье?! — взвился Эухенио. — Это страсть, мадам!! Если бы вы только могли увидеть, что у меня происходит сейчас там… — Он выразительно опустил глаза.

— Успокойтесь, Эухенио, — сдавленно пробормотала я, чувствуя, что у меня тоже начинают дрожать конечности. Правда, не от сексуального возбуждения, а от вполне объяснимого страха безнадежной девственницы, которой участники группового изнасилования, еще до совершения своих преступных замыслов, на пальцах показывают, что именно собираются с ней сделать.

— Это вы успокойте меня, мадам Джозефина! — взмолился Эухенио. — Скажите сколько, и не станем терять драгоценного времени! До вашего самолета осталось не так много…

Мысленно сконцентрировав в памяти весьма скудную информацию о нравах и обычаях первой древнейшей профессии, я пришла к выводу, что совершенно не ориентируюсь в этом специфическом вопросе. А Эухенио, впившись в меня совершенно сумасшедшим взглядом, уже весь дрожал как осиновый лист. Поняв, что ситуация полностью выходит из-под моего контроля и грозит перерасти в нечто совершенно непотребное, я собралась с духом и, придав своему голосу максимально деловые интонации (наш фотокор Саша как-то, под пьяную лавочку, делился со мной деталями торговли у трех вокзалов с проституткой, из кармана которой выглядывала початая бутылка «Солнцедара»), отчеканила:

— За час ИСТИННОЙ любви я беру пять тысяч долларов США!

Уже назвав цену, я тут же пожалела. А вдруг этот идиот набит долларами? Вдруг он на самом деле отпрыск ка- кого-нибудь местного наркобарона, не торгуясь, выложит на стол пять тысяч и тут же поволочет меня в койку расположенного напротив отеля? Впрочем, убедившись, что у пылкого Эухенио, едва только он услышал сумму, вытянулось и без того продолговатое лицо и сразу же перестали дрожать руки, я немного успокоилась.

— Сколько вы сказали? — трагическим шепотом агонизирующего Эскамильо спросил Эухенио. — Пять тысяч долларов?!

Почувствовав, что инициатива переходит на мою половину столика, я гордо кивнула и добавила:

— При этом учтите, милый Эухенио: моя обычная такса — десять тысяч долларов за час. Однако в данный момент я нахожусь в производственном отпуске и могу позволить себе немного расслабиться. Ничего не поделаешь: эта уступчивость характера никогда не позволит мне стать богатой женщиной…

— Но это невозможно, мадам! — буквально взвыл Эухенио.

— Да бросьте вы, дорогой Эухенио! — небрежно вымолвила я. — Откуда такие средневековые комплексы? И почему я, в конце концов, не могу подарить пять тысяч долларов понравившемуся мужчине? Что я, нищая, что ли?

— Но у меня нет и пяти тысяч! — в голосе Эухенио отчетливо, как складки за ушами после очередной подтяжки, проступали нотки обреченности. — Это огромные деньги, мадам! На них здесь, в Кайенне, можно купить двухэтажный дом с патио.

— Эухенио, вы меня разочаровываете! — воскликнула я, музыкально оформляя капитуляцию этого дебила бравурными звуками «Встречного марша». — Вы готовы променять двухэтажный дом с патио на час ИСТИННОЙ любви со мной? Господи, как была права моя мамочка, которая с раннего детства говорила, что все мужчины — козлы!..

Теперь я уже развлекалась вовсю. Как выяснилось, если тебе не угрожает немедленная профессиональная расплата, есть такие моменты, когда вполне можно побыть и проституткой. Как минимум для разнообразия.

— Но это и впрямь очень дорого, мадам! — совсем уж поникшим голосом пробормотал этот Ромео из Французской Гвианы. — Вы бы не могли по случаю производственного отпуска сделать мне небольшую скидку?

— Вы что, решили меня оскорбить? — теперь уже настала моя очередь взвиться. Честно говоря, в тот момент меня даже испугала та естественность, с какой я чувствовала себя в образе продажной женщины.

— Боже упаси! — Эухенио молитвенно сложил ухоженные руки на волосатой груди. — Просто вы, мадам, скорее всего, не в курсе рыночных цен…

— А мне плевать на рыночные цены! — гордо заявила я. — Мне нет никакого дела до вашего поганого рынка! Вы знаете, КАКИЕ люди рыдали на этой груди?! — С совершенно чуждым мне самоуважением я дотронулась кончиками пальцев, своего ликующего бюста. — Вы знаете, какие люди умоляли меня немедленно бросить свое ремесло и выйти за них замуж? Но я всем отказала! Всем, милый Эухенио! Потому что истинное призвание за рыночные цены не продается!..

— Ну, хотя бы триста долларов! — канючил «мачо».

— Скинуть целых триста долларов?! — воскликнула я и в ту же секунду ужаснулась. Если до желанной цели моему настойчивому клиенту не хватало такой ерунды, то ситуация, еще минуту назад казавшаяся мне абсолютно безопасной, на самом деле была просто плачевной.

— Триста долларов — это все, что у меня есть! — с пафосом воскликнул Эухенио и с юношеским бесстыдством вывернул карманы своих белых штанов. — Это все, что я заработал за последние три месяца! Неужели вы не видите: из-за вспыхнувшей, как ритуальный костер, страсти я готов отдать вам все, что имею?!

Только в этот момент я вдруг поняла, что за нашим коммерческо-романтическим диалогом с нескрываемым восторгом наблюдают буквально все посетители кафе. В основном это были пассажиры мужского пола, с которыми мне еще предстояло лететь до Сан-Пауло. Что же касается пожилой американской пары, то, судя по выражению их округлых глаз, темпераментный образ Эухенио надолго, если не навсегда, затмил в их сознании героев любимых телесериалов.